— Палатки словно в Москве — «сникерсы», бутылки, цветы, внутренняя подсветка, а людей нет. — Только три часа, — задумчиво произнес Стас. — Позже будет еще меньше, — убежденно сказал Гуров. — Видишь, между палатками шныряют то ли дети, то ли карлики? — Люди идут согнувшись и не шныряют, а ползают, на земле ищут. Интересно, за счет чего палаточники живут? — Снова рассуждаешь. Отправляйся в универмаг, купи одежду, посмотри людей, — сказал Гуров, но Стас не двигался, словно не слышал. — Ты сказал интересное слово «купи», подразумевается, что у меня имеются деньги. — Извини, забыл. — Гуров достал из кармана конверт, полученный от Бунича, вынул пачку сотенных долларовых купюр. — Обменяешь. А мне отдай всю свою отечественную наличность. Стас вынул бумажник, уложил в него доллары, выгреб стопочку командировочных, передал другу и съехидничал: — И ни в чем себе не отказывай. — Через час на этом месте. Стас, учти, приказываю — не ввязывайся ни в какие скандалы и драки, если даже при тебе станут убивать. Гуров выпрыгнул из машины, подошел к ближайшему магазинчику, взглянул на витрину, перешел в соседний. За прилавком скучала белокурая девица, из-за портьеры доносилась чужая гортанная речь. Увидев Гурова, девица перестала заниматься ногтями, распахнула ресницы, прогнулась в талии, выставив грудь. Хвастаться девушке было чем, бретельки грозили вот-вот лопнуть. — Здравствуй, дочка, и выдохни, я по достоинству оценил твое богатство. — Здравствуйте, господин, что желаете? — Я желаю Ахмеда, Жорика и Сулико, в общем, хозяина, — ответил Гуров и погладил девушку по пышному плечику. — Что-нибудь не так? — Девушка призывно облизнула губы. — Все как следует, красавица. — Гуров вновь улыбнулся. — Минутку. — Продавщица скрылась за портьерой, гортанные голоса зазвучали громче, затем в зал вышел молодой парнишка с ниточками усов над верхней губой. — Чего шумишь, что тебе? — Парнишка подбоченился, из-под полы выглянула рукоять пистолета. Гуров помолчал и посмотрел на пацана своим «нехорошим» взглядом. Малый съежился, оправил пиджак, жалко улыбнулся. — Чего желаете? Выдержав паузу, Гуров сказал: — Отца позови. Юноша исчез, появилось взрослое лицо «кавказской национальности», впилось в единственного покупателя цепким взглядом, явно решая: как держать себя с неизвестным? Гуров помог ему самым простым способом. — Добрый день, дорогой хозяин! — Он поклонился. — Держать себя со мной лучше уважительно. Обойдется значительно дешевле, да и врачи не понадобятся. Я не имею чести знать, к какому народу ты принадлежишь, но я кланяюсь твоим предкам, живым и усопшим, и уверен, что ты достоин своего славного рода. Хозяин часто кивал, все более понимая: кем бы незнакомец ни был, с ним следует держаться уважительно. — Я слушаю вас, уважаемый, — тихо проговорил он. — Скажи мальчику, чтобы он убрал «ТТ» из-за пояса, тем более что в нем нет обоймы, — лениво сказал Гуров и присел на прилавок. Хозяин что-то крикнул на своем гортанном языке, и в зал мгновенно внесли кресло, в которое и пересел Гуров. Закурив, он произнес: — У меня небольшие сложности, надеюсь, ты поможешь их разрешить. Я в вашем городе гость, вечером ко мне придет человек. Большой человек. Я должен его угостить, мне нужны коньяк, водка, виски, джин. — К вашим услугам, уважаемый. — Хозяин махнул рукой на стену, уставленную разноцветными бутылками. — Ты не понял меня. — Гуров устало вздохнул. — Я же тебе сказал: ко мне зайдет большой человек. Он попробует твое пойло, спросит, где я его взял, и к утру твоя лавочка и все, что стоит в этом ряду, сгорит. Повторяю, мне нужны водка, коньяк, виски, шоколад. — Понял, все понял. — Голова хозяина мелко затряслась, он что-то закричал, за портьерой раздались топот, возня. Хозяин несколько раз убегал, возвращался, показывал Гурову бутылки, сыщик даже не поднял головы, лишь сухо сказал: — Я не знаток, и мне лично беспокоиться нечего. Ведь это твоя голова, а не моя. Наконец собрали ящик бутылок разного калибра, положили несколько коробок шоколадных конфет. — Посчитай. — Гуров вытащил стопку российских денег, понял, что их не хватит, достал из