Глава семьдесят девятая 1672 год. Осирис. Восточное Средиземноморье. Остров Фаратона – маленький рай, затерянный в Ионийском архипелаге, гудел, как растревоженный улей вот уже несколько дней. Один из кораблей Фаратона привез ошеломляющую новость: капитан погиб, Десница в плену. И вы подумайте у кого? У самого Виразона. В смерть хозяина, отца, капитана и почти что бога на этом клочке земли не хотел верить никто, словно отсекая сам факт, не давая ему прав на существование. А пленение Десницы, казавшееся практически нереальным, ставило серьезную проблему: что делать дальше? Ну, помимо того, что молиться, мечтать, что все это – лишь чья-то глупая выдумка. И все-таки? За старшего на острове, как всегда, остался грек Актавиус. Молодой человек, некогда бывший вторым помощником на «Диане». Фаратон доверял ему, несмотря на его сравнительно юный возраст. Раз доверял капитан – доверяли все. Грек сразу взялся за обустройство острова, приняв на себя обязанности наместника во время отсутствия самого Мишеля. Начаться панике он не позволил. Так же, как и сам не стал делать выводов до тех пор, пока информация подтвердится. Грек руководил островом спокойно и уверенно, с чисто греческим древним талантом к дипломатии. Он единственный, помимо врача, смог найти подход ко взбалмошной пленнице Фаратона, Диане. Единственный, с кем она согласилась общаться, с кем даже подружилась. Прошла уже не одна неделя с тех пор, как «Белый лебедь» покинул остров. Не одна неделя с тех пор, как Диана узнала, что ждет ребенка. Остров жил своей жизнью под умелым руководством Октавиуса. Но не было привычной разгульности. Давненько намечавшуюся свадьбу отложили. Не было шумных пьянок в уже появившейся таверне. Люди просто жили и ждали. Ждали больших хозяйских кораблей. Ждали маленьких рыбацких лодок. Ждали любых вестей с моря. Но ветер приносил только дурманящий запах свободы. То утро запомнится греку надолго. Раннее утро – излюбленное время для прогулок. А обилие мыслей и проблем помешало следить за дорогой. Октавиус пришел в себя, когда уже успел углубиться далеко в лес. Он не был еще в этой части острова. И удивленно отметил, что идет по аккуратно протоптанной тропинке. Деревья приветливо расступались где-то впереди, приглашая на милую полянку с небольшим домом посередине. Грек не мог себе и представить, что в глубине острова живет еще кто-то – вся деревня Фаратона располагалась на берегу. Дом был одноэтажным, без каких-либо украшений, но аккуратным и казавшимся крепким. Словно чья-то невидимая рука перенесла его из деревни и плюхнула посреди полянки. В месте, куда никто из жителей острова не заходил. Где-то впереди шумело море, обрушивая волны на скалистый берег. В этой части острова не было бухты, чтобы пришвартовать корабль. Октавиус замер у кромки леса, по привычке вытащив тонкий кинжал из ножен. Он не любил огнестрельное оружие, всегда полагаясь на верную сталь. Прямо перед ним, спиной к нему, стоял высокий черноволосый мужчина. Брюки, заправленные в высокие сапоги. Обнаженный торс, надменная осанка... Даже со спины грек узнал Фаратона! Но как… Человек обернулся на шум: приближение Октавиуса явно не осталось незамеченным. Равно, как и не было уже сомнений, что наместник нашел капитана. Мишель удивленно улыбнулся и опустил руку с листом бумаги, который читал до прихода бывшего второго помощника. - Что ты тут делаешь? – вместо приветствия спросил он, складывая лист вчетверо. - Капитан! Ты жив, черт возьми! – воскликнул грек, готовый рассмеяться. Фаратон нахмурился. - А с чего ты взял, что это должно быть по-другому? - Виразон захватил «Белый лебедь», ходили слухи, что прикончил и вас, а… - А Десница? - В плену. Лицо капитана