Часть 32 из 49 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Я могу записать, — тут же предложил Илья.
— Это лишнее. — Полковник вновь захрустел огурцом. — Ты, раз такой сообразительный вдруг сделался, объясни мне, почему я в стену выстрелил. Надо же вверх стрелять.
На мгновение Илья замешкался.
— Вверх ты не мог, — уверенно заявил он спустя мгновение, — на втором этаже могли быть люди, а толщина перекрытия тебе была неизвестна. Поэтому ты стрелял в стену. Во-первых, они деревянные, не отрикошетит. Во-вторых, толстые, насквозь не пробьет.
— А если пробьет?
— А в-третьих, — нисколько не смутился Лунин, — если пробьет, то за стеной никого нет, разве что волки.
— Здесь еще и волки водятся? — засомневался Изотов.
— Кажется, да, — не очень уверенно отозвался Лунин, но затем, вспомнив свою недавнюю прогулку с Рокси, добавил: — И еще рыси.
— Ладно, рыси нас сейчас не интересуют, — кое-как запихав пистолет в кобуру, Изотов поднялся на ноги, — сейчас нас интересует длительный непрерывный сон. Желательно, часиков десять. А вот завтра, когда я проснусь и буду чувствовать себя гораздо лучше, мы твое предложение еще раз обсудим и, может быть, даже утвердим. Правильно я говорю?
— Несомненно.
Лунин вскочил на ноги, собираясь проводить полковника до дверей номера, а при необходимости и уложить в постель. Утверждение Изотова о том, что утром он будет чувствовать себя гораздо лучше, казалось Илье совершенно самонадеянным, но расстраивать коллегу своими сомнениями он не решился.
Миновав в гордом молчании по-прежнему многолюдную гостиную, оба следователя медленно поднялись по лестнице и несколько секунд спустя достигли конечной точки своего маршрута. Еще минута ушла на поиски ключа от номера, который в конце концов все же обнаружился во внутреннем кармане пиджака Изотова. Попытку Ильи войти с ним в комнату полковник решительно пресек.
— Нет, Лунин, не до такой степени, — покачнувшись, Изотов ухватился рукой за стену, — не до такой степени возросли к тебе мои симпатии. Спасибо, конечно, за вот это все, — полковник помахал кобурой у Ильи перед носом, — но сегодня я сплю один.
После того как дверь захлопнулась, Илья постоял еще немного, дожидаясь щелчка дверного замка, затем удовлетворенно кивнул и направился к лестнице. Он не успел сделать и пары шагов, как громкой трелью напомнила о себе лежавшая в кармане трубка спутникового телефона. Поднеся трубку к уху, Илья несколько раз кивнул, несколько раз сказал: «Спасибо», а закончил общение, очевидно, не самой удачной фразой: «Не знаю, может быть, и пригодится», во всяком случае, собеседник Ильи в ответ разразился краткой, но весьма энергичной репликой, после чего прервал разговор.
Спрятав телефон обратно в карман, Илья спустился на полпролета вниз и негромко кашлянул. Этого оказалось достаточно, чтобы взгляды всех собравшихся на первом этаже отеля немедленно обратились к нему. Сперва Лунин хотел спуститься в саму гостиную, но затем решил остаться на площадке между двумя этажами.
— Если вы думаете, что сейчас я скажу что-то важное, то вы ошибаетесь. — Виновато улыбнувшись, он взглянул на сидящего за столом и подпирающего подбородок кулаками Кожемякина: — Вам, Станислав Андреевич, мне и вовсе сказать нечего, поскольку ничего, напрямую касающегося вашей персоны, сегодня не происходило.
— Так а. — Кожемякин вскинул голову и застыл, не окончив фразу.
— Ничего не было, — покачал головой Илья. — Ничего.
Несколько мгновений Станислав Андреевич напряженно вглядывался в лицо Лунина, затем молча кивнул и откинулся на спинку стула.
— Спасибо, — произнес он одними губами и тут же, смущенно прокашлявшись, повторил: — Спасибо!
— Что касается вашей дочери, — проигнорировал благодарность Илья, — все несколько сложнее.
Разжавшиеся было пальцы Кожемякина тут же вновь обратились в напряженно стиснутые кулаки.
— Собственно говоря, — продолжил Лунин, — ей мне тоже сказать нечего, за исключением того, что полковник Изотов очень надеется на то, что Виктория больше никогда в жизни никого по голове бить не будет. Последствия подобных действий могут быть гораздо печальнее, чем это случилось сегодня.
