«Луиса, – мысленно передразнил пират, – испанка». В конверте кроме листков бумаги, составляющих письмо, лежал небольшой овальный, почти круглый предмет. Фаратон достал его и принялся с интересом разглядывать этот неожиданный презент. Он оказался небольшим медальоном из темного серебра, украшенный золотыми прожилками. На нем были изображены инициалы Луизы: «L» в переплетении с «F». Мишель машинально засунул его во внутренний карман, через мгновение про него забыв. Однако письмо глубоко запало ему в душу. Это неожиданное, резкое напоминание о пропавшем брате перевернуло что-то в его душе. Он давно уже забыл о Доменике. Глупец.... Как можно было остановить поиски на Шасси, даже не пытаясь ни на лье продвинуться дальше? Как можно было так быстро оставить на милость Фортуны дальнейшую судьбу Доменика? Как можно было так просто отказаться от возможности найти его? Похоже на предательство. Мишель замер, позволив волне сожаления вернуть его в прошлое. Он словно снова стал тем, кем он являлся некогда, тем, чья прежняя манера поведения осталась где-то глубоко внутри, скрытая под маской пирата. Он позволил себе испытать невозможное чувство стыда, зная наперед, что уже завтра вспомнит это как минутную слабость. Но сейчас Лермон словно увидел перед собой строгое лицо графа де Тореаля. Оно выступало из прошлого изысканно выполненным портретом, будто бы нарисованным аккуратными, тонкими штрихами. Каким он помнил брата? Доменик был утонченным. Тонкие, изящной рисовки черты лица, аккуратные линии носа и губ, изогнутые черные брови – и неподражаемые синие глаза, сверкавшие порой так удивительно. Тореаль был младше, но герцог не всегда мог выдержать эту сапфировую сталь, если граф злился. Иссиня-черные волнистые волосы завершали портрет, мягкими волнами обрамляя лицо. Герцог помнил брата семнадцатилетним мальчишкой. Пылким, непоследовательным, мальчишкой-максималистом во многом. Но уже тогда – о, последний разговор сильно выбивался из привычной картины – Доменик впервые казался повзрослевшим. Хотя таким же горячим, отказывающимся выслушать объяснения, не допускающим существования другой трактовки событий, кроме его собственной. Мишель медленно вздохнул. Воспоминания о ссоре, так неожиданно родившиеся в нем, оказались крайне неприятными. И стали источником новой волны сожаления. О том, что так и не удержал брата. О том, что так и не рассказал ему. О том, что так и не нашел в себе силы, а в обстоятельствах достаточные причины просто попросить прощения. Герцог взволнованно прошелся по комнате. Необычное ощущение того, что прошлое никуда не делось, что в мире еще остались родные люди, его семья, того, что на нем по-прежнему висит груз предсмертной просьбы матери, уже пустило корни в его душе. Право, как могут несколько строк, написанных знакомым подчерком, повлиять на настроение, на ближайшие цели. И на осознание самого себя. Сестра. Он не видел ее почти столько же, сколько не видел брата. И, хотя они с Луизой никогда близко не общались, герцог почувствовал, что желание встретиться с ней сильнее чего бы то ни было. Кроме того, шпионы уже доложили ему о месте нахождения донны де Фонсаграда. Ей не повезло. Или повезло – дела вели его туда же. Глава восемьдесят вторая Солнце уже неспешно клонилось, чтобы устало прислониться щекой к горизонту, а через некоторое время опуститься на мягкие перины, уступив свое место на небосводе месяцу. Озеро Элания мягко покрылось золотом, маня неподвижной гладью. Мизерное по меркам материка, оно даже на маленьком острове Фаратона не казалось большим. Элания была очень красива. Чистое, прозрачное до самого дна, при свете дня казавшееся неглубоким, озеро привлекало загадочной красотой. Вытянутое вдоль поляны, скрытое с трех сторон высокими деревьями, оно казалось укромным местом. В Эланию впадали или вытекали из нее почти все ручейки острова, как кровь к сердцу, стремясь к ее волшебной ледяной глубине. Каждый вечер Фаратон проводил рядом со своей любимицей. Безотчетно доверяя ей жизнь всякий раз, когда его покрытое бронзовым загаром мускулистое тело скрывалось под кристально чистой, но опасно холодной водой. Мишель переплывал озеро, забавляясь тем, что нырял к самому дну, силясь достать какой-нибудь особенно красивый камень или блестящую