— Вернуться… вернуть… Юрка ощутил, как в груди вновь что-то яростно заметалось, на мгновение замерло, а затем, найдя наконец выход, устремилось наружу. Он сделал шаг вперед и с удовлетворением заметил, как на лице мужчины появилось испуганное выражение. — Мне так лучше будет? — гневно выкрикнул Юрка и вдруг, сам не ожидая от себя подобной дерзости, метнул мужчине в лицо один из рулонов. Не ожидавший нападения толстяк не успел уклониться. От удара очки его полетели в снег, а сам он схватился рукой за щеку и закричал дрожащим от страха голосом: — Вы что делаете? Я же сотрудник. — А вот так мне не лучше? — взмахнув разом обеими руками, Юрка швырнул в мужчину всю охапку еще оставшихся у него обоев. Мечта о новой жизни, которая все утро звала его за собой, куда-то исчезла, уступив место ослепительной, готовой испепелить все вокруг ярости. — Или так тебе лучше? Толстяк присел на корточки. Прикрыв одной рукой голову от возможных новых атак, другой он шарил в снегу, пытаясь отыскать очки. Наконец найдя их, он медленно встал на ноги и отступил на пару шагов. — Я полицейский, — негромко произнес он, вытирая очки от снега. — Нападение на сотрудника полиции, парень, ты знаешь, что это означает? Юрка стоял молча. Вырвавшаяся наружу ярость уже успела улетучиться в серое мартовское небо, а на ее ничем не занятом месте в груди образовалась давящая пустота. Как пустота может давить, Юрка не понимал, но ощущение было именно такое, вроде как пусто, а вроде как и давит, причем давит очень сильно, так что даже дышать тяжело. Скользнув взглядом по разбросанным на снегу рулонам обоев, Юрка развернулся и побрел в сторону подъезда. Сейчас ему хотелось только одного: как можно скорее оказаться в своей постели, укутаться с головой в одеяло и лежать, поджав ноги, тихо и незаметно, так, словно и нет никого под этим одеялом. Словно и нет никакого Юрки. Уже заходя в подъезд, он обернулся. Толстяк все так же стоял неподвижно посреди двора, поблескивая благополучно вернувшимися на свое место стеклами очков. Юрка хотел было помахать мужчине рукой, но в последний момент передумал. Все же, как ни крути, знакомство у них вышло не очень, можно даже сказать, совсем не вышло. Первой проснулась Рокси. Немного покрутившись на краю кровати, она осторожно забралась еще спящему Лунину на живот, а затем, затаив дыхание, поползла по направлению к подрагивающему подбородку хозяина. Как успела заметить болонка, подбородок подрагивал не все время, а лишь в те мгновения, когда комнату заполняло оглушительное, протяжное «Хрр-аааа…». Оглушительность этого «Хрр-ааа…», особенно первой, самой громкой его части, была величиной постоянной, а вот протяжность второй, «-ааа…» иногда менялась. Чем это было вызвано, болонке было неизвестно. Подобравшись поближе, она некоторое время разглядывала приоткрытый рот своего хозяина, зажмуриваясь всякий раз, когда очередное «Хрр-ааа…» вырывалось наружу, затем сжалась в комок, готовясь перейти к решительным действиям, и наконец, набравшись храбрости, подалась вперед. — Ириша, — пробормотал Илья, почувствовав прикосновение влажного языка к своему лицу. На мгновение остолбенев от возмущения, Рокси тут же пришла в себя и немедленно залилась оглушительным лаем. — Тебя я тоже люблю, — подхватил на руки болонку тут же проснувшийся Лунин. — Только не обязательно так голосить мне прямо на ухо. Бери пример с хозяина, лежит тихо, посторонних звуков не издает. Рокси насмешливо завиляла хвостом. — Что, похрапываю? — нахмурился Лунин. Болонка звонко тявкнула, затем, немного подумав, тявкнула еще раз. — Храплю, значит, — печально вздохнул Илья, — это все от