— Не мешай, — раздраженно обернулся к нему Изотов, — скоро уже народ к вертолету потянется. Продолжайте, Олег Владиславович. Что было дальше? — А дальше этот голос потребовал от меня рассказать правду обо всех, скажем так, неудобных эпизодах моей биографии. — И что, вы вот так взяли и начали рассказывать? Вы не допускали возможности, что вас кто-то разыгрывает? — Знаете, когда на груди у тебя прикреплен таймер, от которого тянутся провода куда-то под кресло, и тебе говорят, что там бомба, можно поверить во что угодно. А в тот момент, когда таймер оживает и начинает отсчитывать время, ни о каком розыгрыше уже не думаешь. К тому же я слышал голоса. — Голоса? — нахмурился Изотов. — Чьи на этот раз? Тоже нечеловеческие? — Нет, в этот раз именно человеческие. — Зарецкий возбужденно постучал указательным пальцем по переговорному устройству. — Я слышал, как переговариваются все остальные. Они все были заперты в своих номерах, все до единого! — Вы уверены, что все? — вновь вмешался в разговор Лунин. — Э-э-э… — смутился адвокат, — конечно, не уверен. Знаете, в той ситуации мне было не до подсчетов. Но голосов было много, все были либо разозленные, либо испуганные. Я понял, что на помощь никто прийти мне не сможет. И тогда я начал рассказывать. — Я так понимаю, рассказывали вы не только о себе? — уточнил Изотов. — Верно. По роду профессии я был посвящен в некоторые, порой достаточно конфиденциальные, обстоятельства. — Которые сегодня таковыми быть перестали, — усмехнулся полковник. — О ваших откровениях мы с вами поговорим чуть позже. Сейчас объясните мне, как вы, собственно говоря, из этой ситуации выкрутились. Взрывного устройства, как я понял, никакого не было. Но как вы освободились? — Это самое ужасное из того, что сегодня было, — вздохнул Зарецкий. — Ведь мне же пообещали, что как только я все расскажу, таймер отключится. И я ведь рассказывал. Все что знал! Во всех подробностях. Вы представляете, что такое сидеть три часа связанным и говорить без умолку? Изотов хотел было что-то ответить, но Зарецкий предупреждающе вскинул руку. — Это риторический вопрос. Это невозможно представить, пока сам не окажешься в такой ситуации. И вот, когда я заканчиваю говорить, таймер показывает, что прошло уже сто семьдесят семь минут из тех ста восьмидесяти, что были мне отведены изначально. Я прошу, я умоляю выключить эту адскую машину. Сперва мне просто никто не отвечает, а потом. Зарецкий вдруг всхлипнул и начал судорожно шарить руками по карманам, пока не вытащил из одного из них носовой платок. — Я не знаю, как я не сошел с ума в это время. Сидеть и слышать, как тебе говорят, что таймер не отключается, потому что какие-то проблемы с передатчиком. Мол, извините, Олег Владиславович, накладка вышла. Но ничего, без вас мир, возможно, станет чуточку лучше. Я сижу, смотрю в зеркало и жду, когда там появится это число. Сто восемьдесят. Это ужасное ощущение, что все кончено, что ты абсолютно беспомощен и ни на что повлиять не можешь. А самое глупое, ты не знаешь, чего хочешь больше — чтобы эти оставшиеся тебе секунды тянулись как можно дольше, потому что не хочется расставаться с жизнью, или же пусть они пролетят как можно быстрее, потому что терпеть все это сил больше не осталось. Всхлипнув, Олег Владиславович неожиданно отвернулся и замер, прижавшись лбом к оконному стеклу. Изотов нетерпеливо поджал губы, но все же не решился поторапливать окончательно утратившего над собой контроль адвоката. — А потом время вышло, — прорыдал, не оборачиваясь, Зарецкий. — На таймере появилось это число. Сто восемьдесят. И тогда я закрыл глаза и закричал. Мне почему-то показалось, что, когда кричишь, умирать не так страшно. Вы же, наверное, видели в кино, когда солдаты идут в атаку, они всегда «Ура!» кричат. Так и я. — Тоже «Ура!» кричали? — уточнил Илья и тут же сам устыдился всей неуместности заданного вопроса. Обернувшись, адвокат несколько мгновений разглядывал прижимающего к груди болонку Лунина. — Не помню, кажется, да, — неожиданно серьезно ответил Зарецкий. — Я же думал, все, конец. А тут вдруг дверь распахивается, и кто-то