Николай с удивлением отметил, что рука действительно дрожала, и неожиданно выплеснул вино в бледное, искривленное ухмылкой лицо. Сергей успел отшатнуться, только несколько капель попало на волосы. Николай спокойно отметил про себя, что этот ход проиграл. Сергей не вспыхнул, как предполагалось, но то, что удалось вытряхнуть его из маскарадного костюма и поставить в боевую стойку, уже какой-то успех. Николай лениво отвернулся и, будто ничего не произошло, сказал: — Сядь и не употребляй грубых слов. Сергей вынул гребешок, провел им по волосам и сел. — Ты возмужал. Жизнь без меня пошла тебе на пользу. Ты стал смелее. Немного. — Сергей сделал паузу. — Провоцируешь? Побои. Является милиция, — говорил он, как бы рассуждая сам с собой. — Письменное объяснение. Пошло, Николай. — Он оживился. — Тебе не нравится наша встреча? Почему? — «Побои», — передразнил его Николай. — Тебе не кажется, что ты болен? А если болен — надо лечиться. И не надо щеголять передо мной приступами своей болезни. Чего ты молчишь? Неужели ты рассчитываешь, что я унижусь до рукопашной? — Он вынул из кармана пистолет и положил его на стол. — На! Сергей вытянул шею и внимательно посмотрел на пистолет. — Пистолетик-то тот самый! Не расстаешься с именным оружием. — Он присвистнул. — Тогда будь последовательным и носи ордена. Если мне не изменяет память, то на рукоятке этой игрушки имеется пластинка с надписью: «За храбрость». — Я участвовал в операции без тебя… — Сними эту пластинку и привинти ее на лоб. Иначе никто не узнает, что когда-то ты был награжден именным оружием. — Сергей деланно расхохотался. — Ты повторяешься. — Николай посмотрел на часы. — Уже поздно, тебе больше нечего сказать? — Нет, ты уж сиди. Поговорим. Сколько лет не виделись. И сказать мне есть что, только ты сначала убери пистолет. — С ним вспоминается легче, — сказал Николай. — Помнишь разведшколу? Чему только тебя учили тридцать лет назад? — Сергей театрально развел руками. — Если я опрокину стол, ты останешься без любимой игрушки. Но я не буду опрокидывать стол. — Он вынул сигареты и спички и закурил. — Ты забыл, что у тебя по роли должны дрожать руки, — сказал Николай и впервые за весь вечер улыбнулся. — Действительно, — Сергей посмотрел на свои руки с удивлением, — профессорская рассеянность меня погубит. — Тебя погубит другое. — Угрозами, Коля, ты от меня ничего не добьешься. Убери оружие, я все равно не верю, что ты можешь выстрелить. Николай понял, что Сергей решил, что он трусит, и положил пистолет в карман. А сделав это, почувствовал, что снова идет у Сергея на поводу, разозлился и сказал: — Не веришь? Почему? Тебя освободили за недостаточностью улик, но в прокуратуре никто не сомневается, что ты предал подполье. — Он сделал паузу. Сергей молчал. — Уверены, — повторил, растягивая гласные, Николай. — Выбрал ты хорошее место, и если я тебя пристрелю в порядке самозащиты, то никто не сможет утверждать обратное. — Он говорил медленно, взвешивая каждое слово, аккуратно вручая его Сергею. — Всем известна твоя ненависть ко мне, известно, что ты пытаешься реабилитировать себя и все свалить на меня… Наконец, известно, что ты… — Ответь мне, пожалуйста, — перебил Сергей, сделал паузу и отхлебнул из бокала. — Ответь мне, пожалуйста, в сорок втором году ты выдал всех на первом же допросе? Или немножко продержался? Николай долго смотрел на Сергея и молча отвернулся. — Что же ты не отвечаешь? — Здесь нет Клавдии Ивановны, на уроках которой твоей любимой шуткой было подстроить каверзу и громко крикнуть, что это сделал я. — Я воспитывал в тебе мужество. — На лице Сергея появилась легкая улыбка и растерянность. — Почему-то я считал, что мое призвание воспитывать в людях смелость и мужество. — Он пожал плечами и рассмеялся. — Тебя не любили за это. — Не любили, — согласился Сергей. — Один я тебя любил, Сергей. Любил и все прощал. Остальные тебя только боялись. — Зря боялись. — Сергей ответил так мягко и грустно, что Николай поверил. — Я был добрый, только не мог сказать добрых слов. Не умел почему-то, слова говорить не умел, Сбруев. — Сергей провел ладонью по лицу, и лицо вновь затвердело. — Раскис? Школьные шалости вспоминаешь? Восемь… Восемь замученных в гестапо людей. Таких каверз я в школе не подстраивал. — Сережа, прекрати ломать комедию! — взорвался Николай. — Здесь нет Клавдии Ивановны. А меня ты больше не обманешь. Неужели тебе не надоело играть в сверхчеловека? Сказочку себе придумал и не можешь расстаться с ней? Думаешь, ты загадка? Возможно. Но не для меня. Замученные