Ирина кивнула. — Ну а сегодня откуда ей было взяться, если вы весь день провели в офисе и обедали у себя в кабинете пирожками, купленными в соседней кулинарии. — А про пирожки-то вы откуда знаете? — еще больше удивилась Ирина. — Вы ведь во время обеда ко мне не заглядывали. Да и никто не заглядывал, я запиралась. — Может, и запирались, — усмехнулся Корнилов, — но уже без двадцати два вы шли по коридору с кофейной чашкой в руках. Я в этот момент как раз поднялся по лестнице и видел, как вы заходили в кабинет. Я так понимаю, ходили мыть. — Ходила, — вновь кивнула Ирина. — Значит, в автосервис вы не ездили, иначе не успели бы так быстро вернуться. А что касается пирожков с рыбой. — С рыбой, — эхом отозвалась Шестакова. — То они так аппетитно пахнут, что этот божественный аромат трудно с чем-либо перепутать. Да и упаковку вы наверняка выкинули в мусорную корзину под столом. Так что, когда я заглядывал к вам в половине третьего, догадаться о вашем обеденном меню особого труда не составило. Кстати, когда я говорил про божественный аромат, это была ирония. Пирожки, на мой взгляд, просто ужасные. — Вы пробовали? — Вот еще, — фыркнул Игорь, — как правило, качество еды можно определить по запаху. Так вот поверьте мне, они жарят эти пирожки на одном и том же масле неделю как минимум. Так что пожалейте если уж не свой желудок, то хотя бы мои обонятельные рецепторы. — Какой вы, однако, чувствительный, — попыталась съязвить Ирина. К ее ужасу, Корнилов повернулся к ней и пристально уставился прямо в глаза, совершенно перестав следить за дорогой. В мелькающих за окном всполохах городских огней и свете фар встречных машин его глаза поблескивали, словно разгорающиеся на ветру угольки. — Неужели вы относитесь к тем женщинам, которые полагают, что повышенная чувствительность для мужчины — это недостаток? — мягко и неожиданно серьезно спросил он. — Мы сейчас врежемся, — испуганно прошептала Ирина, вжимаясь в спинку кресла. — Вряд ли, — Игорь бросил небрежный взгляд на лобовое стекло, — я этот трюк каждый день проделываю и, как видите, пока жив. — Какой трюк? Женщин пугаете? — Я вас напугал? — На лице Корнилова отразилось вполне правдоподобное изумление. — Вот уж не думал. Тут ведь почти автопилот, — он похлопал рукой по ободу рулевого колеса, — мы держим дистанцию за той машиной, что идет впереди, и если там у них что-то случится и они вдруг затормозят, мы тоже остановимся. — Я как-то не очень автопилотам доверяю, — призналась Ирина, — по мне, так лучше держаться за руль обеими руками и глядеть на дорогу. — Обоими глазами, — радостно подхватил Игорь. — Зря вы так к технике относитесь. В отличие от нас с вами она значительно меньше подвержена эмоциям и, поверьте мне, гораздо реже выходит из себя, чем люди. Кстати, раз уж речь зашла о машинах, представляете, какой со мной вчера неприятный казус приключился? Выхожу я из вашего подъезда и что вижу? Моя машинка стоит, как положено, на четырех колесах, только они у нее все четыре кем-то совершенно безжалостно изрезаны. У вас, случайно, нет идей, кто бы мог учинить подобную диверсию? — Вот паскудник, — непроизвольно вырвалось у Ирины. — Надеюсь, вы сейчас все же не обо мне? — усмехнулся Корнилов. — Хотя моя слаборазвитая интуиция шепчет мне, что сейчас речь идет о вашем малолетнем приятеле. — Правильно шепчет, — со вздохом согласилась Ирина. — Я так понимаю, вам пришлось изрядно потратиться? — Вот еще, — Игорь небрежно махнул рукой, — в этом тарантасе все застраховано. Так что потратить пришлось только время, ну и некоторое количество нервных клеток. Правда, я слышал, у человека их около ста миллиардов, так что, думаю, в процентном соотношении потери не очень велики. Хотя, раз уж это ваш приятель, можете мне их компенсировать. Думаю, ваш бюджет вынесет это испытание. Нахмурив брови, Корнилов покосился на ответившую ему растерянным взглядом Шестакову. — Ну нельзя же быть такой пугливой, — вздохнул он. — У меня такое предложение, мы с вами переходим на «ты» и на этом считаем инцидент исчерпанным. Естественно, при условии, что вы пообещаете провести с юношей небольшую воспитательную беседу, а то мало ли что ему в следующий раз придет в голову. Вдруг он, кроме ножа, в кармане еще и спички носит. — Проведу, — твердо кивнула Ирина, — я тебе обещаю. Вопрос с местом для временного размещения тела убитого адвоката решился быстро. Всего в паре десятков метров от основного здания стоял просторный деревянный сарай, выполнявший одновременно функции и гаража, и склада для различного хозяйственного инвентаря. Отопление в нем подключено не было, и, со слов Грачика, минусовая температура в сарае должна была продержаться как минимум до середины