— Ну слава богу, — всхлипнула сидящая в обнимку с дочерью Мария Александровна, — я ведь думала, все, потеряла дочь.
— Вот как раз об этом вам с Викторией и стоит поговорить. — Нахмурившись, Илья коснулся лба кончиками пальцев, словно пытаясь нащупать нужную ему мысль, прячущуюся где-то в закоулках сознания. — Нападение на полковника Изотова — это не самое плохое, что совершила сегодня ваша дочь. Отнюдь. Сегодня в результате ее действий могли погибнуть многие. Я понимаю, когда она прятала пистолет в камин, то не представляла возможных последствий. Но ведь потом Денис ей все объяснил.
Илья выбил пальцами о перила незатейливую барабанную дробь и взглянул на сидевшего к нему боком Сипягина-младшего. Молодой человек явно чувствовал себя не в своей тарелке, он замер, скрючившись, почти уткнувшись лицом в колени, не глядя ни на кого из присутствующих.
— Все! — повторил Лунин. — Вика и Денис вместе с нею вышли на крыльцо потому, что боялись. Боялись погибнуть от случайных разрывов патронов. Вот только боялись они исключительно сами за себя. О том, что здесь остаются другие люди, они подумать не пожелали. Я понимаю, конечно, я или Наталья Сергеевна. Мы для вас совершенно посторонние люди. Но ведь здесь, в комнате, остались ваши родители. Твоя, Вика, сестра. И что? Они так бы и сидели у камина, ни о чем не подозревая?
Илья немного помедлил, допуская возможность, что кто-то из адресатов его речи захочет ответить. Поняв, что этого не произойдет, он продолжил:
— Как вы сказали, Мария Александровна? Думали, что потеряли дочь? Даже не знаю, что вам ответить. Может быть, правильно думали?
«Слишком патетично, — прошептал Илье кто-то из глубины подсознания, — сейчас надо либо пустить слезу, либо заканчивать».
— Я рад, что сегодня не случилось ничего непоправимого, — Илья поморщился, прогоняя незваного советчика, — но, как мне кажется, вам всем есть о чем поговорить со своими детьми. Так что не буду мешать.
Поднявшись на несколько ступеней, Лунин обернулся:
— Очень надеюсь, что эта ночь пройдет спокойно. Пожалуйста, запирайте двери и без крайней нужды не выходите из комнат. Хотелось бы утром избежать неприятных сюрпризов.
Вновь поднявшись на второй этаж, Илья выкрутил вмонтированный в потолок светодиодный светильник, освещавший дальнюю часть коридора, в которой располагался его собственный номер, а заодно номер полковника Изотова. Решив, что вряд ли кто-то станет жаловаться на слабую освещенность, Лунин зашел к себе в комнату, разделся и лег в кровать, предварительно выставив будильник на полночь.
Глава 12,
в которой Лунин пытается сохранить трезвую голову
Возможно, день показался организму Лунина недостаточно утомительным. А быть может, наоборот, именно все перенесенные за последние часы переживания не позволяли Илье как следует расслабиться и уснуть. Проворочавшись с бока на бок почти три часа, он раздраженно выключил завибрировавший мобильник и уселся на кровати, свесив на пол босые ноги. Кофе. Вот о чем он не подумал. Термос с горячим и сладким кофе сейчас, безусловно, взбодрил бы его, но никакого термоса в номере не было. Только пара пластиковых пол-литровых бутылок воды и несколько еще меньших по размеру пакетиков сока в холодильнике. Умывшись холодной водой и как следует похлопав себя ладонями по мгновенно порозовевшим щекам, Лунин почувствовал себя бодрее. Тихо, чтобы не разбудить спящую в кресле Рокси, он подошел к входной двери и осторожно потянул вниз дверную ручку. Разглядеть что-либо в образовавшуюся щель не представлялось возможным, вернее, все, что можно было увидеть, — это узкая слабо освещенная полоска противоположной стены, так что если и можно было на что-то надеяться, то только на остроту слуха. Решив, что стоять всю ночь у едва приоткрытой двери ему будет некомфортно, Илья решился побеспокоить Рокси. Подхватив болонку на руки, он ловко переложил ее из кресла в еще теплую кровать.
— Спи, спи, — прошептал он, когда Рокси недовольно заворчала.
