Николай свернул в соседнюю аллею и увидел огоньки сквозь темную листву. Вот и «Кавказский». Ресторан пустовал, но за грязными стеклами кухни и буфета шевелились фигуры, и Николай спросил: — Есть кто живой? Никто не ответил. Он сел за стол и закурил, решив, что когда-нибудь хозяева появятся. Он сидел, курил, пальцами выстукивал забытый-перезабытый мотив и изредка посматривал на окна буфета. Тихо скрипнул гравий, и в ресторан вошел высокий мужчина в строгом вечернем костюме. В сырую, промозглую погоду, среди обшарпанных столов, рядом с унылым буфетом стройная, если не сказать элегантная, фигура выглядела выдуманной. Мужчина, насвистывая, подошел к буфету и резко постучал. Николай отметил широкие плечи и уверенную посадку головы незнакомца. Мужчина постучал еще раз, повернулся к Николаю лицом. — Сергей? — пробормотал Николай. Он ожидал увидеть опустившегося алкоголика, настраивал себя именно на такую встречу и на секунду растерялся. Потом провел рукой по лицу и позвал: — Сергей! Мужчина выпрямился и, прищурившись, посмотрел в темноту. Теперь Николай мог разглядеть его хорошо. Сергей сильно полысел, выделился непропорционально большой лоб и маленький подбородок. Настороженные голубые глаза. Прямой нос. Словно нарисованные усики. Редкие волосы тщательно зализаны на косой пробор. Николай вышел на свет. — Николай, — сказал Сергей, — здравствуй, здравствуй. Они пошли навстречу друг другу, остановились на расстоянии двух-трех шагов. Сергей криво улыбался. Николай смотрел спокойно. Он подошел ближе, еле коснулся кончиками пальцев плеча Сергея и сказал: — Сколько лет, старина… Вечерний костюм тебе не идет, — он поправил белый платок, торчавший у Сергея из нагрудного кармана, — платочек, усики. Ты похож на конферансье. — Говорить гадости всегда было твоим хобби. — Сергей облизнул яркие губы, провел мизинцем по усам. — Ты похорошел, возмужал, все так же похож на римского сенатора. Седина тебе идет. — Он еще раз оглядел плотную фигуру Николая, внимательно посмотрел в глаза. — Хороший цвет лица свидетельствует о здоровой печени и крепких нервах. Ты расположен к полноте, но следишь за собой, занимаешься спортом. — Сергей сделал паузу и сжал Николаю локоть. — Диагноз верен? Николай отстранил его руку, повернулся к столикам и утвердительно сказал: — Может быть, сядем? — Схватка переводится в партер. — Сергей подошел к тому самому столику, который еще раньше облюбовал Николай, и сел на его место. — Следующим номером программы: армянский коньяк и кофе. — Сергей редко интересовался желаниями окружающих, он распоряжался, и большинство людей принимали его старшинство как должное. Николай услыхал повелительный, насмешливый голос, захотел было подчиниться, но пересилил себя и сказал: — Шашлык и сухое вино. Они посмотрели друг на друга. Сергей то хмурился, то улыбался, облизывал губы, блестел белыми зубами. Николай разглядывал руку, массировал ее, потом снова разглядывал. То и дело они трогали друг друга легкими осторожными взглядами, но глазами больше не встречались, словно договорились, что, когда один смотрит, другой отворачивается. Первым нарушил молчание Сергей. Он похлопал себя по карману, щелкнул пальцами и сказал: — Дай закурить, Коля. У Николая защекотало в горле: «Коля… Если бы вернуться в те молодые годы, когда я был Колей и ничего этого не было: ни подозрительности, ни дипломатии. Когда же это все мы научились дипломатии? Не помню, Сережа». Он глотнул, бросил сигареты через стол. — Собираешься начинать все снова? Сергей улыбнулся и, поглаживая усики, спросил: — Так сколько же мы не виделись? — У тебя с детства отвратительная привычка — не отвечать, а спрашивать. — Николай растерянно улыбнулся. — Еще больше ты любишь командовать. — А это хорошо, когда люди знакомы с детства. Это как-то сближает. — И дает право задавать праздные вопросы? — Ты считаешь свои вопросы совершенством? — быстро спросил Сергей. — Самомнение, Николай. Я бы сказал, преступное самомнение. Мало того, ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь, зачем я приехал. — Он