того, что ели прямо перед сном. Да и пили. Помассировав виски, он достал из сумки предусмотрительно прихваченную упаковку таблеток от головной боли. — Тебе хорошо, ты виски не пьешь, — запив таблетку водой, продолжил рассуждать Лунин, — проснулась, и все, жизнь прекрасна. Ничего не болит, ничего больше для счастья не требуется. Соскочив с кровати, Рокси подбежала к двери и требовательно залаяла. — Ах это, — вспомнил Илья. — Ну да, это требуется. Быстро одевшись, Лунин вслед за умчавшейся вперед Рокси спустился в гостиную. Ранним утром там было еще безлюдно, лишь с кухни доносился еле слышный шум работающей вытяжки. Выйдя на крыльцо, Илья с наслаждением вдохнул морозный воздух, сразу почувствовав себя бодрее. До восхода солнца оставалось еще минут двадцать. Небо, еще темное на западе, постепенно становилось все светлее и светлее, делаясь молочно-белыми на востоке, а плывущие в вышине облака кое-где уже начали окрашиваться в розовый цвет. Чтобы не замерзнуть, Лунин сбежал по ступеням и быстрым шагом прошелся до вертолетной площадки и обратно. Вспомнив об увиденной вчера лисе, Илья оглянулся, ища глазами Рокси. Болонку нигде не было видно. — Рокси, — встревоженно позвал Лунин и почти сразу повторил уже громче: — Рокси! Ему вдруг пришла в голову мысль, что в окрестных лесах водятся хищники и покрупнее лисы, хотя и от нее болонка вряд ли сможет отбиться. А если поблизости бродят волки, причем голодные? Волки же, они всегда голодные. Кто тут еще водится? Рысь? Фантазия Лунина тут же услужливо нарисовала ему образ бесшумно притаившейся на дереве хищницы. — Рокси! — во все горло закричал Илья. Болонка выскочила из-за ближайших елей и устремилась к крыльцу. — Рокси, — ласково пробормотал Лунин, подхватывая на руки свою любимицу, — пойдем-ка лучше мы в дом. Наверняка на кухне нам найдется чем поживиться. Однако мечтам Рокси и Лунина о скором завтраке не суждено было сбыться. Едва захлопнув за собой дверь и не успев даже понять, какой именно аппетитный запах просочился из кухни в гостиную, Илья услышал отчаянный женский крик, донесшийся со второго этажа. Спустя мгновение крик повторился, а затем внезапно оборвался на самой высокой ноте, словно кто-то схватил кричащую женщину за горло. Илья устремился к лестнице. Рокси, поняв, что на втором этаже происходит нечто из ряда вон выходящее, с заливистым лаем бросилась вслед за хозяином и обогнала его уже на второй ступени. Пытаясь не наступить на выскочившую у него из-под ног собачонку, Лунин запнулся и на полной скорости полетел вперед, с ужасом глядя на стремительно приближающуюся к лицу темную лакированную поверхность. Выставленные перед собой руки немного смягчили, но не позволили полностью избежать удара нижней челюстью о ступень. Оглушительно лязгнув зубами, Илья взвыл от боли в прикушенном языке. Боль была настолько пронзительной, что на глазах моментально выступили слезы. — Ара, ты что лежишь? Пойдем посмотрим, что там стряслось. Размеренный голос Грачика подействовал на Лунина словно удар хлыстом. Он поспешно вскочил на ноги и смущенно взглянул на неторопливо приближающегося к лестнице Корхмазяна. — Поспешил, — глупо улыбаясь, начал объяснять очевидное Лунин, — поспешил. — Зачем спешить? Все равно уже все случилось, — недоуменно пожал плечами Грачик. — Там так кричали, я думаю, что-то разбили, не иначе. Корхмазян оказался прав. Кровь из проломленного виска Зарецкого безжалостно изуродовала расстеленный на полу ковер. Разноцветные прямоугольники, кресты, пирамидки, чем-то напоминающие фигурки из тетриса, — все оказалось затоплено внушительных размеров темным озером, расплывшимся вокруг головы