— А почему вы ничего не сказали нам в первый день? — Илья недовольно нахмурился. — Перед тем как я поговорил с Лилей? — Почему не сказала? — Мария Александровна раздраженно пожала плечами. — Вы не особо хотели слушать. Я ведь пыталась вам объяснить, что девочка может вести себя немного странно. Вы что мне ответили? — Что? — Что с лицами, достигшими шестнадцатилетнего возраста, вы имеете право общаться без присутствия родителей. — Да? Я так сказал? — заерзал на стуле Лунин. — Ну не вы, — небрежно махнула рукой Кожемякина, — этот ваш приятель. Изотов. Он, уж не знаю зачем, вышел в коридор, я и попыталась с ним поговорить. Знаете, после того, как с нами обращались на вертолетной площадке, особого желания спорить у меня не возникло. В конце концов, Лиля никакого отношения к убийству Зарецкого не имеет, так что мне было абсолютно все равно, как сложится ваш с ней диалог. — Не имеет, — вздохнул Илья. — А кто имеет? У вас есть какое-нибудь представление? — Да кто угодно, — усмехнувшись, Мария Александровна вновь потянулась к орешкам. — Вы ведь уже поняли, Зарецкий был еще тот засранец. И дерьмом своим с кем только не успел поделиться. Всех измазал. А измазанным быть никому не нравится. — И ваш муж? — уточнил Лунин, придвигая креманку поближе к собеседнице. — Стас? — так, словно ей надо было выбрать кого-то одного из имеющегося десятка супругов, переспросила Кожемякина. — Ну вы что, бросьте ерунду эту! — Почему ерунду? — Потому. — Мария Александровна доверительно улыбнулась, глядя Лунину прямо в глаза. — Ради чего? Ему Зарецкий как раз помог Мишу обмануть. Хотя, тоже не пойму, зачем Стасу эти деньги понадобились. Ради принципа? Доказать, что он хитрее? — Я так понимаю, десять процентов не такая уж маленькая сумма, — осторожно предположил Илья. — Десять процентов — это всегда лишь десять процентов, — решительно возразила ему Кожемякина. — Они вашего благосостояния не изменят. Я понимаю, если бы у Стаса был с десяток партнеров и он каждого бы на десять процентов обманывал. Вот тогда бы все сто и набежали. Имело бы смысл. А так? Есть у него доход, я точно не скажу, сколько, за месяц миллионов десять, может, одиннадцать чистыми. Ну вот еще миллион сверху. Что ему с этого миллиона, счастье на голову упало? — Ну да, не так много, чтобы стать счастливым, — пробормотал Илья, пытаясь представить, как бы он смог распорядиться столь весомой прибавкой к должностному окладу. — Вот и я о том же. — Мария Александровна не заметила или же просто проигнорировала прозвучавшую в голосе собеседника иронию. — Большей проблемой для Стаса стало то, что Латынин наконец обо всем узнал. Но, знаете, это тоже не повод убивать Зарецкого. Я думаю, с Мишей они договорятся. Стас вернет все деньги, быть может, еще какую-то компенсацию выплатит, так сказать, за моральные издержки. И на этом все. Латынин не станет писать заявление в полицию, а значит, Стасу, даже если бы ему в голову пришла такая глупость, нет нужды избавляться от. Как там это у вас называется? Свидетель обвинения? — Но кто-то же убил Зарецкого? — Кто-то убил, — устало согласилась Кожемякина, — но я понятия не имею, кто именно. Я так понимаю, вопросов у вас больше нет, и могу возвращаться в свой дивный мир, из которого вы не позволили мне вырваться. — Мм. — Илья попытался понять, имеет ли смысл продолжать ночной разговор. — Подождите! — Кожемякина не позволила ему открыть рот. — Не говорите ничего. Я сама догадаюсь. Дайте-ка я взгляну вам в глаза. — А что с ними? — удивленно заморгал Лунин. — С ними? С ними ничего, а вот в них, — Мария Александровна загадочно усмехнулась, — а в них таится вопрос, который, как мне кажется, мучает вас все то время, что мы здесь сидим. — И какой же? — В способность читать по глазам, равно как и в телепатию, Илья не очень верил, но все же готов был выслушать версию Кожемякиной. — Почему я до сих пор не ушла от Стаса? Почему я столько лет терплю и позволяю вытирать о себя ноги? Верно, вы же хотели это узнать? — Если честно, — Илье не хотелось разочаровывать собеседницу, — то да. — Вот видите, конечно, хотели! — Ее глаза торжествующе блеснули и тут же погасли. — Некуда мне идти было. Вернее, не то чтобы совсем некуда, квартира-то, что от матери осталась, она ведь до сих пор цела. Только что я делать буду в той квартире? Я ведь, как со Стасом жить начала, ни дня не работала. Двадцать лет дома просидела. И что теперь. Куда я в сорок семь лет без стажа, без опыта сунусь? Опять обувью торговать? Она