Переставив кресло ближе к двери, Илья уселся так, что его левое ухо оказалось направлено прямо в узкую щель, из которой едва заметно тянуло прохладным воздухом. Открывать дверь шире Лунин не решился. В любом случае увидеть что-либо он смог бы лишь высунув голову непосредственно в коридор, а вот кто-нибудь из обитателей соседних номеров, решивший совершить внезапную ночную прогулку, несмотря на выкрученную лампочку запросто мог бы заметить, что он является объектом пристального наблюдения.
Илья взглянул на часы. Двенадцать ноль шесть. До утра еще долго. Скрестив на груди руки, он откинулся на спинку кресла и с наслаждением широко зевнул.
Первые звуки послышались из коридора в двенадцать сорок две. Илья напряг слух, пытаясь понять, что именно происходит. Негромкий щелчок открывающегося замка, тишина. Мягкое ковровое покрытие заглушает шаги. Стук! Еле слышный стук в дверь. И шепот:
— Это я!
Опять щелчок замка, а затем, через мгновение, негромкий хлопок. Дверь закрылась.
— Интересно, — пробормотал Лунин, — очень интересно.
Отодвинув кресло, он высунул голову в коридор и некоторое время разглядывал запертые двери остальных номеров, словно пытаясь по их внешнему виду понять, какая именно недавно открылась и закрылась первой, а какая следом за ней.
Поняв, что пустой коридор вовсе не намерен делиться своими секретами, Илья хотел было уже вернуться к себе, когда вновь где-то щелкнула дверная ручка. Поспешно отпрянув назад и прикрыв дверь, Илья вновь превратился в огромное, напряженно сканирующее эфир подслушивающее устройство. Вот дверь закрылась, достаточно тихо, но все же не настолько, чтобы этого нельзя было услышать. А вот теперь тишина. Чертов ковер, без него все было бы гораздо проще. А вот что-то скрипнуло. Уже далеко, кажется, вовсе не в коридоре. Точно! Одна из ступеней на лестнице, сейчас точно и не вспомнить, вторая или третья сверху, немного поскрипывает.
— Очень интересно.
Илья вновь высунулся в коридор и прислушался.
Снизу донесся странный звук, похоже, кто-то споткнулся или задел какой-то лежащий на полу предмет. Крадучись, Илья преодолел расстояние, отделявшее его от лестницы, и, выглянув из-за угла, застыл в нерешительности. В гостиной никого не было, во всяком случае, так казалось в неярком свете пары настенных светильников, которые не гасили на ночь. Вторая или третья? Илья с сомнением разглядывал уходящие вниз ступени. Третья или вторая? Он с силой ущипнул себя за кончик носа. Кажется, третья.
Впоследствии Илья так и не смог определиться, что сыграло решающую роль, стимуляция нервных окончаний или же банальное везение, так или иначе ни одна из ступеней у него под ногами не заскрипела. Спустившись в гостиную, он пробрался за барную стойку и, опустившись на одно колено, затаился, обоснованно предполагая, что если кто-то пожелал среди ночи спуститься вниз, то наверняка этот человек в скором времени двинется в обратном направлении и тогда наверняка попадет в поле зрения.
Долго ждать ему не пришлось. Меньше чем через минуту послышались чьи-то медленные шаркающие шаги. Поскольку людей немощных среди отдыхающих в «Ковчеге» за прошедшие два дня не выявилось, Илья предположил, что вышедший из кухни человек был обут в не очень удобные гостиничные тапочки и теперь шел, почти не отрывая ступней от пола. Лунин затаил дыхание, стараясь ничем не выдать свое присутствие. Невидимый ему человек уже почти миновал барную стойку, но вдруг, по какой-то только ему одному известной причине, остановился. Неужели решил перед сном пропустить стаканчик? Илья криво усмехнулся, представляя, как нелепо будет выглядеть в тот момент, когда его тайное убежище будет раскрыто. Конечно, можно будет попытаться что-нибудь соврать. Даже наверняка придется. Мол, в горле запершило, решил пополоскать на ночь коньяком. Изотов сказал, что лучше всего помогает греческая «Метакса». Вот, роюсь, может, найду бутылочку?
Еще два раза шаркнули о пол подошвы, затем скрежет, словно кто-то, не приподнимая, передвинул деревянный стул с места на место. Илья почему-то вдруг вспомнил, что и сам иной раз так делал, заходя в совершенно пустое помещение. Подходил к одному из нескольких свободных стульев, а затем, перед тем как на него сесть, немного отодвигал в сторону, как будто там, на новом месте, в тридцати сантиметрах от прежнего, сидеть будет комфортнее.
