— Значит, не пожалеете, — заключила Корхмазян, наконец повернувшись к Илье лицом. — А мне кажется, сперва разобраться надо, понять, почему человек такой поступок сделал. Может, довели его до крайности? Может, выбора у него другого не было? — И что тогда? — с любопытством спросил Лунин. — Отпустить? — Может, и отпустить. Почему не дать человеку шанс исправить свою ошибку, прожить жизнь достойно? — Грустно улыбнувшись, Наталья Сергеевна развела руками. — Вы уж не сердитесь на меня, Илья Олегович. Я женщина, в таких вещах ничего не понимаю. — Ну что вы, — Илья тут же улыбнулся в ответ, — вон, в управлении больше половины следователей женщины. И ничего, как-то справляются. — Так ведь они следователи, — поспешно возразила Корхмазян. — А я кто? Я кухарка. Я только и могу, что обед приготовить да пожалеть кого-нибудь. Вот собачку вашу очень мне жалко! Поняв, что тема разговора безрезультатно исчерпана, Илья огляделся по сторонам и подошел к висевшей на стене деревянной полке, почти полностью заставленной одинаковыми стеклянными емкостями. Отличалось лишь их содержимое. Каждая баночка наполовину, а то и на две трети была заполнена каким-то порошком, большей частью яркого цвета. Все оттенки красного, оранжевого, желтого, коричневого. Хотя, белый и черный тоже присутствовали. — И как вы их отличаете? — Илья хотел было взять с полки одну из банок, но в последний момент остановился. — Постоите с мое у плиты, научитесь, — отмахнулась Корхмазян. — да и потом, что тут сложного? Вы ведь хотели найти, где стоит черный перец? Так ведь не ошиблись. — Ну, с черным все не очень сложно, — Илья смущенно улыбнулся, — он здесь по цвету один такой. А как с красным? По мне, так и эта банка подходит, и вот эта. — Первая — это паприка. Тоже перец, но почти не острый. А вот во второй вы как раз угадали. Кайенский перец, острее некуда. От него точно ожог слизистой оболочки может быть. Вы, как в город вернетесь, сходите, на всякий случай, к ветеринару. Вдруг что-то посоветует. Наталья Сергеевна протянула руку к полке с приправами, намереваясь подать Илье банку с острым перцем, но Илья поспешно ухватил ее за запястье. — Не надо, — он укоризненно покачал головой, — руками не надо. — Ах! — замерла Корхмазян. — Я поняла. Вы думаете. — Если честно, я пока сам не знаю, что думать, — признался Лунин, — но, если вы выделите мне для этих баночек пакетик, желательно бумажный, я буду вам очень признателен. И скажите, на кухню сегодня кто-нибудь заходил? Открыв один из кухонных шкафов, Наталья Сергеевна достала яркий бумажный пакет, в котором обычно дарят подарки. — Такой подойдет? — спросила она, отчего-то не глядя на Лунина. — Да, конечно. — Почувствовав, что что-то не так, Илья постарался заглянуть женщине в глаза, однако с высоты его роста сделать это было не так уж и просто. — Что-то не так? — наконец не выдержал Лунин. — Я не знаю. — Корхмазян нервно дернула плечами, голос ее дрожал, словно она вот-вот собирается расплакаться. — Я не знаю, заходил ли сегодня кто-нибудь на кухню. Вернее, знаю точно, что заходили, но не знаю, кто именно. — Знаю, но не знаю. — Спрятав обе банки в пакет, Илья задумчиво взглянул на Наталью Сергеевну. — Можно немного доступнее? Я что-то не очень улавливаю. — Когда все стали спускаться к завтраку, я на стол накрыла и вернулась в кухню. Присела, думала отдохнуть немного. И тут, знаете, сердце так защемило. Это ведь страшное дело, человека жизни лишили, причем не абы какого, а которого ты несколько дней сама кормила-поила. Илья понимающе кивнул. — Сперва думала, поболит немного да и отпустит, — продолжила Корхмазян, — а оно все крепче прихватывает и прихватывает. Кажется, сейчас еще чуть сильнее сожмет да и вовсе раздавит. Страшно стало. Хорошо, в этот момент Грачья как раз зашел. Сперва сам в спальню за валидолом сбегал, — Наталья Сергеевна грустно усмехнулась, — ну как сбегал, быстро похромал, затем мне помог до кровати добраться. Я его потом услала обратно в гостиную, чтобы он после завтрака со стола все прибрал. Так он, уж не знаю зачем, проболтался, что я малость приболела. — И что же? Что в этом страшного? — нахмурился Лунин. — В том смысле, что плохого, что он рассказал остальным? — Так бы и ничего, если б не ваша собачка. — Корхмазян ласково провела ладонью по шелковистой шерсти задремавшей на руках у Ильи болонки. — Постояльцы-то наши вдруг в едином порыве человечность проявили, сказали, что сами