— И вот еще что, — спохватился Изотов, — завтра будут два вертолета. Я улечу сразу. Там какое-то дело неотложное нарисовалось, уж очень шефу моя помощь требуется, а ты останешься. Дождешься, пока эксперты на месте отработают, все формальные мероприятия проведешь, и тогда уже вторым бортом улетите все вместе. — А тела? — Вскинув голову, Илья уставился на стоящего по другую сторону стола полковника. — Я же говорю, все вместе, — кивнул Изотов. — В Ми-8 салон большой, поместитесь как-нибудь. Отпустив заместителя, Дмитрий Романович убрал бумаги в папку и с облегчением откинулся на спинку кресла. Несколько минут он сидел почти неподвижно, наслаждаясь тишиной и покоем. Думать о работе отчего-то совершенно не хотелось. Вместо этого в голову, толкаясь друг с другом, лезли мысли о том, что неплохо было бы выбраться с кем-нибудь из старых приятелей на охоту. Уехать в отдаленное зимовье. Немного пострелять, немного выпить. Впрочем, выпить — это уж как пойдет, может быть, и не немного. А потом, как приятно будет потом вернуться домой. Поваляться в горячей ванне, а затем, выбравшись из нее, пройти в спальню и прижаться к такому мягкому и нежному телу Хомочки. Донесшийся из селектора голос секретарши прервал мечтания Хованского. — Дмитрий Романович, к вам. — послышался из динамика ее взволнованный голос. — К вам я, — рявкнул уже распахнувший дверь Локотков. — Примешь? — Попробуй тебя не принять. Тебе ведь коль дверь не откроешь, можно и веником по лбу схлопотать. Вернее, из веника, — хмыкнул, выпрямляясь в кресле Хованский. В голове промелькнула мысль о том, что на охоту можно было бы поехать с Мишей, вот только у Миши вряд ли получится в ближайшее время все бросить и уехать хотя бы дня на три. Действительно, какая Локоткову сейчас охота, если того и гляди на него самого охотиться скоро начнут. Пристрелить, конечно, не пристрелят, но вот из кресла начальника УВД выпнуть могут. — Ты все язвишь. — Локотков растекся по стулу сгорбленной бесформенной массой. — Ты уж извини, я твоим шуткам смеяться не буду. Сил нет, да и настроение что-то не то. А ведь ослаб Миша, на самом деле ослаб. Хованский пристально разглядывал сидящего перед ним старого приятеля. Действительно старого. Сколько лет они уже знакомы? Еще с начала девяностых. Да и по возрасту уже оба немолоды. Совсем немолоды. Как ни крутись, в любом случае скоро на пенсию, что одному, что другому. Только, конечно, хорошо бы на эту пенсию выйти с почетом и уважением. По нынешним временам прибыток от них не шибко большой, но иногда какую-то пользу извлечь можно. А вот если ты на пенсию не вышел, а вылетел, причем вылетел пинком под зад, тогда ни на что хорошее точно можно не рассчитывать. Более того, куча обиженных тобой недоносков тут же, осмелев, высунут нос и начнут вынюхивать. Вынюхивать и копать. В результате могут накопать что-нибудь такое, что последние годы жизни придется провести не в одиночестве в своем загородном доме, а в месте более людном, но гораздо менее комфортабельном. — Я общался вчера с руководством, — продолжил между тем Михаил Андреевич. — Мне напрямую заявили, что прикрывать меня не будут. Но и топить тоже. Позиция у них такая — еще немного выждать и посмотреть, как будут реагировать смежники, прежде всего ваша контора. Ты же знаешь, в Москве у наших с вашими взаимоотношения сложные. Да они там у всех сложные. Все так боятся упасть, что только и делают, что балансируют. Так просто не придешь, не договоришься. — Ну да, ко мне-то прийти оно, конечно, проще, — хмыкнул Хованский. — Только что толку? Вот пришел ты ко мне, Миша, что ты теперь от меня услышать хочешь? — Не знаю, — Локотков уныло пожал плечами, — уже и сам не знаю. Мне дали понять, если дело пойдет в суд, на этом моя служба окончена. — А что суд? — удивился Дмитрий Романович. — Ну посудит немножко, даст твоим стрелкам года по три. Так они из этого срока до суда год уже под домашним арестом отсидеть успеют, а остаток им по УДО[8] скинут. Михаил Андреевич угрюмо молчал, стиснув уже почти побелевшие от напряжения