в гестапо люди тебя не интересуют. Ты хочешь реабилитировать себя, но для этого предателем должен стать я. Сергей не двигался и был похож на восковую фигуру, только фарфоровый блеск в узких щелочках глаз доказывал, что он существо живое. «Может, встряхнуть его пистолетом? — подумал Николай. — Хлопнуть под ухом, чтобы перестал валять дурака?» — Встреча проходила в теплой, дружеской обстановке, — как бы очнувшись, сказал Сергей. — Высокие договаривающиеся стороны… — Ты женат? — спросил быстро Николай. — Ты же знаешь, что Анку замучили гестаповцы. Кажется, ты тоже любил Анку? — весело спросил Сергей. Лицо Николая твердело, на висках выступили капельки пота. — Анку расстреляли ночью. Свет от прожектора попадал в мою комнату. Анка держалась молодцом, за несколько секунд до залпа я слышал ее голос. Сейчас Анке было бы поменьше, чем нам. В общем-то умирать рано, правда? — Тебе лучше замолчать, — сказал Николай. Сергей закурил. — Да, совсем забыл. Анку перед расстрелом гестаповцы отдали в солдатские казармы. Николай вытянулся, медленно встал и отошел к кустам. Его рвало долго. Сергей, покачиваясь на стуле, смотрел ему в затылок. Когда Николай, прямой и белый, вернулся к столу, Сергей спросил: — Заказать еще две порции шашлыка? Ты считал, что встреча со мной тебе пройдет даром? Николай смотрел Сергею в лоб: — Не торопись. Отдохни. — Он помолчал и без всякой связи продолжал: — Хорошо, что Шурик Масляков жив. Он точно помнит: тебя схватили на сутки раньше. Именно после твоего ареста начался провал подполья. — Ты это кому говоришь? — быстро спросил Сергей и оглянулся. — Кроме меня, здесь никого нет. Ты говоришь это себе, Николай Сбруев, ты уговариваешь себя. Ты хочешь сохранить Кольку Сбруева, всеобщего любимца. Хочешь взглянуть, каким ты был до своей смерти? — Сергей вынул из кармана пачку фотографий, выбрал одну и перебросил ее через стол. Николай взял фотографию, но не для того, чтобы ее рассмотреть. Групповой снимок отличников училища лежал у Николая на столе. Фотография нужна была Николаю, чтобы, разглядывая ее, сосредоточиться и вспомнить, чья еще карточка мелькнула в руках Сергея. Нестарый мужчина. Блондин. Курнос. И улыбка. Скромная улыбка смущающегося человека. Николай сделал вид, что с интересом разглядывает свое изображение. У него была безукоризненная память на лица. Иногда он на улице узнавал продавца, у которого год назад покупал ботинки, узнавал девушку, с которой когда-то обменялся улыбками в метро или в кафе. Николай напрягся. Он вспоминал. Он чувствовал, что от его памяти зависит очень многое. От напряжения у него задрожали ноги. Сознание отбрасывало дни, месяцы, годы. Оно уходило назад. В прошлое. Как вычислительная машина, в долю секунды безукоризненная память просчитывала десятки и сотни вариантов. Калейдоскоп лиц, имен и ситуаций. Связанные с ним нелепые, но правомерные ассоциации, города и страны. Венгрия. Польша. Москва. Ленинград. Москва. Киев. Одесса. Харьков. Смоленск. Смоленск, Смоленск! Николай вытянул руку, потом приблизил фотографию к лицу. Сквозь ряд молодых, настороженно смотрящих в объектив лиц проступал белый искрящийся снег. Улица. Заборы. Небольшие домики. Уходящие вдаль следы. Человек. Он уходит. Мальчишеская нескладная фигура, одно ухо зимней шапки по-заячьи торчит вверх. Остановился. Ближе. Ближе. Сейчас повернется. В руках выпускника училища, девятнадцатилетнего Сбруева появилась боль. Волосы посветлели и прилипли ко лбу. Нос вздернулся и покрылся веснушками, а изо рта потекла кровь. Володя Полозенко! Николай сквозь плотно стиснутые зубы потянул воздух. Очная ставка в гестапо. Шестнадцатилетний связной отряда. Он корчится под ударами Губера. Пьяного. Володя не может скрыть свои боль и страх. Он дрожит и тихо повизгивает, но в промежутках между ударами смотрит на Николая безумными глазами и не узнает. Упрямо не узнает. Отчаянное сопротивление раздавленного мальчишки приводит гестаповцев в бешенство. Володю топчут ногами, потом выволакивают из комнаты. Николай положил фотографию на стол и кончиками пальцев подтолкнул ее Сергею. — Хочешь получить автограф? — У меня уже есть, — ответил Сергей. — Ты хочешь сохранить этого Сбруева, но нельзя покойника вечно выдавать за живого. Лейтенант погранвойск Николай Сбруев умер в застенках гестапо. — Сергей говорил медленно, делал паузы и почти любовался эффектом. — Умер, и с этим ничего нельзя поделать. Покойника нельзя вечно выдавать за живого. Ты труп, Николай! Не радуйся, что у прокуратуры не было доказательств твоей