вбегает. Сразу несколько человек один за другим. А я даже лиц не могу различить, потому как глаза все в слезах. Одни только силуэты вижу. Тут я совсем размяк, можно сказать, отключился на несколько минут. Так что даже и не помню, как от меня скотч отдирали. Потом уже кто-то в меня вискаря прямо из горла влил, тогда вроде немного полегче стало. Поверил, что жив остался. — А взрывного устройства там, значит, никакого не было? — Изотов кивнул на стоящее посреди комнаты кресло. — Не было, — замотал головой Зарецкий, — ничего там вообще не было. Провода под сиденье уходили и там снизу были тоже на скотч приклеены. — Интересно получается. Присев на корточки, Изотов осторожно заглянул под кресло. Убедившись, что там действительно ничего нет, он с некоторым разочарованием цокнул языком. — Взрывного устройства нет, жертв нет. Разрушений, слава богу, тоже. И что нам теперь с вами делать, Олег Владиславович? — все еще сидя на корточках, полюбопытствовал полковник. — Заявление писать будем? — Писать? — На лице Зарецкого появилось испуганное выражение. — Ни в коем случае! Знаете, я сегодня уже столько наговорил, а если еще и писать начну, мне кажется, это уже перебор будет. — Ну что же, — Изотов наконец медленно выпрямился, — как вам будет угодно. В таком случае, господин Зарецкий, у вас есть пять минут на сборы. Попрошу не затягивать, вертолету пора возвращаться на базу. — Я сейчас, — суетливо закивал Олег Владиславович, — я быстро. Вы, главное, без меня не улетайте! А я быстро соберусь. Очень быстро. Хорошо? Он заискивающе смотрел в глаза стоящего ближе к нему Изотова. Ничего не ответив, полковник лишь мрачно покачал головой и вышел из комнаты. Лунину ничего не оставалось, как последовать его примеру. Несколько минут спустя первые собравшиеся стали выходить из номеров и спускаться вниз в просторную, на пол-этажа, гостиную. Лунин с Изотовым, расположившись в двух огромных, покрытых козьими шкурами креслах, молча разглядывали присутствующих. Притаившаяся на руках у хозяина Рокси тоже внимательно поводила из стороны в сторону маленькими черными бусинками глаз. Последним в гостиной появился Зарецкий. Адвокат медленно спустился по лестнице, неся в одной руке туго набитую дорожную сумку, а в другой пластиковый, поблескивающий глянцем красный чемодан. Было видно, что измученному за утро Зарецкому такая нагрузка дается нелегко. Илье показалось, что он заметил злорадные усмешки, промелькнувшие на лицах некоторых из собравшихся. — Все на месте? — поднялся с места Изотов. — А этот здесь, как его. — Грачик, ара, — послышалось из противоположного угла комнаты, — я Грачик. — И даже сам Грачик, — удовлетворенно усмехнулся полковник. — Тогда, граждане, прошу всех на выход, к вертолету. К радости Лунина, за прошедшую четверть часа погода успела немного перемениться к лучшему. Порывистый ветер стих, а солнце, изо всех сил карабкающееся вверх по видимому только одному ему небесному холму, изо всех сил пыталось продемонстрировать свою способность на что-то большее, чем освещать усыпанные снегом горные склоны. — Пригревает, — благодушно промурлыкал Изотов и, куда-то спрятав уже ставшую привычной недоброжелательность, подмигнул Илье: — Ну что, пойдем тряханем буржуев? — Может, я лучше здесь, со стороны посмотрю? Увидев, что улыбка тут же пропала с лица полковника, Лунин уточнил: — Со стороны всегда хорошо видно. — Ну посмотри, посмотри, — скептично нахмурившись, пробормотал Изотов, — вдруг чего интересного углядишь. О, а ты почему еще здесь? Обернувшись, он уставился на только что вышедшего на крыльцо Грачика. — Так ведь везде пройти надо было, свет выключить, проверить, что окна закрыты, что вода из крана не течет, — начал объяснять Корхмазян. — Ну что, проверил, ничего у тебя не течет? — нетерпеливо перебил его полковник. — Давай в темпе вниз, тебя остальные заждались. Никак домой улететь не могут. — Сейчас, запру только. — Грачик извлек массивную связку ключей из кармана мешковато висевшей у него на плечах телогрейки. — Не надо ничего запирать. — Изотов попытался выхватить ключи у Корхмазяна, но тот успел отдернуть руку и