губы. Хованский отчего-то вдруг подумал, что охоту хорошо было бы совместить еще и с банькой. Что может быть лучше — распариться как следует, а затем выбежать на мороз и с разбега окунуться в белоснежный рыхлый сугроб? Главное, чтобы у Миши сердечко все эти банные процедуры выдержало. В зимовье ведь скорую помощь не вызовешь, разве что вертолет. Вертолет. Хованский нахмурился и взглянул на часы. Должно быть, уже на подлете. Скоро вся эта катавасия кончится. Изотов вернется, и все будет так, словно ничего и не было. — Это тебе вместо валидольчика. — Раскрыв лежащую перед ним на столе папку, Дмитрий Романович извлек из нее несколько листов бумаги и небрежно толкнул их в сторону посетителя. — Почитай. Думаю, тебе полегчает. — Это что? — Локотков накрыл листы тяжелой ладонью. — Так скажи, я очки в кабинете оставил. — Это, Миша, результаты доследственной проверки по факту применения твоими сотрудниками табельного оружия и последовавшей в результате их действий гибели гражданина Ушанкина Юрия Дмитриевича. — И что? — Локотков торопливо выхватил нижний лист бумаги и прищурился, вглядываясь в строки, следующие после отпечатанного заглавными буквами слова «УСТАНОВИЛ». — Старый ты уже стал, Миша, даже бумажку прочесть не можешь, — беззлобно констатировал Хованский. — Официально картинка такая: в результате доследственной проверки установлено, что оружие применено правомерно, в связи с этим в возбуждении уголовного дела по факту смерти гражданина Ушанкина отказано. Ну а против самого Ушанкина возбуждаемся по полной программе. Там ведь букет красивый: разбой, причинение телесных повреждений, сопротивление сотрудникам. — Это… это… — не находя слов, Михаил Андреевич потряс листом в воздухе. — Это называется подсветить нужное, а остальное убрать в тень, — усмехнулся Хованский. — Дима! — Локотков поднялся со стула, на лице его вдруг появилось необыкновенно торжественное выражение. — Я даже не знаю, что сказать тебе. Ты такое сегодня дело сделал. Хорошее дело! — Хорошее? — Дмитрий Романович тоже вскочил на ноги. — Ты это называешь хорошим делом? А то, что вы парня за четыре рулона обоев пристрелили, ты тоже хорошим делом назовешь? Хованский с силой ударил кулаком по столу. — Не отвечай мне. Лучше молчи, — от ярости его губы начали дрожать, а голос явно вырывался в приемную сквозь плотно закрытую дверь кабинета. — Ты когда говорить начинаешь, мне все эти бумажки порвать хочется и приказать, чтобы новые написали. Не эту всю галиматью, а так, как оно на самом деле было. А как было, ты и без меня прекрасно знаешь, и знаешь, что стрелков твоих сажать надо, а заодно и старшего группы. А мы, чтобы вся эта чушь красивее выглядела, чуть ли не героев из них лепить будем. Уже пришедший в себя Локотков словно веером помахал зажатым в руке листом бумаги перед лицом Дмитрия Романовича. — Выговорился? Полегчало? — негромко спросил он, возвращая документы Хованскому. — Ты что, думаешь, я сам ничего не понимаю? Только криком сейчас уже ничего не изменишь. Поздно нам с тобой кричать, Дима. И в этой конкретной ситуации поздно, да и вообще. С отчаянием махнув рукой, Локотков направился к выходу из кабинета. Сделав несколько шагов, он обернулся и еще раз взглянул на застывшего со сжатыми кулаками Хованского. — Ты, если уж так совесть успокоить хочешь, возьми да сделай сегодня что-нибудь и вправду хорошее. Внепланово. Не знаю, денег пожертвуй бедняге какому на лечение, ну или выйди на улицу, бабусю какую-нибудь через дорогу переведи. Не забудь только сперва узнать, надо ли ей дорогу переходить, — Локотков усмехнулся, — в крайнем случае, свечку в церкви поставь. Глядишь, в мозгах у тебя черное с белым уравновесится, легче станет. Дверь за полковником уже давно захлопнулась, а Дмитрий Романович все еще стоял, упираясь сжатыми кулаками в поверхность стола. Наконец, почувствовав боль в костяшках пальцев, он распрямился и достал из кармана смартфон. — Я вам устрою хорошее, внепланово, — пробормотал Хованский, поднося телефон к уху. Услышав в динамике едва различимый голос, он