за собой всю посуду на кухню перетаскают. Мол, Грачику с палкой несподручно будет, а их не особо затруднит. Вот и перетаскали. Что-то сюда, а что-то и отсюда, — кивнула она на картонный пакет в руке Лунина. — А вы здесь уже давно живете? — неожиданно для себя самого сменил тему разговора Лунин. — Так ведь с самого открытия, лет семь, поди, уже, — Наталья Сергеевна на мгновение задумалась, уперев в лоб указательный палец, — восемь. Точно, восемь. А Грачья здесь еще год до этого жил, пока стройка шла. — И как, неужели не скучно? — Да как вам сказать, — Корхмазян застенчиво улыбнулась, — если человеку самому с собой не скучно, то он нигде скучать не будет. Я вообще тишину люблю. Когда постояльцев нет, у нас обычно и радио, и телевизор, все выключено. В тишине, мне кажется, суеты меньше. Единственное, когда Грачик поет, люблю послушать. — А он еще и поет? — Илья бросил удивленный взгляд на Наталью Сергеевну. — Еще как. Бывает, сядет посреди комнаты на стул, да как затянет что-нибудь грустное, аж слезы из глаз катятся. Я, можно сказать, сперва за это пение его и полюбила. — Так вы здесь познакомились? — Нет, что вы! Мы уже года два как друг друга знали. Мы ведь оба у Памусяна работали. У него же когда-то большой офис был в центре города. Целое здание, четыре этажа. Вот я там столовой для сотрудников и заведовала. Хотя, заведовала — это громко сказано, нас там всего несколько человек работало. Так что, если надо было, и на кассе сидела, и в цеху подменяла. — А Грачик? — полюбопытствовал Лунин. — Он тогда чем занимался? — Ох, я долго сама не могла понять, чем он занимается, — рассмеялась Корхмазян, — даже когда мы уже близко знакомы были. Такое ощущение, что и всем и ничем одновременно. — Это как же? — Он был у Памусяна что-то вроде доверенного лица. Не заместитель, нет. Никаких важных вопросов ему не поручалось, но, если надо было проверить качество работы на удаленном объекте или, к примеру, съездить поторопить подрядчиков, этим всегда занимался Грачья. Потому что Памусян знал, если Грачья сказал, что работа выполнена плохо, значит, надо переделать, как бы ни уверяли в обратном. — И с чего вдруг такое доверие? — Ну а как иначе? Они же с Грачиком с самого детства друзьями были. В одном доме выросли. — Детская дружба — это хорошо, — согласился Лунин, тщетно пытаясь вспомнить, когда последний раз общался с кем-нибудь из школьных приятелей. — Да разве в этом дело? — Наталья Сергеевна цокнула языком, так, словно собеседник произнес какую-то несусветную глупость. — Детская дружба, она ведь чаще всего вместе с детством и проходит. А вот то, что им вместе пережить пришлось, это уже ничем из памяти не сотрешь. — Пережили? — поняв, что разговор может продлиться еще долго, Илья выдвинул из-под стола табуретку. — А что они пережили? Несколько мгновений Корхмазян разглядывала Лунина, словно решая, стоит ли отвечать на вопрос следователя, затем тоже села. — Вы про Спитак слышали? — наконец ответила она вопросом на вопрос. — Это же город, — уверенно кивнул Илья, — я у вашего супруга, когда паспорт проверял, отметил, Спитак — место рождения. — И что с тем городом стало, вы, наверное, тоже слышали? — последовал очередной вопрос. — Спитак. Спитак, — несколько раз повторил Илья, пытаясь вызвать у себя в голове какие-нибудь ассоциации, но кроме воспоминаний о старом, тускло поблескивающем медью советском пятаке на ум так ничего и не приходило. Лунин уже собирался откровенно признаться в очередном, пусть и не самом значительном пробеле в своих познаниях, когда в самый последний момент вспомнил. — Землетрясение! — почти радостно выкрикнул он и тут же, смутившись, повторил уже спокойнее: — Там же землетрясение было. Не помню, в каком году, я, кажется, тогда только в школу пошел. — В восемьдесят восьмом, — сухо подсказала ему Корхмазян, — в декабре восемьдесят восьмого. — Значит, я уже во втором классе был, — сделал вывод Илья. — Надо же, столько лет прошло, а все еще помню. Удивительно! Очевидно, радость Лунина от того, что он смог хоть что-то вспомнить о событиях более чем тридцатилетней давности, его собеседнице не передалась. Наталья Петровна лишь укоризненно покачала головой и произнесла, не глядя на Лунина: — В тот день в городе половина населения погибла. Каждый второй, представляете? Сглотнув образовавшийся в горле комок, Илья на всякий случай кивнул. — Грачик и Ной, они оба живы остались. Повезло. Мне Грачья