мертвого адвоката. С трудом пробившись к входу в номер, Лунин окинул взглядом всю комнату, чтобы лучше понимать сложившуюся картину. На полу рядом с телом, немного откатившись под стол, валялась массивная бронзовая статуэтка. О том, что она выполнена именно из бронзы и изображает древнего спасителя жизни на земля Ноя, Илье кто-то рассказал во время вчерашнего ужина. Кажется, это был Латынин. С его слов, подобные фигурки украшали интерьер всех номеров, но каждая из них немного отличалась от прочих. Ной, расположившийся в номере Лунина, держал руки скрещенными на груди, отчего делался удивительно похожим на фигурку Оскара, каждую весну вручаемую самым успешным знаменитостям из мира кино. Валяющийся же под столом его собрат держал одну руку на поясе, другую же распростер перед собой, словно пытался поделиться с кем-нибудь скрытым в ладони сокровищем. Нелепо раскинувший руки Зарецкий занимал почти все свободное пространство посреди комнаты. Рядом с убитым, нахмурив брови и нервно похлопывая себя ладонью по колену, на корточках сидел Изотов. В стоящем слева от входа кресле расположилась Михальчук. Одна рука девушки безжизненно свисала вниз, к полу, другая прикрывала глаза. Лицо помощницы Зарецкого выглядело немного бледнее обычного. — Что у нас? — на всякий случай спросил Илья, хотя картина произошедшего выглядела достаточно очевидно. — Одним адвокатом меньше, — буркнул Изотов, вставая на ноги. — И давно это с ним? — Я тебе что, эксперт? — Левая щека полковника задергалась еще сильнее. — Часов шесть точно прошло, а может, и все восемь. Уже коченеть начал. — Я так понимаю, игра в детективов закончилась? Надо вызывать группу. — Да уж, наигрались, — пробормотал Изотов и тут же, словно злясь на себя самого за то, что согласился с Луниным, рявкнул на толпящихся в дверях зевак: — Так, граждане, нечего делать на месте преступления! Расходимся по своим номерам и сидим там тихо, пока я не разрешу выходить. И дамочку эту заберите отсюда. — Брезгливо поморщившись, он кивнул в сторону все еще неподвижной Михальчук. — Давайте я унесу ее. Задев Лунина плечом, Кожемякин подскочил к креслу и легко, совершенно не напрягаясь, подхватил девушку на руки. На мгновение Илье показалось, что Алла приоткрыла глаза, но точно разглядеть он не успел. — Я так понимаю, кричала она? — Закрыв за Кожемякиным дверь, он вновь повернулся к Изотову. — Ну а кто ж еще так орать может? — усмехнулся полковник. — Аж вся на крик изошла сдуру. Видишь, как обессилела. Ладно, ты побудь здесь, а я схожу отзвонюсь Хованскому. Будем ждать вертолет с группой. Оставшись один, Илья вновь огляделся по сторонам. Интерьер однокомнатного номера был почти полностью идентичен тому, в котором поселился сам Лунин. Массивная деревянная кровать, письменный стол у окна, два стула, кресло, зеркало, висящее на противоположной от кровати стене. Различие было лишь в узоре ковра, положении рук старика Ноя и виде из окна. Номер Зарецкого находился на стороне, обращенной к вершине. Правда, сейчас сам пик увидеть было невозможно. Зацепившаяся за него туча нависала над горным склоном, словно гигантский комок серой ваты, каким-то никому не ведомым образом застывший в воздухе, отринув законы тяготения. Осторожно подойдя ближе к телу, Илья присел на корточки точно так же, как это недавно делал Изотов, и внимательно осмотрел рану на голове убитого. Мощным ударом левая височная кость была проломлена насквозь. Точный размер раны определить было нельзя, так как края ее были скрыты за темным слоем запекшейся крови, но, на взгляд Лунина, отверстие вполне соответствовало диаметру головы лежащей под столом