закричал, надеясь, что звонок не окажется запоздалым: — Изотов! Вертолет прилетел? Глава 16, в которой уже чувствуется приближение апреля Не успел ярко-оранжевый «Робинсон» коснуться полозьями снега на вертолетной площадке, как в небе над перевалом показалась черная, на глазах увеличивающаяся в размерах точка, которая сперва превратилась в равномерно гудящую стрекозу, а еще спустя некоторое время обернулась вертолетом камуфляжной раскраски, описывающим широкий круг над горным отелем. Пассажир «Робинсона» спрыгнул на снег и, пригнувшись, быстро отбежал от вертолета. Оказавшись вне зоны риска быть задетым вращающимися лопастями, он выпрямился и замедлил шаг. Теперь было отчетливо видно, что человек этот довольно высок, широкоплеч, а кроме того, вооружен короткоствольным автоматом. И хотя вороненый ствол был направлен к земле, глядя на касающиеся спусковой скобы пальцы правой руки неизвестного мужчины, Лунин вдруг почувствовал себя неуютно. Не доходя несколько метров до крыльца, на котором расположились встречающие, мужчина остановился. — Полковник Изотов, прошу в вертолет, — произнес незнакомец столь властным тоном, что слово «прошу» прозвучало совершенно неуместно. — Я здесь, — суетливо отозвался Изотов, — уже бегу. Сбежав по ступеням, полковник обернулся и на прощание махнул Илье рукой: — Ну все, до скорого! Если копаться сильно не будешь, после обеда уже сможете. Телефонная трель не позволила Изотову закончить фразу. Сунув руку в карман пуховика, он достал трубку спутникового телефона. — Да! Да, Дмитрий Романович! Что? Прилетел вертолет. Еще здесь. Что? А кто же будет руководить следственными мероприятиями? Ах вот как, я понял. Что? Кому дать трубку? Да здесь вертолет грохочет. Сейчас, передаю. Полковник протянул трубку равнодушно стоящему рядом человеку с автоматом. — Генерал Хованский на связи, — многозначительно произнес Изотов. Должно быть, руководитель областного управления следственного комитета не представлялся мужчине с автоматом сколько бы то ни было значительной фигурой. Во всяком случае, на его лице в тот момент, когда он брал трубку, не отразилось никаких эмоций. Несколько секунд он слушал собеседника, затем что-то ответил. Говорил он тихо, не пытаясь перекричать рокот вертолета, поэтому слов Илья расслышать не мог, лишь заметил, как мужчина отрицательно покачал головой, а губы его сложились в короткое «нет». Очевидно, Хованский сказал что-то еще, потому что мужчина вдруг помрачнел и бросил короткий, неприязненный взгляд в сторону Лунина. Последовали еще несколько раундов неслышимого для всех, кроме, возможно, Изотова, словесного поединка, в котором победу все же одержал Хованский. — Держи! Автоматчик бросил трубку Изотову. Полковник неловко выставил перед собой руки и попытался поймать телефон, который, проскочив сквозь растопыренные пальцы, упал прямо в снег. — Подполковник Лунин, — мужчина холодно смотрел прямо на Илью, — прошу в вертолет. — Так ведь. — от удивления Илья даже огляделся по сторонам, так, словно в голову ему пришла мысль, будто где-то рядом притаился еще один подполковник Лунин, к которому сейчас и обращается человек с автоматом, — сейчас же группа прилетит. Кто с ними работать будет? — Это решенный уже вопрос, — радостно замахал руками уже нашедший телефон Изотов, — там с ними человек летит. Кормильцев, ты знаешь его. Но ты, Лунин, не беспокойся, он только здесь протокол оформит, и все. Раскрытие остается за нами. — Прошу побыстрее, — сухо перебил его автоматчик, — вертолет ждать не может. Он указал пальцем на заходящий уже на второй круг Ми-8. — Да, — мужчина вновь неприязненно взглянул на Лунина, — ваше руководство просило напомнить, чтобы вы не забыли свою собаку. Собирайтесь. Через две минуты мы взлетим в любом случае. Молча кивнув, Илья протиснулся сквозь не очень многочисленную группу постояльцев «Ковчега». Уже заходя внутрь, он услышал возмущенный голос Латыниной: — А мы что же, потом с покойниками лететь вместе будем? Что ответил человек с автоматом и ответил ли он вообще что-нибудь, Лунин уже не