внутреннего кармана пачку долларов. — Аллах! — Хозяин замахал руками. — Это мой подарок. Шайтан меня забери, если я возьму деньги. — Тебе виднее. — Гуров положил в карманы бутылку водки и бутылку коньяка, две плитки шоколада. — Я отпустил машину, приеду через час. — И, не поклонившись, вышел. Я ничем не отличаюсь от рэкетиров, рассуждал Гуров, подходя к подъезду Классика, когда увидел, как от дома отделилась темная фигура. Сыщик мгновенно шагнул к столбу, почувствовав в руке холод «вальтера». — Лев Иванович, — тихо произнес незнакомый мужчина, — вам маленькая бандероль от Петра Николаевича. Я сегодня улетаю. Что ему передать? — Я его люблю… и пусть не хоронит на Ваганьковском. Я не заслужил. — Понял. — Мужчина протянул Гурову целлофановый пакет и скрылся. Судя по форме и весу, в пакете лежала книга. Гуров вздохнул, позвонил в дверь. Вспомнил, что и три года назад звонок не работал, вошел в подъезд, постучал в квартиру направо — там обитал Классик. — Входи, Лев Иванович, знаешь, что дверь не запирается, — раздался на удивление знакомый молодой голос. Гуров увидел Классика и Сильвера, которые неторопливо пили чай. В комнате ничего не изменилось: та же китайская ширма, загораживавшая необъятную кровать, рядом с ней манекен во фраке и цилиндре, буфет времен покорения Крыма. Только лицо хозяина как бы помолодело, и глаза стали еще больше. А вот Сильвер абсолютно не изменился, так же хитро косил и ухмылялся своим мыслям. Гуров молча выставил на стол бутылки, положил конфеты, снял плотную куртку, переложив «вальтер» в карман пиджака. — Здравствуйте, ребята, рад вас видеть, — сказал он и сел к круглому столу. Классик кивнул, а Сильвер хриплым голосом ответил: — Привет, сыщик. Мы тоже рады, но были бы в восторге, если б ты принес хлеба и колбасы. Колюня второй год не потребляет, а я так, изредка, без особого желания. — Я тоже могу, — словно оправдываясь, заметил Классик. — Но как увижу Капитана, стакан из рук выскальзывает. — А что с Алексеем Ивановичем? Я ему звонил, так, верите, не узнал меня. Болеет? — Болеет. — Классик кивнул. — Чем и я болел, только меры не знает, организм стал совсем плохой. Считанные дни остались. — Так он же в рот не брал! — воскликнул Гуров. — Как жену с сыном бандиты грохнули, так и взял сразу же. А у него, как у меня, наследственный алкоголизм. Они в очереди стояли, а подонки эти проезжали и из автомата, потехи ради… А! — Классик махнул тонкой рукой. — А если работать его заставить? — спросил Гуров. — Где она, работа? И где ваша гребаная власть, господа демократы? Убиваете Россию! Расстреливаете потехи ради! Мы тебе верили, сыщик. Мы с голоду дохнем, а ты являешься с коньяком и шоколадом! — На лице Классика проступили красные пятна. — Меня девочки кормят, утренние «бабочки», помнишь, они погреться залетали? А Сашка на клочке земли горбится. — Николай, чего ты на человека налетел? — вступился Сильвер. — Сам знаешь, он честный мужик, но и ему с Москвы ни хера не видно. — Дайте сумку, я за хлебом схожу, — еле удерживая голос, сказал Гуров. Он вынул из свертка, который передал Петр, видеокассету и конверт. Разорвав его, выдернул листок, прочитал: «Извини, не мог достать быстрее. Авторитет одной из группировок Котуни — Акула, Тишин Николай Николаевич, сводный брат вице-премьера Тишина Семена Николаевича. Расстались в десятилетнем возрасте, причины неизвестны. Но я считаю, что обращение за киллерами возможно. Тогда возможен вариант, что киллеры живы и оружие цело. Просчитай». Гуров поднялся, снова убрал письмо и кассету в пакет, взял у Сильвера сумку, глядя под ноги, сказал: — Город я накормить не смогу, ребята, — и вышел. Сильвер выбил пробку из бутылки коньяка, хлебнул, сплюнул и крепко ругнулся. — Ты чего на человека кидаешься? Что он один может? Ну убьет пятерых, и его убьют! Поклон! Туш! И словно по заказу, за окном ударил выстрел. Гуров не сомневался, что его будут ждать, но в палатку вошел, увидел двух «быков», обратился к хозяину: — Где тут хлеба можно купить? — А ты кто такой есть? Один из «быков» крутил на указательном пальце «наган», другой пил чай, на вошедшего даже не смотрел.