— И тоже умный. — Тебя послушать, тюрьмы одними идиотами заполнены, — усмехнулся Изотов, — а там умных людей тоже хватает. Вон, даже министр финансов имеется. — И все же, я думаю, что Латынин, если и решит мстить, то лишь только после того, как вернет деньги. Кроме того, украл-то их Кожемякин, Зарецкий лишь предложил схему. — Вот видишь, деньги надо стрясать с толстяка, а с Зарецким можно ограничиться местью, — торжествующе ухмыльнулся Изотов, — все логично. — Латынин не производит впечатление человека, который куда-то спешит, — возразил Илья, — во всяком случае, он не будет действовать до тех пор, пока находится в нашем обществе. Я уверен, что Зарецкого убил человек либо с более нестабильной психикой, либо с более сильным мотивом. — Да ты профайлер, — изумленно выпучил глаза полковник, — ей-богу, профайлер! Подскочив к Илье, Изотов несильно постучал ему по лбу костяшками пальцев. — Ау! Ты чего, Лунин, книжек перечитался? Ты что, думаешь, я поверю во всю эту муть с психологическими портретами? Тем более в твоем исполнении? Не в этой жизни! Какая нестабильная психика? О ком ты, о бабах? Ты ведь мне сам говорил, что женам у всех троих на самого Зарецкого и на его выкрутасы глубоко наплевать. Он ведь никого из них не домогался, нет у нас данных? — Нет, — буркнул Лунин, немного обиженный недоверием сослуживца. — А дочки кожемякинские? Они ведь, я так понимаю, с Зарецким фактически не общались. Верно? — Верно, — вздохнул Илья. — Вот видишь! То есть у них нет повода лупить знакомого своего папаши по голове. К тому же он ихнему папеньке помог малость деньгами разжиться. Так что и самого Кожемякина мы тоже вычеркиваем. Ну, обслуживающий персонал, с ними, думаю, тоже все ясно. Зарецкий в своих откровениях не произнес ничего, что имело бы к ним хоть какое-то отношение, а значит, мотив на убийство у них вряд ли мог появиться. Так что остается искать там, где светло, Лунин. А светло там, где деньги. А это значит, что основные подозреваемые у нас Латынин и Сипягин. — Ты показания Зарецкого внимательно слушал? — Что значит — слушал? — возмутился Изотов. — Я их у него брал. Можешь не сомневаться, помню почти дословно. — Тогда ты должен был обратить внимание на историю с разводом Кожемякина. — С разводом? Ну да, нет повести печальнее на свете. Только что нам эта история дать может? Или ты хочешь сказать, что четверть века спустя неприкаянная душа самоубийцы обрела плоть и отомстила за все тяготы, перенесенные ею и при жизни, и после смерти? А что, нормальная идея, можно по ней киношку забабахать. Продюсерам может понравиться. А вот прокуратуре — не очень. Поверь мне, им такая чепуха точно не понравится. — Да, но ведь у этой женщины был ребенок. Она только что родила. — И? — И то, что стало с ребенком, никому не известно. Во всяком случае, Зарецкий ничего не знал, кроме того, что девочка куда-то исчезла. Девочка, Изотов, улавливаешь? — Девочка, замечательно. Что теперь? — То, что этой девочке сейчас должно быть около двадцати пяти лет. И у нас, к твоему сведению, таких девочек сразу две. Первая — это Алла Михальчук, а вторая, как ты, возможно, сам догадался, Татьяна Латынина. — Санта. — Изотов размашисто перекрестился, — Барбара! Проклятое дитя! Даже не знаю, что тебе еще сказать. Больше на ум ничего не приходит. Не бывает так в жизни. Поверь мне, не бывает. — Кроме того, — продолжил Илья, — Михальчук воспитывалась в детском доме, и кто ее родители, она не знает. Во всяком случае, так она сама мне сказала. Как тебе совпадение? Хотя Латынину, на мой взгляд, тоже стоит проверить. — Так, я понял, — вскинул руку Изотов, — версий