апреля, а то и дольше. — К маю, конечно, уже тепло наберет, — подумав, добавил Корхмазян, — хоть и на высоте живем, но склон южный, солнце хорошо пригревает. Когда оно есть, конечно. Переносить тело было решено на куске брезента, который как раз хранился в холодном складе. Выйдя на крыльцо, Грачик и Лунин некоторое время стояли в нерешительности, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь плотную завесу тумана. — Ну, я пойду, — поправив на голове шапку, Грачик взглянул на Лунина снизу вверх, — здесь близко, можно дойти. — М-м-м… — засомневался Илья. — Как с крыльца спускаешься, сразу к стене, — махнул палкой Грачик, — потом так вдоль нее и идти все время. — А потом? — А потом все время прямо. Шагов тридцать, не больше. Может, сорок. — Прямо? — переспросил Лунин. — Ну, примерно прямо. Чуть-чуть левее надо брать, — всплеснул руками Грачик. — Ара, ну что ты как маленький! Я здесь уже без малого двадцать лет живу. Неужели ты думаешь, свой сарай найти не смогу? Не дожидаясь ответа, Корхмазян решительно шагнул вниз и уже через мгновение пропал из виду. Перевесившись через перила, Илья пытался разглядеть хоть что-нибудь, но смог только услышать постепенно затихающее поскрипывание снега. Взглянув на часы, он засек время. Десять сорок две. Сколько потребуется, чтобы дойти в одну сторону? Минуты две-три, не больше, пусть даже идти придется очень медленно. Если взять с надежным запасом, то пять. Пять туда, столько же обратно. Еще пять на то, чтобы отпереть замок, достать из какого-нибудь угла или снять со стеллажа кусок брезента, вновь запереть дверь. Хотя, зачем ее запирать? Вскоре им идти тем же путем, нести брезент обратно на склад. Все равно, пять минут может не хватить. Пусть будет десять. Итого в сумме получается двадцать. Да, двадцать минут. Через двадцать минут можно будет начинать волноваться. Кажется, именно так говорят о том состоянии, когда нервно поглядывают на часы и переминаются с ноги на ногу, не зная, что делать. Приближающихся шагов Лунин не услышал. Грачик неслышно вынырнул из тумана, неся под мышкой продолговатый сверток. Илья машинально взглянул на часы. Прошло всего шестнадцать минут. — Вот и брезент, — Корхмазян постучал ногами по полу, стряхивая снег, — надо только вам в помощь кого-то. У меня в такую погоду колено так ноет, еле ступаю. Вряд ли смогу с весом идти. Вопрос с помощниками удалось решить не сразу. Если Латынин сразу согласился помочь, то Кожемякин поначалу отказывался категорически. Сперва он просто буркнул короткое «Нет», а когда Илья попытался добиться объяснений, огляделся по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, смущенно признался: — Я, знаете ли, крови побаиваюсь. Вернее сказать, вообще не воспринимаю. Тошнит меня от нее. А уж если покойник, да еще в крови, это вообще за гранью. Мы вот сейчас говорим только, а у меня уже комок в горле набежал. Нет, не просите даже. — Странно, — разочарованно пробормотал Лунин, — вы же заходили в номер к Зарецкому, Аллу Георгиевну из него выносили. Вроде ничего, обошлось. — Так я ведь не знал, что там столько кровищи, — Станислав Андреевич втянул голову в плечи, — теперь знаю. Теперь эта лужа черная у меня все время перед глазами стоит. И голова Олежкина пробитая. Нет, второй раз я туда не пойду. Сипягин-старший также не горел желанием принимать участие в затеянном Луниным мероприятии, ссылаясь на свой уже немолодой возраст и больную спину, которой категорически противопоказаны физические нагрузки. На счастье Лунина, выглянувший из своего номера Денис, поняв, о чем идет речь, сразу же вызвался помочь, а заодно уговорил и топтавшегося в коридоре Кожемякина. — Вам в номер вовсе и не надо заходить, из комнаты без вас вынесут, — настойчиво убеждал он Станислава Андреевича, — а потом спереди пойдете, вам и смотреть не на что будет. Вчетвером, если каждый за угол возьмется, не такой уж и вес большой получится, быстро донесем. — У вас, молодежи, все быстро, потом не знаешь, как от этого «быстро» спрятаться, — обреченно махнул рукой Кожемякин. — Ладно, пойдем. Сейчас только куртку накину. Да и ты бы утеплился, на улице ведь совсем не лето. Решив, что не стоит оставлять слишком большое количество следов постороннего присутствия на месте преступления, Илья самостоятельно кое-как перекатил уже накрепко охваченное трупным окоченением тело на развернутый на полу кусок брезента, после чего позвал нервно расхаживающего по коридору Латынина. — Михаил Леонидович, вчетвером мы в номер все равно не зайдем, так что из комнаты выносить нам с вами придется. Вам вглубь проходить не надо. Беритесь за края со стороны ног, и аккуратно в коридор выносим, а дальше уже все четверо. — Господи, дай