рассмеялся. — Точно? Ты уверен? — Николай перегнулся к собеседнику. — Ты абсолютно уверен? И зачем ты все время смеешься? Тебе же совсем не смешно. — Он откинулся на стуле и посмотрел на Сергея как бы со стороны. — Не хотел бы я сейчас оказаться на твоем месте. Скучная у тебя позиция. — Кому не смешно, так это тебе, Николай. — Сергей сел прямо. — Я смеюсь, потому что сейчас самый счастливый час моей жизни. Позиции же мы с тобой выбрали двадцать четыре года пять месяцев и четырнадцать дней назад. Николай хотел ответить, что это произошло раньше, наверное, еще в училище… Но в училище они уже были разными. И отличие это всегда подчеркивал Сергей, не пропуская случая показать свою силу и слабохарактерность Николая. Ну что же, слабохарактерность — понятие растяжимое, а культура и внутренний такт были определенно. В училище уже все было разграничено четко. В школе? В каком классе Сергей перешел в их школу? В седьмом. Клавдия Ивановна стала классным руководителем, в тот год и пришел Сережка Косых. Первого сентября он пришел в класс и молча сел на последнюю парту. Занял место Вальки Кочета, признанного вожака, самого сильного человека на третьем этаже. Новоиспеченные семиклассники перестали обмениваться накопившимися за лето впечатлениями и уставились на неразумного новичка. Кажется, Левка Раскин сказал ему, что лучше пересесть. Сергей кивнул и остался на месте, а в класс вошел Кочет. Несколько минут он крутился у доски, здоровался с приятелями и не замечал, что его место занято. Потом заметил, подошел к Сергею и спросил: — Новичок? — Он склонил голову набок и добродушно толкнул его в плечо. — Я здесь сижу. — Ладно, перебьешься. Сергей до окончания школы сидел на этом месте. Любимыми словами класса стали «ладно» и «перебьешься». Потом их все говорили в училище, затем в партизанском отряде. Говорили все, но никто не умел их сказать, как Сережка Косых. Поэтому дело было не в словах. Он мог произносить любые слова, и люди ему подчинялись. Однажды во время дежурства Сергей посвятил Николая в свою тайну. Сначала надо принять решение, объяснял он, твердо решить, что пойдешь в борьбе до конца. Представить точно. Если споришь с начальником, представь, что ты уже на «губе». Если ссоришься с более сильным, представь, что он уже выбил тебе все зубы и сломал руку. Становится не страшно, противник чувствует твою уверенность и отступает. Главное, не бояться поражения. В результате откровений друга Николаю набили в увольнении физиономию, и он отсидел на «губе». С Сергеем ни того ни другого не произошло. — Двадцать четыре года пять месяцев и четырнадцать дней, — повторил Сергей. Николай улыбнулся и пробормотал: — Оказывается, ты сам знаешь, сколько мы не виделись. — Знаю, Николай, знаю. Мы отвлеклись от основной темы. — Сергей встал и оглянулся. — Пить надо регулярно, иначе это превращается в пустую затею. — Отдохни. Не торопись. Официантка сейчас придет. — Николай зевнул и прикрыл рот рукой. — Наивность милая нетронутой души, — продекламировал Сергей. — Она подойдет сообщить, что кухня закрылась. И если не хочешь умереть от жажды, должен позаботиться о себе сам. Я — в буфет, ты — на кухню. Николай постучал в окно раздаточной и громко сказал: — Есть тут кто-нибудь живой? — Николай! — Что тебе? — Пить будешь? — Бокал сухого, — громко сказал Николай. — Бутылку коньяку и бокал сухого вина, — сказал Сергей буфетчице и, опершись спиной о стойку, стал смотреть на Николая. О чем думает Николай? И так ли он спокоен, как кажется? Николай пошевелился, и Сергей тотчас отметил: пистолет в правом кармане куртки. И если Масляков ошибся, что-нибудь напутал, то «вальтер» с двух метров прошьет навылет и в спине будет дырка величиной с двугривенный. Сергей надавил поясницей на прилавок. Раз пистолет взял, значит, боится, значит, все идет по плану. На миг он вспомнил, как в классе восьмом или девятом они играли в футбол. Николай вратарем, а Сергей — нападающим противной команды. Когда матч кончился, Николай подошел к нему, расстегнул рубашку и показал огромный синяк. «Видал? — спросил