у тебя явный переизбыток. Но, вынужден тебя огорчить, все они в данном конкретном случае уже никому не понадобятся. Широкая ухмылка, расползшаяся по лицу Изотова, свидетельствовала о том, что вынужденная необходимость огорчить коллегу доставляет полковнику неимоверное удовольствие. — В данном конкретном случае — это ты имеешь в виду себя? — на всякий случай решил уточнить Илья, которому выражение полковничьего лица категорически не понравилось. — В данном конкретном случае я имею в виду это преступление, — торжествующе отозвался полковник. — Поскольку дело явно сложное и может иметь некоторый резонанс, решено, что вести его буду я. Так что ты можешь спокойненько собрать вещи и дожидаться вертолета. Не знаю даже, что тебе еще посоветовать, сходи вниз, выпей вискарика, все же бесплатно. Олл, так сказать, инклюзив! Собаке своей тоже налей, вместе-то пить оно всяко веселее. Только сильно не набузюкивайтесь. Вертолета еще часа два, а то и все три ждать придется. — Напросился, значит, — понимающе вздохнул Илья. — Что значит — напросился? — демонстративно обиделся Изотов. — Высказал свое профессиональное мнение. Между прочим, по требованию непосредственного руководителя высказал. А уже руководитель принял окончательное решение. Так что не надо здесь, Лунин, претензии выставлять. Вернешься в город, придешь в кабинет к Хованскому и там можешь ему говорить, что только на ум придет. Ты же у нас любитель высказаться, тебе не впервой будет. Об одном умоляю: наручниками больше его не пристегивай! У Дмитрия Романовича сердечко и так последнее время пошаливает, он ведь может не пережить, если с ним чего подобное второй раз приключится. Хотя, кто знает, может, он и сдюжит, а вот тебе, Лунин, точно хана. Не став вступать в явно навязываемую дискуссию, Илья молча вышел из комнаты Изотова. Немного постояв в безлюдном коридоре, он решил последовать совету полковника. Окликнув снующую из стороны в сторону и не понимающую, что происходит, Рокси, он направился к лестнице. Спустившись вниз и подойдя к барной стойке, Лунин уже протянул руку к одной из коньячных бутылок, но, почувствовав на себе укоризненный взгляд, обернулся. — Что, думаешь, еще рано? Болонка глухо зарычала, а затем вдруг разразилась пронзительным лаем. — Не ори ты так, — вяло отмахнулся Илья, — люди ж подумают, опять кого-то прибили. До чего ж вы, женщины, любите по любому поводу шум поднимать. Наклонив голову, Рокси внимательно слушала все, что ей говорит хозяин. — Пойдем лучше еще разок воздухом подышим, — предложил Лунин. Собачонка с явной неохотой оглянулась на входную дверь и вильнула хвостом, давая понять, что не видит никакой необходимости второй раз за утро выходить из теплого помещения на мороз. — Гулять, — решительно скомандовал Илья, направляясь к двери, — гулять, Рокси! Опустив голову, болонка засеменила к выходу. — Все понятно, — прокомментировал, выходя на крыльцо, Лунин, — жестче с вами надо. Без дискуссий. Пролаяв в ответ что-то насмешливое, Рокси метнулась вниз по ступеням. Илья неторопливо спустился за ней вслед. Оглядевшись по сторонам, он разочарованно вздохнул и подтянул под самое горло молнию на куртке. Солнце, которое уже давным-давно должно было взойти, на небе так и не появилось. Покрутив головой, Илья пришел к выводу, что некоторая вероятность присутствия дневного светила над горизонтом все же ощущалась, поскольку белесые клубы тумана, проплывающие, казалось, в нескольких метрах у него над головой, с одной стороны небосвода выглядели чуть светлее, чем с остальных. Подняв руку вверх, Илья подпрыгнул, попытавшись коснуться пальцами