вопросительно уставилась на Лунина. Сочувственно вздохнув, Илья вылил Кожемякиной остатки конька из бутылки. — И то верно. — Она одобрительно кивнула. — Я до того, как Стаса встретила, в обувном магазине работала, продавцом. Там, собственно, и познакомились, туфли он себе никак выбрать не мог. Подъем у него на ноге уж больно высокий, не каждая модель подходит. Так и получилось, я ему туфли выбрала, а он меня. Мария Александровна залпом опрокинула в рот коньяк и вздохнула. — А может, правильно говорить, не выбрали, подобрали. Туфли подобрали. К ноге. Меня тоже подобрали. А потом тоже: к ноге! Как вы думаете, Илья Олегович? Молниеносным движением Лунин высыпал содержимое креманки себе в рот и яростно заработал челюстями, всем своим видом давая понять, что и рад бы ответить, но, к сожалению, в данный момент лишен способности к ведению диалога. — У нас же со Стасом брачный договор подписан, — не дождавшись ответа, продолжила Кожемякина. — Так что в случае развода я как пришла к нему ни с чем, так ни с чем и уйду. А когда ты два десятка лет прожил на всем готовом, то, честно вам скажу, иначе уже жить не сможешь. Вернее, может, и сможешь, да только сил нет на это решиться. — Совсем недавно мне показалось, что как раз решительности у вас с избытком. Еще не перемолотые орехи мешали произносить слова достаточно четко, но и дальнейшее молчание становилось неприличным. — Всякому терпению есть предел, — усмехнулась Кожемякина. — Казалось бы, да, за столько лет уже и привыкнуть могла бы. Стас, как только я лишний вес набрала, почти сразу стал дома реже появляться. То на работе у него завал, то в бане с друзьями, а то и вовсе с какими-то партнерами охотиться едет, причем дня на три. Неужто я его партнеров не представляла? Но ведь можно же сделать вид, что ничего не знаешь, что вовсе ничего нет. Вот сейчас на улице туман, верно? — Скорее всего, — кивнул Лунин. — Скорее всего, но мы с вами его не видим. А вдруг разъяснилось? Как проверить? Достаточно пару шагов сделать, к окну подойти и все увидеть. Но можно ведь и не подходить. Вот мы сидим за столом, разговариваем, коньяк пьем. Так? Илья вновь согласно кивнул. — Так какая нам тогда разница, есть на улице туман или нет его вовсе? Очередной молчаливый кивок Лунина. — А вот если открыть окно, да туман этот прямо сюда, в гостиную, заползет, ты уж его тогда не заметить никак не сможешь. Хоть даже глаза закрой, он все равно к тебе за воротник проберется. Скажешь, ох, зябко! Сыро. Надо что-то делать. Вот и у меня примерно так вышло. Зябко мне стало, аж до дрожи. Стас, он ведь последние годы малость подуспокоился. Конечно, всякое бывает, но не так чтобы прям из бани да на охоту. Возраст, видать, начал свое брать. Ему ведь до шестидесяти не так много осталось. Все же тестостерон меньше вырабатывается. А последние два дня, уж не знаю, что в него вселилось, он только и думает, как с этой девахи джинсы стянуть. Знаете, что мне вчера заявил? Мол, у него от перенесенного стресса такой выброс адреналина в крови непрекращающийся, что, если напряжение не снять, у него может инсульт приключиться. Так в открытую и сказал. В известность поставил. Он сейчас, поди, профилактику инсульта до сих пор делает. А что делать мне? Ведь болит же, — она прижала руку к левой стороне груди, — так болит, что кажется, сейчас лопнет. И нет силы терпеть больше. Кончилось оно, терпение мое. Почти двадцать лет об него ноги вытирали. Вот оно и исшоркалось. — Я все же думаю, если вы постараетесь, — Илья хотел было взять Кожемякину за руку, но так и не решился, — то вполне сможете потерпеть еще немного. От силы день, два. — А что потом? — Мария Александровна иронично усмехнулась. — Стас станет импотентом? Или его разобьет инсульт прямо в соседнем номере? — Потом? Потом мы все вернемся в город. И там вы действительно сможете сделать то, что сочтете нужным. — То есть вы предпочитаете, чтобы я убивала своего мужа не у вас на глазах? — Ну почему? Если бы я не помешал вам подняться по лестнице, то имел бы уже одним раскрытым делом больше. Знаете, процент раскрываемости — это такая штука, он никогда не бывает слишком большим. И все же я предпочитаю, — решившись, Илья накрыл своей ладонью лежащую на столе руку Кожемякиной, — чтобы вы поняли: жизнь в квартире, обычной двухкомнатной квартире и работа продавцом в обувном магазине — это не так плохо. Поверьте мне, служба исполнения наказаний предоставляет гораздо худшие условия проживания. Да и труд там