От входа он сразу свернул вправо, не задев проволоку, и Майка решила, что все обойдется. Но убедившись, что на первом этаже никого нет, Шериф развернулся в противоположную сторону. К лестнице! * * * Эхо взрыва накрыло Гончую на девятом этаже. Она машинально взглянула вниз – у подножия лестницы, между лестничных маршей, клубилось облако поднявшейся пыли, и лишь затем осознала, что произошло. Шериф! Только он мог вломиться в дом следом за ней. И напороться на растяжку! Взрыв, прогремевший девятью этажами ниже, не причинил, да и не мог причинить ей вреда, и все же Гончая стиснула зубы, чтобы не застонать от боли. Это была не физическая боль. Болело что-то другое, чему не было названия, или она просто его не знала. Одновременно с болью пришла злость. Гончая представила, с каким наслаждением, не стесняясь в выражениях, она отчитала бы сейчас Шерифа за его невнимательность и неосторожность, если бы в этом имелся хоть какой-то смысл. Если бы не было поздно. Вернуться к нему? Вернуться, чтобы… Гончая не раз видела тела людей, подорвавшихся на растяжках и других самодельных минах, и знала, что ничего нового сейчас не увидит. А вот те, кто установил растяжку, наверняка захотят взглянуть на результаты своего труда. И постараются сделать это быстрее. Вместо того чтобы бежать вниз, она устремилась вверх. Десятый этаж, одиннадцатый, двенадцатый… На следующем лестничном пролете стрелки вылетели прямо на нее. Двое. В одинаковых ушанках и ватниках, лица закрыты противогазными масками старого образца, где фильтрующая коробка соединяется с маской гофрированным шлангом, наподобие слоновьего хобота. Только автоматы в руках были разные – у одного с пластиковым, у другого со сложенным металлическим прикладом. На этом отличия и заканчивались. Даже роста стрелки были примерно одинакового. Тот, что бежал впереди, оказался невнимательнее или нетерпеливее своего напарника. Он так спешил, что мог столкнуться с Гончей, если бы она не отпрянула в сторону, выставив на пути стрелка свою ногу. Автоматчик споткнулся на бегу и потерял равновесие, а Гончая еще помогла ему в этом, врезав прикладом между лопаток. После этого уже ничто не могло остановить его падение. Стрелок врезался грудью в покосившееся металлическое ограждение, проломил его и с пронзительным криком исчез между лестничных маршей. Гончая не следила за падением, лишь отметила, что крик оборвался в тот момент, когда снизу донесся удар врезавшегося в камни тела. В это время она и напарник сорвавшегося с лестницы стрелка разворачивали оружие в сторону друг друга. Гончая оказалась быстрее, опередив противника на какое-то мгновение. Для нее этот миг так и остался мгновением, а для него растянулся на всю оставшуюся жизнь. Хотя он умер не сразу, как пули вспороли ему грудь. Гончая сорвала с его головы резиновую маску, ткнула дымящимся стволом в щеку и даже успела задать вопрос: – Сколько вас? В ответ донесся слабый свист, но не изо рта, а из простреленной груди. Гончая поняла, что умудрилась продырявить стрелку оба легких. – На пальцах покажи или кивни. Двое? Трое? Распростертый на ступенях человек шевельнул головой, словно действительно собирался кивнуть, но так и застыл в таком положении. Его простреленная грудь больше не свистела. И не шевелилась. Гончая поняла, что напрасно потеряла с ним время. Не снимая пальца со спускового крючка, она взбежала на последний этаж, но нашла там только погасший костер, черный от копоти котелок и несколько пустых ящиков, на одном из которых лежала оставленная хозяином снайперская винтовка. На всякий случай, Гончая выглянула на недостроенную лоджию – судя по истоптанному полу, стрелки часто туда выходили. Там ее встретили голые бетонные плиты да завывающий холодный ветер. После Майкиного предупреждения она и не ожидала другого, а бесхозная снайперская винтовка только подтвердила слова дочери. Гончая никогда не стреляла из таких винтовок, ее инструментами были пистолет и нож, реже другое холодное оружие, поэтому без долгих раздумий швырнула винтовку с тринадцатого этажа на скопившиеся вокруг башни бетонные обломки, чтобы та не досталась никому. Ей совсем не хотелось, чтобы это оружие снова попало в руки тому, кто умеет с ним обращаться. В последний раз окинув взглядом пустую лестничную клетку, Гончая поспешила вниз. У подножия лестницы скорчилось безжизненное тело стрелка, автомат валялся неподалеку. Она лишь мельком взглянула на него и сразу переключилась на другую фигуру. Шериф лежал на боку посредине вестибюля, чуть ближе к