он и похлопал себя по коленке. — И здесь тоже. А ведь ты не успевал на мяч, зачем ударил? Нехорошо». Сергей отмахнулся, хотел уйти, но потом переспросил: «Нехорошо? — Он рассмеялся: — На твоем бы месте я морду набил, а ты — нехорошо. Чудак». — «Ты же не нарочно», — сказал Николай. И Сергей услышал в его словах убежденность. С того дня все их считали друзьями, так считал и Колька Сбруев. А Сергей не считал, но держал Николая при себе как постоянного зрителя и свидетеля своих подвигов… Позднее, уже в училище, Сергей решил, что Сбруев талантлив, а он, Косых, нет. Но Сергей был первым. Это было вроде должности — надрываться и быть первым. Ему завидовали, а он завидовал Николаю, завидовал и чего-то боялся. Не прощал Сбруеву, что тот живет на четверть своих возможностей. Он отлично знал, что Николай не трус, просто реакция у него чуть заторможенная и подумать он любит, а из-за этого выглядит медлительным. При желании и удобном случае медлительность можно выдать за трусость. Проверкой была та ночь, когда Николай на глазах почти всего города бросился с горящего дома и стал героем, а он, Сергей, отчетливо увидел пламя этого дома — оно плеснуло ему в глаза из тех лет и на полмига ослепило его. Сергей дотронулся до виска и услышал голос буфетчицы. — Семь рублей сорок копеек, — сказала буфетчица и поставила рядом с Сергеем бутылку и бокал. Он медленно достал бумажник, еще медленнее отсчитал деньги и, не оборачиваясь, положил на стойку. — Приятеля встретили? — спросила буфетчица. — Друга детства. Двадцать четыре года не виделись, — хрипло ответил Сергей. Он никак не мог заставить себя оторваться от стойки. — Бог ты мой! — воскликнула буфетчица, и Сергей почувствовал, что она всплеснула руками. — Вот счастье-то! Я смотрю, вы с него глаз не сводите? Глядите, как мать на свое дитя. Двадцать четыре года! Сколько же ему лет, другу-то? — Если доживет, то двадцать пятого декабря стукнет сорок восемь, — ответил Сергей, разглядывая темную фигуру Николая и снова пытаясь угадать, о чем он думает. — Доживет? — Буфетчица заколыхала массивной грудью. — Скажете тоже. Чай, не война, а он молодой совсем. Вы что же, воевали вместе? — И вместе воевали, и порознь. По-всякому, — говорил Сергей, оттягивая возвращение к столу. — Понятно, понятно! А сейчас, значит, встретились. — Буфетчица облокотилась на стойку и подперла щеку полной рукой. — Повезло вам, друга встретили. А уж красавец-то он. Писаный красавец! Кудрявый, чернобровый… — Красив Николай, это вы точно подметили, — перебил ее Сергей, взял коньяк и вино и пошел к столу. Николай сидел, навалившись на стол. В его широких плечах, в молчаливой неподвижности всей фигуры было столько миролюбия и доброжелательности, что Сергею захотелось над его головой повесить скромную табличку с надписью: «Осторожно! Опасно для жизни!» — Второе отделение. — Сергей поставил на стол бокалы, поправил рубашку и галстук, осторожно пригладил редкие волосы. — Выяснение взаимоотношений. Стрельба в программе? — Ты плохой актер, — устало сказал Николай, — переигрываешь. Сергей отхлебнул из бокала. — В случае стрельбы, Коля, я имею перед тобой неоспоримое преимущество. У меня пустой желудок. Неприятно получить пулю в живот после того, как съел два шашлыка и салат. Ты не находишь? — Я тебе уже сказал, что ты актер скверный. Перестань паясничать. — У меня сегодня праздник. — Сергей отставил бокал, начал прикуривать, но пальцы не слушались, и он бросил незажженную сигарету на стол. — Я скверный актер? В лагерях актерское мастерство не преподавали. Николай поймал себя на том, что прикидывает расстояние до его подбородка. Проглотил сухой комок и взял в руки бокал с вином. Неужели невозможно найти слова, которые бы проняли его бывшего фронтового друга? Наверное, нет, потому что в психике Сергея что-то сломано, или это алкоголический маразм, или мания… С нервнобольным надо быть предельно ласковым. — В лагерях мне преподавали другое! — Сергей откинулся на стуле и расхохотался. — Посмотри на свои руки. Ты тоже актер липовый, а мерзавец отменный.