рассказывал, провинились они за день до этого. Сильно провинились. Они ведь тогда еще молодые были, и тридцати не исполнилось. А пятого числа у Памусяна как раз день рождения приключился. Оно ведь, сами понимаете, для молодых мужиков хуже нет, чем когда на понедельник выпадает. И отметить охота как следует, и вся неделя еще впереди. Ну вот эти двое не удержались, гульнули по полной программе. Не на работе, конечно, вечером уже. Вот только на следующий день работники из них никакие были. Так ведь они, нет чтобы с бригадиром как-то договориться, сдуру они разругались с ним вусмерть, чуть до драки не дошло. Хорошо, растащили. Бригадир и не стал терпеть такое безобразие. Пошел да вечером руководству и нажаловался. Вот утром седьмого их обоих к директору и вызвали. А работали они тогда на стройке. Как тогда это называлось? Домостроительный комбинат, кажется. ДСК — точно! Грачик рассказывал, они новые панельные дома в городе строили. Один уже полностью готов был, даже заселять стали. Как раз у обоих родители в новом доме квартиры получили. Они ведь уже в годах были, ветераны труда. А из таких домов, панельных, целый микрорайон хотели выстроить. — Так и что, досталось им от директора? Илья попытался вернуть несколько увлекшуюся, на его взгляд, Наталью Сергеевну к сути разговора и тут же удостоился очередного укоризненного взгляда. — Так они к нему и не попали, — наконец покачала головой Корхмазян. — Сперва у него утренняя планерка была, затем какие-то неожиданные дела появились, люди приехали. Ну а этим двоим что делать? Сказали им сидеть и ждать. Вот они и сидели, ждали. В итоге дождались. Мне, конечно, самой трудно представить, но как Грачик говорил, словно в здание со всех сторон несколько танков врезалось. Пол рухнул, потолок рухнул, стены тоже на них завалились. — Даже пол? — Илья не смог сдержать удивления. — Третий этаж был, — объяснила Наталья Сергеевна. — Все вниз ушло. Людей много погибло, и директор погиб. А эти двое уцелели, даже сами выбраться смогли, так плиты удачно сложились. Для них удачно. Грачье лишь ногу повредило в колене, на всю жизнь хромой остался. Но нога что? Это ж ерунда. Их бригада, кто новый дом строил, так вся полностью и погибла. Вместе с бригадиром. — Новый дом, — растерянно пробормотал Лунин, — странно. Новый-то должен был выстоять. — А так, — Корхмазян резко махнула рукой, словно выплескивая невидимую воду из невидимого кувшина, — я, конечно, во всем этом совсем мало что понимаю, но как Грачья объяснял, нельзя было в том районе панельные дома строить. Сложились они. Как сильно тряхнуло, так и сложились. Тот дом, в котором их родители квартиры получили, тоже рухнул. Наталья Сергеевна замолчала, нервно сцепив пальцы рук. Лунин тоже молчал, понимая, что любые произнесенные сейчас слова будут лишены всякого смысла. — Вы представляете, каково это — жить, зная, что твои родители погибли оттого, что дом, который ты сам строил, оказался ни на что не годен? — Они же не могли знать, — попытался возразить Илья и тут же осекся под тяжелым взглядом собеседницы. — Мне кажется, там все всё знали. И те, кто строили, и те, кто в этих домах жили. Просто пытались убедить сами себя, что ничего не случится. Это как пьяный, когда за руль садится. Он ведь тоже все знает, но только говорит себе: нет, ничего не будет. Если будет, то не со мной. Так и там, все хотели верить, что если раз в несколько сотен лет земля может из-под ног уйти, то непременно тряхнет не при их жизни. Корхмазян вновь печально вздохнула. — Через несколько месяцев, как Грачик окончательно поправился, вернее, как ясно стало, что лучше уже не будет, так они вместе оттуда уехали. Не могли там оставаться. Памусян вообще считал, что не надо город восстанавливать. Надо оставить как есть, в руинах. Как памятник глупости человеческой да самонадеянности. — А как вы здесь оказались? — Илья обвел взглядом стены кухни. — В «Ковчеге»? Очень уж уединенное место. — Ох, ну это все Грачик виноват, он меня заманил. — Наталья Сергеевна добродушно улыбнулась. Судя по всему, она сама была рада переключиться со слишком тяжелой темы разговора. — Его ведь постоянно тянуло, так чтоб поближе к горам и подальше от людей. Сюда, конечно, тоже люди добираются, но нет такой суеты, как в городе. Так что, как только ему эта идея в голову пришла, он Памусяну все уши прожужжал. — Грачик? — удивлённо переспросил Лунин. — Так это он придумал «Ковчег» строить?