фигурки Ноя. Удар явно был нанесен правой рукой, причем били не сверху вниз, а сбоку, так что бронзовая голова статуэтки была нацелена жертве прямо в висок. Впрочем, поправил себя Лунин, бить могли с левой стороны, но только в том случае, если Зарецкий стоял спиной к нападающему. С одной стороны, так бить, конечно, удобнее, когда жертва ничего не видит и не может защититься от нападения. С другой, — если бы Зарецкий стоял спиной к двери, то, чтобы упасть на спину головой к столу, ему надо было в падении развернуться вокруг собственной оси, что вряд ли возможно. Конечно, надо будет послушать, что скажет эксперт, но, скорее всего, все же били справа. Вот только пользы от этого вывода не очень много, вернее, ее вовсе нет. Если верить, что левшей в мире всего около одиннадцати процентов, то вряд ли среди собравшихся в отеле таковых окажется больше одного. Максимум двое. Это значит, что круг подозреваемых сузить фактически не удастся. Да и потом, если человек левша, это не значит, что он не может ударить правой. Как правило, это значит, что он одинаково хорошо владеет обеими руками. — Или она, — пробормотал Лунин, медленно поднимаясь с пола. — Что — она? — осведомился вновь появившийся в номере Изотов. — Да так, — смутился Илья, — говорю, что неизвестно, кто убийца: он или она. — Глубокомысленно, Лунин, очень глубокомысленно, — хмыкнул полковник. — Есть еще какие-то соображения? — Тебе их прямо здесь излагать? — Илья покосился на застывшее на полу тело. — Ну да, — Изотов с усмешкой кивнул, — или ты боишься, он будет подслушивать? — Давай все же перейдем к тебе, — предложил Илья, — там хотя бы присесть можно. В номере Изотова Илья уселся в предложенное ему кресло и хлопнул руками себя по коленям. — Я прослушал все, что рассказывал Зарецкий, и, если честно, не вижу особых причин для его смерти. — Это ты сейчас к чему клонишь? Что ему голову разнесли без причины? От скуки? — Нет, причины, конечно, были, но, на мой взгляд, не слишком существенные. Вот послушай. Зарецкий признался в том, что обманывал Сипягина, вывел часть бизнеса из совместного управления и переоформил на себя, прикрываясь при этом именем Сергиевича. — Если бы его, дурака, не прибили, Сергиевич ему сам башку потом оторвал бы, — фыркнул полковник. — Возможно, — согласился Илья. — Но в данном случае он, скорее всего, ни при чем, так что Сергиевича из подозреваемых мы вычеркиваем. — Ну знаешь, Лунин, — возмутился полковник. — Ты против? — Илья удивленно взглянул на Изотова. — Я против, чтобы ты вообще имена приличных людей без нужды полоскал, — огрызнулся Изотов. — Тебе по делу есть что сказать? — Есть, — нисколько не смутился Лунин. — Самого Сипягина подозревать, конечно, можно, но он мне показался слишком. — Мягкотелым? — перебил полковник. — Мне тоже. Но знаешь, что угодно быть может. Мы ведь не знаем, как перед убийством Зарецкого разговор складывался. Он ведь вчера не выглядел шибко раскаявшимся, так что мог наговорить что угодно. Послушал Сипягин его насмешки, да и не утерпел. — Сипягин показался мне слишком умным, чтобы совершить убийство, — вздохнул Илья. — Он прекрасно понимает, что вернуть деньги ему сможет лишь Зарецкий. Живой Зарецкий. Я не думаю, что Артур Львович решил бы нанести Зарецкому визит ни свет ни заря. Что касается его жены, то, как я понял, деловые отношения мужа ее не так уж сильно волнуют, ей вполне хватает тех доходов, что имеются. Ну а сын, тот и вовсе ничем не интересуется, получает от отца ежемесячно приличную сумму денег, но в семейном бизнесе никакого участия не принимает. — Допустим, — неохотно кивнул полковник. — А Латынин? Тот мужик жесткий.