особенно низко скользящего обрывка серого одеяла, закрывающего небо. Попытка оказалась неудачной. Решив не стоять на месте, Лунин двинулся по уже знакомому маршруту, в сторону вертолетной площадки, опустив голову и разглядывая собственные следы, оставленные около часа назад. Дойдя до того места, где он прошлый раз развернулся, Илья поднял голову и взглянул в сторону «Ковчега». Увиденное поразило его. Хотя, быть может, вернее было бы сказать, что поразило Лунина как раз не увиденное, ибо на самом деле он не смог увидеть ровным счетом ничего. Все вокруг было затянуто густым, быстро спускающимся почти к самой земле туманом. Вот серая пелена сползла Лунину до подбородка, вот спустя всего несколько мгновений она уже дотянулась до нижнего кармана куртки, а затем решительно провалилась вниз, коснувшись колен. Пригнувшись, чтобы иметь хоть какую-то возможность различать собственные следы, Лунин побрел в обратном направлении. С каждым шагом туман становился все гуще, и вскоре Илье пришлось скрючиться еще сильнее, словно нашедшему урожайную поляну грибнику, не разгибающему спины ради того, чтобы как можно скорее наполнить полупустую корзину. Откуда-то спереди донесся встревоженный собачий лай, а затем так же внезапно оборвался. Илья попытался было идти быстрее, но в то же мгновение ноги его одеревенели, лишившись всякой способности к движению. Его собственные, всего несколько минут назад оставленные следы пересекала совсем свежая цепочка других следов, оставленных либо крупной собакой, либо волком. Замерев на месте, Илья несколько мгновений стоял неподвижно, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук из окружающих его сумерек. Где-то недалеко, метрах в десяти от него, треснула ветка. Вздрогнув, Илья поспешно сунул руку в карман, нашаривая связку ключей. Ничего другого сейчас использовать для защиты он не мог. Кажется, что-то подобное рассказывали в одной из телевизионных передач, которую Лунин смотрел еще несколько лет назад. Зажать ключи так, чтобы они торчали, будто шипы, между пальцами, замереть и ждать, когда хищник прыгнет, стараясь другой рукой при этом защищать горло. Да, замереть и ждать. А потом бить, бить изо всех сил, пытаясь угодить зверю в глаза. Где-то совсем рядом послышался тихий, но несомненно приближающийся шорох. Илья вскинул руки так, как когда-то это делал человек в телевизионном экране. Левая рука прикрывает горло, правая готова нанести удар. Шорох стал слышен гораздо отчетливее, очевидно, расстояние между человеком и хищником сокращалось с каждой секундой. Лунин чувствовал, что враг совсем рядом. Сколько до него? Три метра? Кажется, уже два. Метр! Мохнатый комок выкатился из серой мглы и, жалобно тявкнув, ткнулся Илье в колени. — Рокси? — удивленно пробормотал Илья, чувствуя, как напряженное до боли в мышцах тело начинает обмякать. — А я-то думал. Что именно он думал, Лунин так объяснить и не успел. Где-то поблизости вновь послышался хруст. Отчаянно взвизгнув, Рокси помчалась вперед. Лунин кинулся вслед за еле различимой в тумане собачонкой, слабо надеясь на то, что болонка все же бежит в правильном направлении. Ведущая на крыльцо лестница внезапно вынырнула из непроглядной пелены. Илья с разбегу взлетел по ступеням и оглянулся. Со всех сторон его окружала серая, едва заметно колышущаяся завеса тумана, из которой не доносилось ни единого звука. — Похоже, мы сами себя испугались, — нервно хохотнул Лунин. В это же мгновение Рокси прижалась к его ногам и злобно зарычала, уставившись на растворяющиеся в белесых клубах лестничные ступени. — Пойдем-ка мы, пожалуй, в дом. — Наклонившись, Илья