смерти. — Ты защищаешься очень эмоционально, Сережа. Не переживай так, прошло четверть века. — Николай посмотрел на кончик сигареты и стряхнул пепел. — В общем, сменим пластинку. Знаешь, у меня несколько раз появлялась такая мысль: может быть, не ты предал подполье? Предал, — повторил он и взглянул Сергею в глаза. — Слово-то какое! Черт сейчас не разберет, что произошло тогда в гестапо. Может быть, в отряде был провокатор? Немцы умели работать. Мы так озлобились с тобой, что забыли о существовании других людей. Я дошел до того, что взял с собой пистолет. — Николай усмехнулся и похлопал себя по карману. — Извини, но твой характер мне известен. Давай расстанемся и не будем больше встречаться. Я понимаю, что десять лет заключения — это не шутка. Постарайся забыть. Николай говорил, чтобы выиграть время. Он нарочно поддерживал разговор, который ничего не мог дать. Надо думать. Решать. Ключ там, в сорок втором, давно похороненном году. Ключ в руках воскресшего Володи Полозенко. На фотографии Володе около сорока. Шестнадцать плюс двадцать четыре. Все верно. И Сергей об этом узнал, а он, Николай, нет. Не знал, а теперь знает. Стало ясно, почему появился Сергей. Его сюда привел живой Володя Полозенко. Как остался жив Полозенко? Но ведь сам Сергей остался жив! — Прекратим эту дуэль, Сергей, — сказал Николай, почувствовал в своих словах фальшь и поежился. — Дуэль, — повторил Сергей и брезгливо скривился. Его взгляд скользнул по груди Николая, потом по лицу и уперся в темные зрачки. — Это слово ассоциируется у меня с брошенной перчаткой, гневными благородными лицами и словами: «Вы лжете! Я вызываю вас!» — Сергей опустил глаза и посмотрел на свои руки. — Меня преследует один и тот же сон. Ты сидишь в кресле с высокой спинкой, с подлокотниками и стальными браслетами. Помнишь, такое кресло было в гестапо? Так вот, ты сидишь, ты плотно пристегнут и не можешь пошевельнуться. А я, — Сергей поднял глаза, и Николаю пришлось отодвинуться, — а я стою у горящего камина, грею руки, потягиваю дорогой коньяк и изредка, — Сергей опять стал разглядывать свои руки, — очень редко поглядываю на тебя. Грею руки и поглядываю то на тебя, то в камин. Кресло стоит так, чтобы ты видел различные инструменты покойного Губера. Покойник был большой мастер по этой части. Ты сидишь и не можешь двинуться, инструменты лежат в огне камина, а коньяку в моей рюмке осталось совсем немного. — Каков человек, таковы и сны, — сказал Николай, — только преступник может так мечтать. Жаль, а я было уже поверил в тебя. — Сон, все только сон. Нет у меня такой возможности. Ты хорошо защищен. Ты сидишь на обыкновенном стуле, здоровый и самоуверенный. — Сергей тяжело вздохнул. — Что я могу? Могу только сказать — до свидания. Или — прощай? — Он оживился. — Знаешь, что крикнула Анка в ту ночь? Голос Сергея доносился издалека, даже упоминание об Анке не нарушило мыслей Николая. Он думал, считал ходы. Так думает гроссмейстер в сложной ситуации, решает партию на десять-пятнадцать ходов вперед, чтобы потом безошибочной игрой принудить противника к сдаче. Фотография. Она могла быть показана ему нарочно. Но в этом случае Сергей положил бы ее на стол или сделал бы хоть секундную паузу, чтобы Николай мог разглядеть ее как следует. Кроме того, мог ли Сергей рассчитывать, что он узнает Володю через двадцать четыре года, да еще по карточке? Нет! Нет! Вариант с провокацией в сторону. Сергей знает, что Володя Полозенко жив, поэтому он и явился. Он, конечно, не мог отказать себе в удовольствии, хотел все сделать своими руками. Такова позиция противника. Но он не подозревает, что Николай узнал Володю. Хочешь все сделать своими руками? Николай заставил себя улыбнуться. За такую прихоть придется заплатить. Он посмотрел на Сергея, руки которого опять задрожали и не могли справиться со спичечным коробком, и сказал скучным голосом: — Прекрати эту комедию. — Какая, к черту, комедия! — Сергей бросил спички. — Руки никуда не годятся. То хуже, то лучше. С тех самых пор, с мастерской покойного Губера. Дай прикурить. Николай щелкнул зажигалкой, и Сергей прикурил. Николай шевельнул бедром, ощутил знакомую тяжесть пистолета: «Мой ход. Пора». — Двадцать четыре года. Большой срок, — задумчиво сказал он, — очень большой срок. Сколько людей за это время родилось, умерло. — Николай протянул левую руку и взял бокал Сергея. — Можно? — Ты разве пьешь? — удивленно спросил Сергей и забрал у Николая бокал. — Ты же не пьешь. Зачем начинать? Поверь, не стоит привыкать. В лагерях коньяк не подают.