спрятать ее за спину. — Так, родной, — Изотов выставил перед собой растопыренную пятерню, — ключи мне отдай. Ты что же, думаешь, мы так просто отсюда улетим? Здесь преступление произошло. Понимаешь? Человека убить хотели! — Так ведь не убили же, — пожал плечами Грачик, все еще держа руку за спиной. — А это уже не важно. — Полковник шагнул вперед, сокращая расстояние с несговорчивым армянином. — В любом случае вы улетите, а мы останемся для проведения следственных действий. Так что давай ключи и хромай вниз. Или позвать кого надо, чтоб помогли спуститься? Смотри, у меня там целая толпа тимуровцев. — Изотов кивнул в сторону стоящей у крыльца группы спецназовцев. — Они спят и видят, чтобы кому доброе дело сделать. — Памусян узнает, — Грачик протянул ключи нависшему над ним следователю, — будет недоволен. — Я как-нибудь переживу, — фыркнул Изотов. — Как знать, — с сомнением покачал головой Грачик, все же протягивая ключи полковнику. Ухватившись рукой за перила, он начал медленно спускаться по лестнице. Дождавшись, когда управляющий спустится вниз, Изотов вновь презрительно фыркнул: — Пугать он меня будет Памусяном своим. Сейчас скажу бойцам, чтоб досмотрели его как следует, с пристрастием. Вдруг он что-нибудь припрятал в укромных местах своего организма. Микроорганизма! Довольный собственным остроумием, Изотов легко сбежал вниз по ступеням. Еще через мгновение послышался его зычный голос: — Граждане! В связи с необходимостью проведения следственных действий, прошу вас всех незамедлительно выдать мне все имеющиеся у вас средства связи, записывающие устройства и носители информации. Обещаю, что ваше имущество вам будет вскоре возвращено. В одно мгновение, повинуясь едва заметному кивку своего командира, спецназовцы окружили стоящих на утоптанной снежной площадке людей. — Я что-то не понял, чего вам выдать? — Краснолицый здоровяк вновь выдвинулся вперед из общей массы, но тут же получил болезненный тычок в живот стволом автомата. — А что непонятного? — Командир группы захвата одобрительно похлопал по плечу показавшего умение обращаться с оружием бойца. — Телефоны, диктофоны. Чего там еще у вас есть? Все достаем и складываем в контейнер. Он ткнул пальцем в сторону стоящей на снегу самой обыкновенной картонной коробки, на которую до сих пор никто не обращал внимания. — Все, что пишет информацию, все, на чем можно ее хранить, — продолжил майор, — флешки, жесткие диски, карты памяти. Если у кого-то есть дискеты, кассеты или грампластинки, тоже сдаем. У всех минута на добровольную выдачу. Затем изъятие будет осуществляться принудительно. Время пошло! От застывшей в напряженном молчании толпы отделилась невысокая светловолосая фигурка в яркокрасном пуховике. Выставив вперед правую руку, блондинка протянула что-то Изотову. — Возьмите, это телефон, — Илья изо всех сил напрягал слух, пытаясь разобрать, что произносит девушка, — в нем запись. — Какая запись, милая моя? — с добродушной снисходительностью осведомился полковник. — Твои девичьи тайны? Не бойся, мама о них не узнает! — Лилька, ты куда лезешь? — вновь дернулся было с места толстяк, но замер, заметив, как уже знакомый автоматчик сделал широкий шаг ему навстречу. — Здесь запись, — на удивление ровным, безэмо-циональным голосом повторила девушка. — Запись того, что говорил дядя Олег. Вы ведь из-за него прилетели? — Ах вот как! — снисходительность моментально исчезла из голоса Изотова. Выхватив из руки девушки телефон, полковник стремительно спрятал его в карман. — Код блокировки я уже удалила, — сообщила ему блондинка и, очевидно решив, что говорить больше не о чем, повернулась к Изотову спиной и шагнула обратно в толпу. — Погоди-ка, красавица. — Полковник машинально сделал шаг вслед за ней. — Скажи мне, золотце, ты запись зачем делала? — Это же очевидно. — Девушка вновь обернулась, теперь Илья смог лучше разглядеть ее лицо, на удивление спокойное и при этом совсем юное, почти детское. — Если человека просят рассказать всю правду о том, что никто не знает, значит, эта правда кому-то может быть очень важна. Правильно? — Правильно, — согласился полковник.