стало почти серого цвета. Взгляд потяжелел. Кулак сжался, но через несколько мгновений бессильно расслабился. - Пленный - не значит мертвый. Что на острове? - Паника. - Все здоровы?.. – Мишель запнулся, думая, стоит ли завершать фразу. Но уже спокойный ожидающий вид молодого наместника напомнил капитану, что перед ним свой человек. – Почему Али не приходил ко мне?.. Да, он знал, что я здесь, - поспешно добавил капитан, заметив, как изменилось лицо грека. - Он занят. Все здоровы, кроме твоей француженки. - Что с ней? Октавиус посмотрел удивленно: он не привык слышать в голосе Фаратона такое беспокойство. - Это ты узнаешь от нее или доктора. Я не волен раскрывать ее секретов. Мишель ухмыльнулся. - Вернись в деревню и успокой всех. - А ты?.. Капитан, уже повернувшийся к дому, остановился. - А у меня еще есть дела. Греку ничего не оставалось, как просто уйти. Послушаться приказа и исчезнуть. Но принести обеспокоенным, измученным ожиданием людям весть, что их капитан жив. Надежда жива. И враг еще долго не сможет близко подойти к их обустроенным домам. Глава восьмидесятая Фаратон сидел за столом, держа в руке письмо, но уже не обращал на него внимания. Мысли пирата были заняты совсем другим. Теперь море было убеждено, что он погиб. Можно попытаться извлечь из этого какую-то выгоду. Но… О какой выгоде может идти речь, если так глупо сложил голову один из его людей? А другой оказался в плену – и еще предстояло придумать, каким образом его оттуда вызволять. Анри-Мишель с размаху прижал скомканный листок бумаги ладонью к столу. Зачем он попросил итальянца заменить его? Фаратон со злостью сжал руку в кулак, снова ударив им по столешнице. Диана. Из-за нее. Только из-за нее. После той ночи двойного бегства он не мог думать ни о ком, кроме нее. Чем она его так задела? Ну не влюбился же он!.. Возбужденное сознание не позволило проникнуть светлому образу Дианы в сегодняшний день. Пират закрыл глаза, призывая себя к спокойствию. Диана – это самая меньшая проблема по сравнению со всем остальным. Ее даже не нужно решать. Но он остался на острове, не сумев покинуть Осирис. И прикрываясь некой миссией… Да, он многое узнал, оставаясь в тени, но - и вместо него был убит Франческо. «Значит, так было суждено», – апатично отметил пират про себя. Пожалуй, лучше не думать об этой ошибке судьбы, жертвой которой стал матрос – это было слишком тяжело и бесполезно. Хотя, может быть, это слишком громко сказано: тяжело; в среде пиратов жизнь ставили очень невысоко, порой ее можно было купить и продать за пару пистолей. Морским разбойникам было наплевать на их собственную жизнь, ведь она подвергалась опасности по десять раз на дню. Пираты всегда жили настоящим, не задумываясь о прошлом и будущем: что стоит завтрашний день, если можно насладиться радостями сегодняшнего? А какое значение для них имела смерть «товарища по ремеслу»? Нулевое. Несмотря на высокое происхождение, Лермон был пиратом. Он стал таковым, хотя еще и не опустился до полузвериного образа жизни многих корсаров. Смерть Франческо Селиани не расстроила его, а, скорее, озадачила. И вряд ли кто-то вправе обвинять его в бессердечности: он не остался равнодушным, что подтверждала минутная вспышка гнева; но, будь он мягче, он бы не стал тем, кем его знало море. Привыкнув хладнокровно оценивать события, Фаратон посмотрел на произошедшее несколько с другой стороны. Во-первых, всеобщая уверенность в том, что он погиб, открывала перед ним некоторые любопытные перспективы. «Воскреснув», он застанет врасплох своих врагов, и действовать против них станет легче... Просто надо воспользоваться сложившейся ситуацией и выжать из нее все возможные плюсы. Это делать пират умел. А