услышал. Захлопнув за собой дверь, он быстрым шагом пересек пустую гостиную и помчался по лестнице, перепрыгивая через ступени. А еще несколько минут спустя Илья, прижимающий к себе перепуганную Рокси, мог слышать только рев вращающихся с бешеной скоростью лопастей. Никакие другие звуки извне в салон вертолета проникнуть уже не могли. Быстро набрав высоту, оранжевый «Робинсон» устремился в сторону горного перевала. Илья взглянул вниз. С высоты ему были отлично видны крыши главного здания, гаража, в котором лежали четыре мертвых тела, и стоящей чуть в отдалении бани. Людей, которые, должно быть, все так же стояли на крыльце, видно уже не было, и от этого все постройки казались какими-то заброшенными и ненужными. Удивительное дело, подумал Лунин, закрывая глаза, люди так хотят побыть вдали от посторонних глаз, что готовы платить весьма приличные деньги ради нескольких дней, проведенных в этом уединенном месте. А что они получают в итоге? Те же глаза и уши, пусть только не совсем посторонние, и это оказывается гораздо страшнее. Быть может, проблема все же не в самих глазах, да и уши тут явно ни при чем. Гораздо важнее, что эти уши могут услышать. Ведь, если скрывать нечего, тебе все равно, кто тебя слышит. «Да ты философ, — язвительно хмыкнул кто-то в голове Лунина. — Кладезь мудрых мыслей! Тебе надо завести страничку в какой-нибудь соцсети. А что, выложил красивое фото, например, как заходящее солнце отражается от звезд на погоне, и подпись присобачил. Не важно, кто слушает, важно, что он может услышать! Скажу тебе, неплохо звучит. Если регулярно будешь выкладывать, сможешь неплохо раскрутиться. Подписчики будут, поклонницы. Главное, каждый день по умной мысли. Это как для подполковника, не слишком тяжко?» — Да заткнись ты, — пробормотал Илья, открывая глаза. Вертолет уже преодолел горный хребет и теперь шел над равниной, покрытой густой тайгой. Наступившая одиннадцать дней назад календарная весна пока никак не проявила себя, и деревья угрюмой толпой стояли в ожидании прихода тепла. Прижавшись к стеклу, Илья попытался взглянуть назад, чтобы еще раз увидеть горную гряду, над которой белоснежным устремленным к небу клыком возвышается пик Хрустальный, но так ничего и не увидел. Не увидел он и того, как военный Ми-8, описав очередной круг над «Ковчегом», ушел куда-то в сторону и пропал из вида постояльцев гостиницы. Растерянные люди еще долгое время всматривались в синее, наконец очистившееся от облаков, небо, пока не замерзли и не вернулись в гостиницу. Еще час спустя им вновь послышался шум вертолетных винтов. Не надевая курток, люди поспешно выбежали к посадочной площадке. К их разочарованию, никакого вертолета в небе над «Ковчегом» видно не было, лишь выскочивший на крыльцо первым Кожемякин уверял остальных, что видел исчезающий за перевалом хвост Ми-8. Простояв на морозе несколько минут, унылая вереница потянулась обратно в «Ковчег». Вернувшись в гостиную, Станислав Андреевич наполнил себе уже третий за день по счету стакан виски и, залпом ополовинив его, мрачно процедил: — Мне кто-то объяснит, они что, твари, кинуть нас тут решили? Словно в ответ где-то наверху послышался оглушительный грохот, а затем шум приближающегося поезда. — Лавина, — удивленно констатировал еще не успевший притронуться к своему стакану Латынин, — но здесь же не может быть. Закончить фразу он не успел. Обрушившийся скальный выступ, дробясь на множество каменных глыб, пронесся многотонной массой по склону горы, уничтожая все на своем пути. Когда грохот сошедшей лавины стих и гигантское серое облако наконец рассеялось, молодой рыси, наблюдавшей за всем происходящим с соседнего склона, стало ясно, что из построенных двуногими деревянных убежищ не уцелело ни одно, как не уцелели и сами двуногие. Прогнув спину, рысь изящно потянулась и спрыгнула со ствола поваленного дерева. Можно подойти поближе и попробовать что-нибудь поискать. Возможно, вечер окажется сытнее предыдущего. Первым забеспокоился Изотов. Ткнув Илью в бок локтем, полковник прокричал: — Мы не туда летим!