выходу. Его лицо и прижатые к животу ладони покрывал слой пыли, но что-то подсказало Гончей, что он жив. Она бросилась к нему, упала рядом на колени и, не решаясь дотрагиваться до рук, испачканных в пыли и в крови, провела пальцами по щеке. Он открыл глаза и застонал. Или сначала застонал, а потом открыл глаза. Гончая тут же наклонилась, чтобы он мог смотреть на нее, не поворачивая головы. – Закончила? У Шерифа оказался очень слабый голос, но она все равно его услышала, хотя и не поняла вопроса. – Что? – спросила она. – Закончила там? Гончей показалось, что Шериф пытается кивнуть в сторону лестницы. – Ага. – Она тоже кивнула. – А я вот не сумел, – выдал Шериф более длинную фразу и скорчился от боли. – Все будет хорошо. Док тебя вытащит. Я помогу, – затараторила Гончая, но Шериф оборвал ее. – Не ври! – Дай посмотрю. Гончая все-таки решилась взглянуть на его рану, но он не дал ей этого сделать, даже попытался отодвинуться. – Нечего там смотреть. Кишки наружу… Со мной все… – Ему приходилось говорить, превозмогая боль, но он все равно это делал, а Гончая не решалась остановить его. – Давай, беги к дочери… жаль, что она не моя. «И мне», – подумала Гончая, потом вспомнила, что ничего не знает о Майкином отце, и печально улыбнулась. – Кто знает? – Не моя, – прохрипел Шериф. – Я бы понял. Гончая на миг задумалась, потом забрала его «Сайгу» и повесила себе на шею. – Еще патроны, – прошептал он. – Само собой, – ответила она. – Но не надейся, я тебя здесь не оставлю. – Хочешь увидеть, как я сдохну?.. Зачем это тебе? – Чтобы убедиться, что переживу тебя, – огрызнулась Гончая, раздумывая, как тащить его до железной дороги через заснеженный пустырь. То, что с осколочным ранением в живот в метро невозможно выжить, она знала не хуже Шерифа. А они даже не в метро, а на поверхности, среди холода и снега! Но Шериф, сколько бы ему ни оставалось, не заслуживал того, чтобы подобно дикому зверю околеть в одиночестве среди промерзших руин заброшенного дома. * * * Все, включая Майку, напряженно вглядывались в пробирающуюся по снегу маленькую неуклюжую фигурку. – У них все-таки получилось, – заметил Стратег. Он единственный, кто наблюдал за происходящим в специальное увеличивающее приспособление бинокль. Майка не утерпела и спросила у Стратега, как оно называется. Но ей самой никакой бинокль был не нужен. Она и так знала, что это мама тащит на себе раненого дядю Шерифа, потому что увидела их еще в тот момент, когда они выходили из башни. Майка решила, что Стратег собирается послать кого-нибудь маме навстречу, и когда этого не произошло, толкнула его в бок. – Помогите маме. Вы же видите, как ей тяжело. Стратег изумленно уставился на Майку, видимо, не ожидал, что она отважится у него чего-то требовать, после чего кивнул в сторону башни. – Там больше никого не осталось? – Нет! – заявила ему Майка. – Иначе бы мама не вернулась! – Пожалуй. – Стратег кивнул, снова поднял к глазам бинокль и, не оборачиваясь, крикнул: – Помогите нашим партнерам добраться до дрезины! Он не уточнил, к кому обращается, но оба его охранника встали из сугробов, где они прятались, и зашагали по снегу навстречу маме. Майка вся извелась в ожидании, когда они вернутся, но этот момент все-таки наступил, и она наконец смогла обнять маму. – Видишь, я вернулась, как и обещала, – сказала та. Вместо ответа Майка еще теснее прижалась к ней. Но объятия длились недолго. Мама сама оторвала Майку от себя и подошла к Шерифу, которого за неимением ничего более подходящего уложили в кабине дрезины на ящик с инструментами. Дядя Шериф лежал с закрытыми глазами и тяжело и неровно дышал. Майке показалось, что он без сознания. Доктор разрезал его одежду, так что стало видно пробитый в нескольких местах бледный живот, но больше ничего не делал, только молча разглядывал раны. – Его можно спасти? – спросила мама у доктора. Тот покачал головой. – Немедленная операция в стационаре, и то вряд ли. – Ну, хоть что-нибудь можно сделать?! Доктор помолчал, потом открыл свой чемоданчик с лекарствами и принялся звенеть пузырьками и ампулами. Мама терпеливо наблюдала за ним, хотя ей очень хотелось, чтобы доктор поспешил. Наконец тот наполнил два шприца, один побольше, другой поменьше, и поочередно сделал каждым укол в руку дяде Шерифу. – Что вы ему ввели? – требовательно спросила у него мама. – Обезболивающее и снотворное. Все, что мог. Мама на мгновение прикрыла глаза. – Он… сколько ему осталось? Доктор не ответил, и его молчанием немедленно воспользовался заглянувший в кабину Стратег.