Тяжелый вздох, вырвавшийся из груди неизвестного, заставил Илью удивленно вскинуть брови. Очень медленно, надеясь, что его не выдаст предательский хруст в коленях, он начал приподниматься до тех пор, пока его глаза не поравнялись со столешницей.
Мария Александровна сидела за столом, подперев голову одной рукой, а другой накрыв рукоятку лежащего перед ней кухонного ножа. Нож был большим, с широким и длинным лезвием. «Таким режут сырое мясо или шинкуют капусту, — услужливо подсказал Илье умник, прячущийся в извилинах головного мозга, — шеф-нож называется. Отличная штука, если надо что-то покромсать в мелкую стружку, лучок, например».
«Угу», — чуть было не отозвался вслух Лунин и поморщился, чувствуя, что к боли в коленях от неудобной позы добавилось еще и крайне неприятное тянущее ощущение в пояснице.
К несчастью, Кожемякина явно никуда не торопилась. Просидев несколько минут неподвижно, она подняла нож со стола и некоторое время держала перед собой, словно пытаясь увидеть собственное отражение в отполированном лезвии. Затем, ненадолго положив нож обратно на стол, вновь взяла его в правую руку, но на этот раз обратным хватом, так что острие было направлено вниз. Неловкий замах, имитация удара. Лезвие скользнуло в воздухе, едва не пропоров Марии Александровне колено. Должно быть, результаты эксперимента женщину не удовлетворили, вновь перехватив нож, она сделала некое подобие фехтовального выпада, после чего с неожиданной легкостью вскочила со стула и повторила выпад значительно быстрее.
— Так! — выдохнула Кожемякина и вновь выбросила вперед правую руку. — Вот так!
Илья удивленно покачал головой и, почувствовав, что его колени отказываются и дальше находиться в полусогнутом состоянии, опустился на пол.
— Вот так! — донеслось еще раз из-за барной стойки, а затем звук ударившегося о столешницу тяжелого предмета.
Должно быть, Мария Александровна выронила или же бросила нож на стол. Илья прислушался. Доносившиеся до него звуки не оставляли сомнений — Кожемякина плакала. Вернее, рыдала, громко всхлипывая и бормоча при этом что-то невнятное. Все, что Илья смог разобрать, было лишь полное отчаяния «За что?».
За что? За что мне все это? Этот вопрос Лунин довольно часто слышал в своем кабинете. Его задавали и родственники жертв, и, ничуть не реже, родные подозреваемых. На каждого из этих людей, зачастую совершенно внезапно, обрушивалось такое горе, которое поначалу казалось совершенно невыносимым. На самом деле Илья, как и все остальные следователи, прекрасно знал, что груз несчастий, каким бы тяжелым он ни оказался, ломает человека не так уж и часто. Сгибает, это верно. Корежит. Коверкает. Но все же не ломает, оставляя возможность со временем выпрямиться, либо привыкнув к тяжкому весу выпавших испытаний, либо найдя способ от него избавиться.
Постепенно всхлипывания стали реже, а затем и вовсе утихли. На несколько минут в гостиной воцарилась абсолютная тишина. В тот самый момент, когда Лунин начал подозревать, что, выплакав все силы, Мария Александровна уснула прямо за обеденным столом, послышался скрежет отодвигаемого стула, а затем и шаркающие шаги по направлению к лестнице. Вновь осторожно приподнявшись чуть выше уровня столешницы, Илья увидел уже начавшую подниматься по лестнице Кожемякину. В правой руке женщина крепко сжимала кухонный нож, а лицо ее выражало явную готовность данным предметом ближайшее время воспользоваться.
— А как же Лилия? — выпрямляясь, произнес Лунин.
Слова его, произнесенные совсем негромким голосом, оказали удивительное по силе воздействие на Марию Александровну, не ожидавшую чьего-либо присутствия в гостиной. С перекосившимся от ужаса лицом, она отпрыгнула в сторону, прижимаясь спиной к стене и выставив перед собой нож.
— Вы? — трясущимися губами наконец смогла произнести Кожемякина. — Зачем вы здесь?
— Гораздо важнее, зачем вы здесь. — Илья неловко наклонился, чтобы растереть окончательно разнывшееся левое колено. — А еще важнее, зачем вы будете там, куда сейчас направляетесь. Вы ведь куда-то направляетесь, Мария Александровна?
— Н… на… наверх, — запинаясь, отозвалась Кожемякина, все еще удерживая выставленный перед собой нож на уровне груди.