во-вторых... Франческо был потрясающим фехтовальщиком, почти равным по уровню самому Фаратону, кроме того, он прекрасно стрелял, владел практическими всеми видами оружия, которое было в ходу у пиратов. Как же должен был Виразон фехтовать, стрелять (или что он там делал?!), чтобы убить итальянца? В какой-то момент Мишелю стало не по себе. Пират провел рукой по волосам и встал, машинально взяв в руки письмо, хотя мысли его были слишком далеки от этого несчастного листка бумаги, которому, быть может, еще придется сыграть какую-нибудь роль в трагикомедии его жизни. Но это будет не раньше, чем Анри дочитает письмо, а он, похоже, делать этого не собирался. Высокий, подтянутый, он застыл посреди комнаты, устремив черный задумчивый взгляд далеко за распахнутое окно. Да, наверное, Октавиус был прав в чем-то: Фаратону сейчас было необходимо вернуться в деревню и успокоить островитян. А потом... потом он решит, что делать дальше. Сказав себе, что появится в деревне завтра днем, Фаратон с видом какой-то отрешенной меланхолии, близкой к равнодушию, взглянул на письмо. «... все пути ведут к Виразону. Надо искать в его окружении...» Мишель вздрогнул от неожиданности, но, быстро взяв себя в руки, присел на край стола, намереваясь прочитать письмо с начала и до конца, чтобы понять к чему эти строки о Виразоне. И что (или кого) именно надо искать среди приверженцев последнего. «Здравствуйте, герцог! Простите, что задержала вашего сокола, но я должна была многое обдумать, прежде чем решиться написать вам ответ. Ведь, согласитесь со мной, не каждый день получаешь послания от человека, которого уже пять лет считала мертвым. Вы лишь смутно намекнули мне на то, где вы и как вам удалось выжить, а я не буду задавать вам вопросы относительно вашего тайного существования в месте, мне неизвестном...» С какой-то насмешливой презрительностью скользнул он взглядом по строкам, написанным крупным, до оскомины на зубах одинаково круглым почерком Луизы, его сестры. Он уже читал начало письма. Еще на поляне перед появлением наместника. Сейчас бывшая мадемуазель де Лермон замысловато выражаясь, начнет охать по тому поводу, что «не имеет возможности разорвать свое сердце надвое, подарив каждому из них по части». Она сожалела, что ее любимый брат за что-то ненавидит обожаемого ею мужа. И прочее, и прочее. Глава восемьдесят первая Фаратон жестко улыбнулся, и эта улыбка и полуприщуренные глаза, в которых тихо светился холод, придавали его отчужденно-красивому лицу какое-то почти ужасное выражение. Но по мере чтения им письма оно сменялось бесстрастием, а потом легким удивлением. «Но все же, герцог, несмотря на выше написанное, я хочу сказать вам - еще раз вам сказать, - что люблю вас по-прежнему. Но я помню также и о Доменике. О нем я помнила всегда. Знаете, Лермон, я провела свое маленькое расследование относительно местонахождения брата. Самое интересное, что все пути ведут к Виразону. Надо искать в его окружении. Есть только несколько человек во всем Средиземноморье, подобным образом попавших сюда: это сам Виразон, его друг торговец Харсим-бей и его враг Фаратон, хотя Фаратон появился на море значительно позже...» Анри хмыкнул. «Мне кажется, что Доменик еще жив. Герцог, попробуйте втереться в доверие к Виразону: он не воюет против французов, хотя по национальности является испанцем (а мой муж в этом не уверен и говорит, что пират – француз). Харсим-бей связан с ним узами дружбы и торговли. Может быть, он и есть – наш потерянный брат? Сударь, я не знаю, где вы, но я все же ответила на все ваши вопросы. И, пожалуйста, не надо корить меня за любовь к Сезару. Вы не знаете, что такое настоящая любовь. Прощайте. С уважением, Луиса».