быстро подхватил болонку на руки и попятился назад, нащупывая рукой дверную ручку. Заскочив в небольшой тамбур, отделяющий основную часть первого этажа от входа в дом, Лунин обессиленно прислонился к стене и несколько раз шумно выдохнул, пытаясь успокоиться. Прижавшаяся к его груди Рокси мелко дрожала. Болонка явно была напугана не меньше своего хозяина, вот только Илье отчего-то казалось, что она лучше его знает, что именно им угрожало. — Ну все, все, — прошептал он ей на ухо, — сегодня нас никто не съест. Сейчас мы с тобой пойдем на кухню и сами чем-нибудь перекусим. В гостиной Илью ждала еще одна неприятная встреча. Изотов, в гордом одиночестве расположившийся за обеденным столом, на мгновение оторвался от огромной порции яичницы с жареными колбасками, смерил Лунина неприязненным взглядом и вновь уткнулся в тарелку. — А ты что здесь? — сам не зная зачем, спросил Илья. — Что, расследование уже окончено? — Завтракаю, Лунин, — не отрываясь от тарелки, прочавкал Изотов. — У меня, когда настроение хорошее, всегда аппетит подскакивает. — Смотрю, сейчас оно у тебя прямо замечательное. Судя по аппетиту. Это тебя убийство Зарецкого так взбодрило? — Оно самое, — кивнул полковник. — Хорошее дело, думаю, я с ним быстро управлюсь. Сколько тут всего народу в живых осталось? — Если брать с нами, четырнадцать человек. — Илья быстро произвел нехитрые вычисления. — Вот видишь, всего четырнадцать. Нас сминусовать — еще меньше. Заметь, тебя я в качестве подозреваемого не рассматриваю. Цени это, Лунин! Илья молча кивнул, давая понять, что необыкновенно тронут столь неожиданным проявлением великодушия со стороны коллеги. — Так и что, значит, у нас выходит? — Вытерев губы салфеткой, полковник наконец повернулся к собеседнику. — Двенадцать человек. Дюжина! Как в кино. Ведь было же такое кино, «Двенадцать», да? Там тоже что-то такое было, с убийством связанное. И все раскрыли, так? — Кажется, так, — не стал спорить Лунин. — Ну вот видишь, — обрадовался Изотов. — Там раскрыли, и здесь раскроем. Уж если из двенадцати одного посадить надо, то выбрать никогда не проблема. В крайнем случае, можно всех разом закрыть, скажем, что сговор. А, как тебе идейка? — Так себе, — Илья неодобрительно поморщился, — но ты попробуй, изложи руководству. Как-никак профессиональное мнение. Возможно, прислушается. — Непременно, — полковник сделал вид, что не уловил иронию в словах собеседника, — а сейчас иди, Лунин, дай поесть по-человечески. Скоро группа прилетит, столько суеты будет. — Прилетит, — пробормотал Илья, оглядываясь на дверь, — может быть, и прилетит. Тема разговора была исчерпана. Изотов вновь увлеченно заработал вилкой, а Илья, поняв, что чувство голода становится невыносимым, направился на кухню, из приоткрытой двери которой до него долетали невыносимо прекрасные ароматы готовящейся пищи. Рокси, быстрее хозяина сообразившая, что нет смысла тратить время на разговоры, когда можно посвятить его завтраку, уже устроилась у ног Натальи Сергеевны, наблюдая за тем, как женщина наполняет небольшое, выделенное специально для болонки блюдце сметаной и кусочками только что пожаренных сырников. — Вот, значит, как. — Илья с завистью взглянул на болонку, которая с восторженным урчанием наконец смогла приступить к утренней трапезе. — Я и вас сейчас накормлю. — Корхмазян на мгновение отвлеклась от радостно скворчащей сковороды. — Вы что будете, сырники или яичницу? — Я? Я буду. — замешкался с ответом Лунин. — Хорошо, — улыбнулась Наталья Сергеевна, — сделаю вам тарелку одного и тарелку другого. Вы проходите в гостиную, а я через минуту все принесу.