почти не оплачивается. А работать все равно придется. Тапочки шить или, к примеру, фартуки. Вы умеете шить фартуки? — Фартуки? — переспросила Мария Александровна. — Вряд ли. Я разве что пуговицу пришить могу. Хотя, знаете, у мамы была швейная машинка. Старая, еще с ножным приводом. Такая интересная конструкция, внизу полочка, словно огромная педаль. На нее нажимаешь, начинает колесо крутиться, а оно соединено с другим колесом, уже наверху, а от того колеса уже иголка вверх-вниз бегает. Так интересно. Помню, любила стоять рядом и смотреть, как мама шьет, а сама так и не научилась. Не знаю почему. Сама не просилась, а мать не заставляла. — В таком случае попытайтесь освежить в памяти свой опыт работы в торговле, — отчего-то Илья вдруг почувствовал себя неловко и осторожно потянул на себя руку, освобождая ладонь Кожемякиной, — уверяю, за последние двадцать лет там изменилось не так уж и много. — Может быть, — Мария Александровна задумчиво смотрела куда-то через плечо Лунину, — может быть, вы и правы. Обещаю подумать над вашим предложением. — И все? — Илья покачал головой, давая понять, что ожидал несколько иного. — Обещаю, что сегодня не буду пытаться убить своего мужа, — торжественно произнесла Кожемякина. — Вас устраивает? Насчет завтра пока ничего сказать не могу. Мне кажется, в этом месте события происходят с такой интенсивностью, что никто ни от чего надолго зарекаться не может. — Ну что же, — Илья взглянул на часы. — Сегодня, это уже неплохо. Во всяком случае, я могу целых двадцать два часа не беспокоиться о состоянии здоровья Станислава Андреевича. — Если только его инсульт не прихватит, — фыркнула, вставая из-за стола, Кожемякина и добродушно хлопнула Илью по плечу. — Спасибо вам, Илья Олегович! Не часто в наше время человека встретишь, который готов тебя выслушать. Редкостное у вас умение. Лунин хотел было ответить, что тоже впервые встретил женщину, которая так легко и непринужденно может опустошить бутылку коньяка, закусив при этом всего несколькими фисташками, но затем решил, что Марии Александровне комплимент может показаться недостаточно изящным, и ограничился лишь очередным коротким кивком. Проводив взглядом поднимающуюся по лестнице Кожемякину, он дождался глухого стука закрывающейся двери и лишь после этого тоже направился на второй этаж. Немного постояв в коридоре, Илья подошел к одной из дверей. Стучать он не решился, боясь, что лишний шум может привлечь чье-нибудь ненужное внимание. Вместо этого он опустил руку на дверную ручку и, убедившись, что замок заперт, негромко поскреб ногтем деревянное полотно. Несколько секунд спустя дверь распахнулась. Пытаясь вести себя непринужденно, Илья улыбнулся и произнес тоном уверенного в себе человека: — Я зайду к вам. Ненадолго. Глава 13, в которой очередное утро приносит очередные неприятности — Чем обязан столь неожиданному визиту? — отступив на шаг от двери, Станислав Андреевич скрестил на груди руки и немного наклонил голову набок. Усыпанный многочисленными родинками живот нависал над белоснежным полотенцем, обтягивающим бедра Кожемякина. На широких, еще не растерявших былой мускулистости плечах поблескивали капли воды, судя по всему, супруг Марии Александровны только что вышел из душа. — С легким паром, — прислонившись плечом к стене, Илья постарался принять максимально непринужденную позу. — Услышал, что вам не спится, решил зайти. Дай, думаю, полюбопытствую, может, какая-то причина имеется? — Услышали, значит? — недоверчиво переспросил Кожемякин и тут же обернулся вглубь комнаты. — А я тебе говорил, кровать поскрипывает. Да и орать могла бы потише. Он вновь настороженно взглянул на Лунина. — Вот только у нас здесь уже минут десять, как ничего не поскрипывает. Не поскрипывает и не покрикивает. Да и в любом случае, Илья Олегович, я тут сам худо-бедно управляюсь. Помощь правоохранительных органов в этом деле, знаете ли, не требуется. — Да? — Илья попытался изобразить искреннее удивление. — Замечательно, если так. Теперь мне становится понятен ваш энтузиазм, с которым вы столь энергично добивались вызволения Аллы Георгиевны из заточения. Бесстрашный рыцарь спасает прекрасную принцессу, которая затем падает в объятия своего спасителя. Сказочная история! — Примерно так, — мрачно кивнул Кожемякин. — Сказка со счастливым концом, такие тоже бывают. — Надо же, — на этот раз вполне натурально изумился Лунин, — со счастливым концом? Интересно, что по этому поводу думает жена бесстрашного рыцаря?