раковину. Ледяные родники били струями тело, грозя лишить его способности двигаться, но сильным движением Фаратон отправлял себя к поверхности. Восторг. Почти первобытный восторг – выскочить из воды, отряхиваясь, создавая вокруг себя облако из водяной пыли. Не предавала его еще Элания. Каждый раз выталкивая на берег, не позволяя опуститься ко дну. Вот и сегодня Фаратон, освеженный, удовлетворенный, растянулся на небольшом песчаном берегу, окруженном с одной стороны деревьями, а с другой небольшими камнями, словно горами. Так и нашел его Али. Пират спокойно дремал, забросив руки за голову. Он казался умиротворенным и почти счастливым. Но ни желания, ни времени умиляться у доктора не было. Он и так слишком рисковал, уйдя сейчас из деревни. - Мишель! – резковато окликнул он человека, которого мог бы назвать своим сыном. Пират вскочил и удивленно уставился на Али, видимо, еще не понимая, что происходит. Доктор спокойно уселся на один из валунов, отвернувшись к деревьям, чтобы позволить Фаратону одеться и привести себя в порядок. Пират казался недовольным. - Что случилось, Али? - Диана пыталась покончить с собой, - без какого-либо вступления спокойно проговорил араб, даже не стараясь смягчить действительность. Пират выронил рубашку, которую в этот момент пытался надеть на все еще влажное тело. Араб скривился, но промолчал. - Что ты сказал? Почему? - Потому что считает, что жить ей не зачем, ибо ее герой-любовник пал от руки своего врага. Фаратон, ты никогда не отличался непонятливостью, и, тем более, тупостью. Но неужели нельзя было предположить, что сделает с беременной женщиной твое отсутствие? - Бере… что?? Пират медленно опустился на соседний валун, не спуская недоверчивого взгляда с посеревшего лица араба. - Беременной, - спокойно повторил Али. – И настоятельно рекомендую тебе поскорее вернуться в деревню. Возможно, в следующий раз меня не окажется рядом, если наша импульсивная мамзель решит, что жить ей дальше не нужно. - Что она хотела сделать? - Нашла твой кинжал, - усмехнулся Али. – Символично, не правда ли? Выбрать именно его, умирая от любви к тебе. - О какой любви ты говоришь? – вопреки воле пирата, в его голосе прозвучало холодное недоверие. Али ограничился пристальным красноречивым взглядом. Еще в море Фаратон замкнулся в своей гордости. Заговор несколько встряхнул его и вернул былую человечность. Но хватило этого ненадолго – те несколько дней, что он провел на острове, превратились в сущую пытку для девушки. Его не тронуло ни ее необычно бледное лицо, ни на затаенная боль в голубых глазах. Идея оставить ее себе, как напоминание о том, что где-то еще есть Франция, стала почти навязчивой. Переубедить не удавалось. К чему теперь щадить его чувства, делая вид, что он не при чем в сложившийся ситуации? - Я должен вернуться к Диане, Мишель, - тише сказал Али, справившись с поднявшейся в груди злобой. – И моли бога, чтобы завтра я нашел там и тебя. Фаратон нахмурился, не ответив на последний выпад доктора. Злость и обида почему-то не могли перекрыть собой проснувшееся чувство вины – и отчаянное желание прижать Диану к себе… Глава восемьдесят третья Солнце уже почти скрылось за горизонтом, когда он очнулся. Он все так же лежал на берегу озера, где оставил его араб. Но теперь не было места безмятежности и покою. Две зыбких тени непременно вставали перед мысленным взором, стоило только закрыть глаза или задуматься: Десница, чью судьбу еще предстоит устраивать; и Диана, которую Фортуна чуть было не застала врасплох. Луна пришла на смену солнцу, рассеивая в воздухе свои несмелые серебряные лучи. В другое время пират бы надолго остался на берегу, наслаждаясь умиротворяющей тишиной и удивительной красотой этого места. Сегодня же его взгляд был прикован к тонкому кинжалу, который пират в задумчивости вертел в пальцах. Ночь постепенно овладевала островом, окутывая Эланию волшебной тьмой. Фаратон поднял голову, устремив взгляд туда, где озеро было окружено лесом. Все, что находилось еще дальше на запад, казалось ему мрачным и малоинтересным. Пират выяснил только, что всю западную часть острова покрывает влажный лес, никаких поселений и удобных бухт на изрезанном скалистом побережье там нет. Этого было достаточно, чтобы вообще перестать интересоваться той