мне сил, — к удивлению Ильи, вдруг перекрестился Латынин и начал крутить головой из стороны в сторону, словно борец, разминающийся перед схваткой. Все оказалось не так уж и сложно. Коридор был достаточно широким, поэтому с тем, чтобы вынести и развернуть по ходу движения застывшее тело, проблем не возникло. Когда Кожемякин и Сипягин-младший ухватились за предусмотрительно завязанные Грачиком узлы по углам брезентового полотна, нести Зарецкого и вовсе стало совсем легко. Лестничные ступени, не очень высокие и достаточно широкие, тоже не оказались сложной преградой. Единственная заминка случилась возле входных дверей, оказавшихся слишком узкими, поэтому на крыльцо тело адвоката Латынин и Илья вновь выносили вдвоем. Немного передохнув, вся процессия двинулась дальше вслед за идущим впереди Грачиком. Его узкая спина, едва различимая в густом тумане, неровно раскачивалась из стороны в сторону при каждом шаге. — Шестьдесят восемь, шестьдесят девять, семьдесят. — сам не зная зачем, считал пройденные от крыльца шаги Лунин. На счете сто двадцать четыре спина Грачика прекратила раскачиваться и остановилась. — Пришли, — послышался его голос, — сейчас воротину пошире открою, удобнее заносить будет. Только теперь Илья смог заметить, что всего в нескольких метрах от них темнеют неясные очертания довольно высокой постройки. Негромко скрипнули дверные петли, и тут же из тумана донеслось: — Заносите! Сарай оказался просторнее, чем ожидал Лунин. Не очень широкий с фасада, он тянулся в длину метров на двадцать, позволяя без особых проблем разместить внутри не только два снегохода и такое же количество квадроциклов, но и длинный автомобильный прицеп с оцинкованным кузовом. Справа от входа во всю длину стены были установлены высокие, под потолок, деревянные стеллажи, на которых было разложено множество разнообразного хозяйственного и строительного инвентаря. — Куда класть будем? — полюбопытствовал, оглядываясь по сторонам, Латынин. — На пол? Вон там в углу место есть. — На пол — это как-то неправильно, — отозвался Кожемякин. — Может, лучше в тележку? Грачик, ты как, не возражаешь? — Что ж возражать? — Грачик заковылял к прицепу. — Сейчас, я только борт опущу. После того как тело Зарецкого заняло отведенное для него место, некоторое время все стояли молча. — Такое ощущение, будто мы с ним прощаемся, — пробормотал Денис, — словно сейчас сверху на него крышку опустят, и все, в землю. — И что, ты собираешься сейчас прощальную речь толкнуть? — неожиданно зло отозвался Кожемякин. — Тебе такая возможность еще представится. — А что это мы такие сердитые вдруг стали? — ухмыльнулся Латынин. — Кажется, это именно тебе наш общий покойный друг помогал обдуривать делового партнера. Хотя до вчерашнего дня я был уверен, что наша с тобой дружба покрепче всяких партнерств будет. — Ох, Миша, — миролюбиво вздохнул Станислав Андреевич, — ты ж не из-за дружбы грустишь. Из-за денег. Верну я тебе деньги, как в город вернемся, так сразу и верну, даже с процентами. Если б все так просто решалось. Кожемякин с отчаянием махнул рукой и отвернулся. Некоторое время он разглядывал лежащие на полках инструменты, затем вновь обратился к Латынину: — Ты не представляешь, как мне мои бабы мозг выносят. И чувствую, это только начало. Дальше хуже будет. — Это по какому же поводу? Из-за Дарьи? — удивился Латынин. — Можно подумать, они никогда не знали, что ты был женат. — Они не знали всех обстоятельств моего развода, — мрачно отозвался Кожемякин. — Правда, оказалось, что я и сам не все знал, но, как по мне, это ничего не меняет. Четверть века, считай, прошло. Может, что и было, только уже стерлось. Из памяти, отовсюду. Даже если девчонка родилась от меня, какая теперь разница? У меня что, должны появиться к ней отцовские чувства? Я должен бегать по городу с табличкой «Ищу тебя»? Да ни черта я не должен! Она уже взрослый человек, вот пусть и живет своей жизнью. Так? — Может, и так, — Михаил Леонидович неопределенно пожал плечами, — пожалуй, я бы не побежал. — Вот и я о том говорю, — Кожемякин угрюмо кивнул, — а мои трещат, как две сороки, без умолку. Сперва попрекали, как я мог бросить несчастное дитятко, потом полдня талдычили, что надо ее срочно разыскать и удочерить, а теперь Викуся закатывает истерики на тему, что этой девице вся любовь теперь достанется. Мол, на меня моральный долг, что за эти годы накопился, давить будет, и теперь я буду пытаться ей все компенсировать, причем за счет остальных. Представляешь? Это надо такую чушь нести! Илья, внимательно вслушивающийся в разговор деловых партнеров, лишь печально вздохнул, когда Грачик, которого эта беседа, похоже, совершенно не заинтересовала, предложил: