В висках истошно застучит — победа! Слуги господние здесь вовсе ни при чем. Три раза сплюну, так велит примета… Жесткий, ритмичный бой в одно мгновение сменился задумчивым перебором. Короткие толстые пальцы пробежались по струнам сверху вниз, а затем вернулись обратно. Станислав Андреевич замер, закрыв глаза, и в это мгновение его грубое лицо вдруг показалось Лунину необыкновенно одухотворенным. … И вздрогнет оплеванный ангел за левым плечом. Последняя строка прозвучала совсем тихо, еле слышно, разительно отличаясь от всей песни и по манере исполнения, и по смыслу, как показалось Лунину, буквально переворачивая его с ног на голову, а быть может, наоборот, ставя его с головы на ноги. Сидящие за столом дружно зааплодировали, а Мария Александровна потянулась к мужу и неловко чмокнула его в ухо. — Какой ты все же у меня молодец, Стасик! — Все же, — притворно возмутился Кожемякин, — я всегда молодец, а не все же! — А вот мне кажется, что в тексте есть ошибка, — послышался голос с противоположного края стола. Все удивленно повернулись к Латынину, снявшему очки и теперь неторопливо протирающему линзы салфеткой. — Это какую же ты ошибку нашел, Мишаня? — мгновенно насупился Кожемякин. — Уж поведай, будь так ласков. — Непременно. — Вновь водрузив очки на нос, Михаил Леонидович с ироничной улыбкой оглядел напряженно притихший стол. — Видите ли, какая штука, в православии господствует мнение, что ангел-хранитель восседает у человека на правом плече. На левом же, как вы, возможно, уже догадались, сидит черт. Я так полагаю, именно поэтому в левую сторону и плюют. Так что, Станислав Андреевич, небольшая промашка вышла. А так, да, неплохая песня. Энергичная. Я бы даже сказал, есть что-то от Высоцкого. Мотивчик-то наверняка у него позаимствовал? — Знаешь, Миша, что я думаю? — Голос Кожемякина звучал на удивление спокойно, но начавшая багроветь шея явно демонстрировала едва сдерживаемый порыв гнева. — Думаю я следующее. Те люди, которые полагают, что могут знать, за каким плечом у человека восседает черт, а за каким ангел, явно переоценивают меру своей осведомленности в делах небесной канцелярии. Как я выразился, вполне доступно? Так и не дождавшись ответа Латынина, Станислав Андреевич удовлетворенно икнул и, отставив гитару к стене, обернулся к одной из дочерей. — Вот, Викуся, какие песни надо по радио крутить, а не ту муть, что сейчас поют. Вот что это такое: «Я пчела, ты пчеловод», это что, нормальный текст для песни? Одна из двух блондинок, сидевшая дальше от матери, презрительно фыркнула: — Ну да, это петь никак нельзя, а «Ты морячка, я моряк» можно. А если мильен раз исполнить, так тебе еще и народного артиста присвоят. А ничего, что у него всего две песни нормальных было, одну из которых он сплагиатил?[4] — Викусик, ну чего он сплагиатил? — Станислав Андреевич примирительно улыбнулся. — Там если и есть сходство, то самую малость. Зато ведь результат какой получился. Огонь! Огнище! Убедившись, что дальнейшую дискуссию дочь развивать не намерена, Кожемякин успокоился. — Ну что же, друзья мои, как сказала Марьяша, давайте выпьем за то, чтобы завтра мы все проснулись в замечательном настроении и чтобы никто, — Станислав Андреевич хитро подмигнул Лунину, — нам его потом не испортил! Опустошив стакан, Илья почувствовал, что количество выпитого за вечер приближается к той норме, превысив которую он мучается утром от головной боли и, разглядывая отекшее лицо в зеркале, раз за разом дает себе обещание не пить так много. — Я, пожалуй, все. Пойду, — отодвинув стул, сообщил он Изотову. Не поворачивая головы, полковник кивнул ему в ответ. — Благодарю всех за столь приятный вечер, — распрощался Илья с остальными обитателями «Ковчега». Уже поднимаясь по лестнице, Лунин обернулся, намереваясь окликнуть Рокси. Болонка, словно специально ждавшая этого момента, выскочила из-под стола и помчалась вверх по ступеням. С высоты лестничной площадки Илье было прекрасно видно всех находящихся в гостиной людей. Оживленно жестикулируя, рассказывал о своем отношении к современной музыке Изотов. Не обращая на него внимания, сидит, задумчиво разглядывая языки пламени в камине, Зарецкий. Его помощница, наоборот, необыкновенно весела и громко, невпопад хихикает, ерзая на стуле. Снисходительно улыбаясь, слушает рассуждения полковника Латынин. Его жена, Татьяна, тоже улыбается, вот только улыбка ее кажется несколько отрешенной. Чета Сипягиных принимает активное участие в разговоре. Антонина Владимировна поддерживает Изотова, Артур Львович, наоборот, шумно возражает: — Да не скажите. Что в этом сложного? Не знаете, какую музыку подобрать к фильму, возьмите что-нибудь из старого советского рока, например, Цоя, и пусть кто-нибудь перепоет женским голосом. И всё! Дело сделано. Публика в восторге. Старики вспоминают свою молодость, молодежь думает, что слышит новую песню. Я вам точно говорю, нет ничего проще, чем создавать музыку для кино. Как там это сейчас называется? Сипягин-старший ожидающе взглянул на сына. — Саундтрек, — буркнул Денис, не поворачивая головы. Куда именно смотрит молодой человек, определить было достаточно трудно. С высоты занимаемой Ильей позиции можно было понять только одно: взгляд этот направлен куда-то по диагонали, почти через всю поверхность стола, в ту сторону, где спиной к Лунину сидели дочери Станислава Андреевича Кожемякина, и взгляд этот, как показалось Илье, был очень недобрым. Увидеть выражение лиц самих девушек не представлялось возможным, лишь по наклону головы можно было догадаться, что одна из них застыла, уставившись в стоящую перед ней на столе тарелку, а другая пытается что-то разглядеть на противоположном краю стола. — Очень интересно, — пробормотал Лунин и начал вновь подниматься по лестнице вслед за стремительно прошмыгнувшей мимо него болонкой. Миновав три ступени, он не удержался от любопытства и бросил еще один взгляд вниз. В гостиной почти ничего не изменилось, лишь в полумраке за барной стойкой Илье померещилась невысокая худая фигура Грачика. — А все же, странный у вас поклонник, — констатировал Корнилов после того, как цветы были распределены по нескольким наполненным водой емкостям, бутылка кьянти откупорена, а Ирина достала из навесного шкафа бокалы для вина. — Где вы его откопали, этого Пашку? — Долгая история. — Сполоснув принесенные Игорем фрукты, Ирина выложила их на тарелку. — Помните, в прошлом августе я пришла работать в бюро, а уже в сентябре надолго ушла на больничный? — Еще бы, — кивнул Корнилов, разливая вино по бокалам, — нечасто сотрудники, отработав неделю, потом исчезают на три месяца. — Мне Олег Владиславович вкратце рассказывал вашу историю, но, если честно, я тогда в подробности не вдавался. У меня у самого в то время были некоторые проблемы, впрочем, не такого масштабного характера, как у вас. — Вот в результате той истории я с Пашкой и познакомилась, — Ирина повернула рукоятку крана, выключая воду, — в подробности, если можно, я и сейчас погружаться не буду. Ну а с мальчиком мы, можно сказать, дружим. Во всяком случае, я пытаюсь быть для него другом, — она несколько виновато улыбнулась, усаживаясь к столу, — он ведь детдомовский. А дети из детского дома, — с ними, с одной стороны, сложно, а с другой — проще. Мне кажется, они понимают многое из того, что домашние дети могут понять, только когда вырастут, да и то не всегда. Впрочем, я могу ошибаться, у меня не такой уж большой опыт общения с детьми. — Шестакова задумчиво постучала пальцем по столу. — Может быть, мы все же выпьем? — И действительно. — Подхватив бокал, Игорь вскочил на ноги. — Тогда я скажу тост. Боюсь, конечно, он будет не очень оригинальным, но, думаю, в женский праздник мужчинам сильно оригинальничать ни к чему. Два часа спустя Корнилов, поцеловав на прощанье Ирине руку, вышел на лестничную площадку и щелкнул пальцем по кнопке лифта. Ждать пришлось совсем недолго, судя по звукам, доносившимся из шахты, лифт стоял всего парой этажей ниже. Спускаясь в подрагивающей кабине вниз и разглядывая нанесенные на стены надписи, Игорь беззаботно улыбался, а выйдя из лифта на площадку первого этажа, даже начал что-то негромко насвистывать. Разом перескочив короткий лестничный марш, он распахнул дверь подъезда и с наслаждением вдохнул холодный воздух. Его легкая куртка погоде совершенно не соответствовала, и самое большее на что она была способна — защитить своего хозяина от мороза в те несколько секунд, максимум пару минут, что обычно требуются, чтобы добраться от подъезда до машины или, наоборот, от машины до подъезда. В данном случае он бы не успел замерзнуть, даже обойдясь вовсе без куртки. Серебристый красавец замер всего в десяти метрах от входной двери. Несколько быстрых шагов, и задорный посвист оборвался. Обежав «порше» по кругу, Игорь усмехнулся: «Деятельный засранец!» — после чего вернулся к водительской двери. Если уж ждать приезда эвакуатора, то нет смысла стоять на морозе. Забравшись в машину, Корнилов завел двигатель и включил обогрев на полную мощность. Глава 7, в которой наступает утро, а с ним и новые неприятности — Здесь все берут, — равнодушно пробормотала кассирша, быстро сканируя штрихкоды на этикетках. Но не все начинают новую жизнь, подумал про себя Юрка, однако вслух говорить ничего не стал. Кассирша не показалась ему женщиной, созданной для ведения философских диспутов. Молча достав из кошелька все имевшиеся в наличии купюры, он положил их на пластиковое блюдце, с которого ему ласково улыбалась стройная блондинка, предлагая немедленно обзавестись кредитной картой, по которой не надо будет платить проценты. Была б такая карта, по которой вообще платить не надо, вот ею бы обзавестись было неплохо! Юрка застыл, ожидая, пока кассирша пересчитает деньги. — Еще шесть тысяч, — буркнула она и пристально уставилась на Юрку. — Еще шесть? — изумился Юрка. — С чего бы это? Вон же цена написана. Под плакатом. Вам отсюда не видно, наверное. Так вы ближе подойдите. — Под плакатом? — Кассирша снисходительно улыбнулась. — Ах да, плакат забыла убрать. По акции цена была, понимаете? — Так и пробейте по акции, — не понимая, но чувствуя, что его пытаются обмануть, отозвался Юрка. — Кончилась она. Вчера кончилась. — Кассирша постучала по кассовому монитору. — А теперь вот столько. Что, доплачивать будем или несем товар обратно? — Почему? — начал горячиться Юрка, на глазах которого мечта, уже почти ставшая реальностью, вдруг попятилась назад, грозя вот-вот раствориться в кутерьме магазинных переоценок. — Почему я должен доплачивать? У вас ценник висит? Висит. Вот будьте добры, по ценнику мне и пробейте. Чувствуя нарастающую обиду, Юрка ссутулился и сунул руки в карманы куртки, стараясь сохранить остатки душевного равновесия. В одном из карманов он нащупал связку ключей и машинально стиснул ее, словно пытаясь ухватиться за последнюю нить, еще удерживающую его на твердом берегу, у самой кромки бурлящего водоворота. — Ты что, шибко грамотный? — выразила свое искреннее возмущение кассирша. — Клади товар на место и на выход. Клади, говорю, не то сейчас охрану позову! Должно быть, Юрка слишком долго раздумывал, как ему поступить, потому что, не дождавшись реакции скандального покупателя, женщина нажала неприметную кнопку на боковой стенке кассового бокса и с торжествующим блеском в глазах уставилась на Юрку, явно ожидая, что тот ничего не сможет противопоставить столь мощному аргументу. — Товар тебе положить? — прошипел Юрка, чувствуя, как в груди мечется что-то яростное и страшное, пытаясь найти и не находя выход наружу. — Я тебе положу. Я тебе положу сейчас. Вот это ты видела? Он выдернул правую руку из кармана и ткнул кулак под нос остолбеневшей кассирше. Вообще-то Юрка хотел показать ей кукиш, но сложить незамысловатую фигуру сжимающими ключи пальцами у него не получилось. Отшатнувшись в сторону, кассирша издала пронзительный визг и вновь ткнула рукой в тревожную кнопку. Юрка понял, что задерживаться в магазине не имеет смысла. Оставив на прилавке деньги, он схватил в охапку норовящие выскользнуть из рук рулоны обоев и устремился к выходу. Уже в дверях Юрка столкнулся с каким-то еще более щуплым, чем он сам, мужчинкой в камуфляжной куртке. Он попытался избежать столкновения, но набранная скорость и влекущая его вперед сила инерции не позволили ему этого сделать. Глухо ойкнув, мужчинка отлетел в сторону и повалился на снег. Поняв, что дело обретает совсем дурной оборот, Юрка прибавил ходу. Он уже отбежал от павильона шагов на тридцать, когда сзади послышался истошный женский вой: — Грабят! Люди, помогите, грабят! Ноги сами собой, не дожидаясь поступления указаний сверху, заработали еще энергичнее. Метров через двести Юрка, не привыкший к подобным нагрузкам, начал задыхаться, а затем ощутил покалывание в левом боку. Сбросив скорость, он какое-то время еще бежал трусцой, а затем перешел на шаг. Оглядываться он не решался, лишь прислушивался, готовый при первых признаках возможной погони вновь устремиться вперед. Зайдя во двор своего дома, он окончательно расслабился. Ему оставалось пройти еще метров пятьдесят по широкой, натоптанной за зиму тропинке к подъезду, когда сзади послышался мужской голос: — Молодой человек, стойте! Юрка вздрогнул и втянул голову в шею, ожидая возможного нападения, но ничего страшного не произошло. Обернувшись, он увидел в нескольких метрах от себя упитанного мужчину лет пятидесяти, в очках и с круглыми, гладко выбритыми щеками, прихваченными розовым здоровым румянцем. Мужчина был одет в весьма заношенный пуховик темно-синего цвета и серую кепку с опущенными наушниками и выглядел, несмотря на солидную комплекцию, довольно безобидно. — Тебе чего? — попытавшись придать голосу решительности, спросил Юрка. — Надо вернуться, — мужчина шумно дышал, похоже, он какое-то время бежал вслед за Юркой, — и вернуть, — указал он на зажатые под мышкой обои, — так, парень, тебе лучше будет.