стороной. Сейчас он смотрел на молчаливые деревья, завороженный их каким-то непонятным величием. Тонкий, с изящной резной рукоятью, кинжал блестел, отражая лунный свет, быстро поворачиваясь в пальцах пирата. Прошло некоторое время прежде, чем Анри тронулся с места, оторвав взгляд от неба, где, нарушая всякие прогнозы, потихоньку сгущались грозовые тучи. Что ж, сегодня его прогулка будет недолгой. Он еще раз окинул пронзительным взором ночной, уже сине-черный без золота пейзаж. Фаратон смотрел на темные деревья и чувствовал смутную тревогу. Нужно было вернуться в деревню. Сейчас. Наступить на свою гордость, оставить в глубине души сомнения и возражения – и вернуться в деревню. Успокоить матросов, женщин. Показаться на глаза Диане, чтобы потом с чистой совестью сказать все, что думает о ее горячности. Может быть, вновь заключить ее в объятия, в сотый раз презрев законы света и морали. Найти эту чертовку Салиму – и отправить ее с посланием к Виразону. Его бывшая рабыня, умудрившаяся добиться свободы – неужели есть лучший кандидат для ведения переговоров с пиратом? Фаратон был готов к встрече. Он был готов на многое, когда его друг и помощник оказался в плену. Чтобы ни случилось, Салима должна оказаться у Виразона до конца этого месяца. Вернуться в деревню. Найти Салиму. Успокоить жителей. Он знал, что нужно делать, четко представил план, но почему-то предчувствие близкой опасности не оставляло его ни на минуту. Оно стократно возросло, когда от леса отделились двое, оказавшись на открытом пространстве. Пират скользнул к самой кромке воды в том месте, где Элания встречается с первыми лесными великанами, образуя удобное для наблюдения укрытие. Люди остановились в десяти шагах от насторожившегося пирата и продолжили, по-видимому, только начатый ими разговор. – Где тебя носило, Мигель? – по-испански спросил один у другого. Фаратон узнал этот голос. Говоривший служил матросом на одном из его кораблей. Странно. – Виразон, да и все, думают, что пристрелил этого el paparote Фаратона, а эта собака жива. – Что? – Я слышал его разговор с арабом, не беспокойся, Мигель. Он здесь, где-то по поляне бродить должен или в доме сидеть пеньком. Если он успел смыться в деревню – наше дело пропащее. – Caramba, живучая тварь, – выругался Мигель. – А в задержке ты меня не волен винить: пришлось принять бой, навязанный одним из пиратов Виразона. – Ну? – в голосе матроса (уже бывшего) зазвучало беспокойство. – Все в порядке, только потери слишком велики. Не важно, Эстебан. Выкладывай про Фаратона. К утру он должен стать безобиднее мухи…. Пора сделать слухи реальностью. Эстебан одобрительно хмыкнул. Глава восемьдесят четвертая Мишель с трудом перевел дыхание, отказываясь верить в услышанное. Предательство? Заговор? Опять?! Фаратон сжимал в руке кинжал, искренне жалея, что не взял с собой ни пистолета, ни шпаги. Но ничего, он еще потребует удовлетворения у изменчивой злодейки по имени Фортуна. И она не посмеет отказать своему любимчику! Испанцы тем временем спокойно продолжали «светскую» беседу, щедро пересыпая ее ругательствами из обширного запаса кастильских выражений. – Хозяин велел убрать всю верхушку, а потом он сам займется островом, – пояснил Мигель. – Фаратон, докторишка, этот дьявол Октавиус… – Адмирал – просто дьявол! – с еле заметным, но все же прозвучавшим в голосе восхищением, заметил Эстебан. – Странно, что он уживается с ангелами, которых воплощают в себе его жена и дочь, – мягким и печальным голосом сказал Мигель и тут же себя резко оборвал: – Мы отвлеклись, Эстебан! Где этот треклятый пират? – Подожди, Мигель, спусти паруса. Дальше этого острова Фаратон не уйдет. Спит, небось, в своей постели в лачуге… Сначала объясни мне, что ты намерен делать. – «Спусти паруса», – дразняще повторил тот. – Убить их всех. По порядку. Начиная с головы. – Девчонка – моя. – Надо делать все тихо и быстро. У меня нет людей, благодаря Виразону. Да и оставшиеся двадцать-тридцать человек, в случае чего, не успеют прийти на помощь. Меня высадили на западе острова, и «Вира» потеряет два часа, пока доберется до восточной бухты, как ты говорил, единственного места, где такой большой корабль может пришвартоваться без риска залезть на скалы или застрять килем в песке. – Ты объяснил более чем подробно.