Он спокойно наклонил голову и подтвердил словами: – Уеду. И не вам меня останавливать, герцог… – Но это же глупо! – прервал его Мишель. – …и не вам меня учить, – закончил Доменик. Глава третья Лермон умолк и заставил себя успокоиться, сбросить юношескую горячность и вести себя, как подобает герцогу де Лермону. – Продолжай, – проговорил он тихо, почти спокойно глядя в равнодушные глаза брата – О моих владениях не беспокойтесь, я позабочусь о них сам. – На расстоянии? – На расстоянии. Тореаль в надежных руках управляющего, тебе это известно. Мой особняк в Париже тоже под присмотром. Мишель вздохнул, но возражать не стал. – Куда же ты поедешь? – Все это не касается вашей светлости никоим образом, – улыбнулся Доменик. Герцог удержался от резкости, только еще больше побледнел. Слова брата били хлыстом. Такой мягкий, спокойный и добрый Тореаль, и вдруг… – Вот как, – прошептал Лермон себе под нос. Тореаль это проигнорировал. – Единственная просьба к вам – не поднимать на уши весь дом по этому поводу. Совершенно незачем лишать покоя ни матушку, ни Луизу. – Ты сам лишишь их сна, если ничего не скажешь им! Доменик снова улыбнулся. – Я напишу им по письму. Герцог отказывался верить. Мучительно захотелось проснуться и стряхнуть с себя этот кошмар. – Брат, я не отпущу тебя… – А знаете, я убегу, – с этими словами граф встал и вновь подошел к окну. Мишель остался на месте в трех шагах от него. Какая-то страшная, непреодолимая сила отталкивала его от брата, не давала подойти, а когда Лермон пытался противиться и приблизиться к Доменику, – начинала душить. Что-то подсказало – Тореаль не только был серьезен сейчас, но он действительно воплотит в жизнь все, о чем говорил. – Когда-нибудь я найду тебя, – проговорил Мишель, теребя в руке платок. – И верну домой, вот увидишь. Граф покачал головой. – Удачи. Казалась, что в эту минуту умер тот Тореаль, которым знал его Анри-Мишель. А тот, кто пришел взамен ему, Лермону был чужд. Доменик спокойно смотрел ему в глаза совсем взрослым, строгим взглядом. Волосы четко обрамляли еще бледное лицо, превращая его в маску. Тонкие пальцы мягко легли на подоконник, по-прежнему слегка подрагивая от пережитого волнения. Фигура его будто бы светилась спокойствием и самоуверенностью. Но что-то дрогнуло. Какая-то мысль… руки сжались в кулаки, голова резко опустилась на грудь. – Черт, – прошептал Доменик. – Черт! Мишель подошел к нему и положил руку ему на плечо. – Брат… Тореаль вновь отшатнулся от него, промолчал, диким взглядом глядя герцогу в глаза. – Уходите, – пробормотал он. Мишель замер. Что? Прогоняет? Он с ума сошел? – Доменик… – Уходите, – голос графа сейчас больше походил на шипение разозленной змеи, чем на человеческую речь. Он шагнул навстречу герцогу, заставив его тем самым отскочить на пару шагов назад. Мишель еще что-то хотел сказать, но полубезумный взгляд брата заставил его промолчать. Доменик не мог видеть брата сейчас. Слишком остра была рана, слишком свежи воспоминания. Он не рассчитал свои силы, за недолгое спокойствие ему пришлось слишком дорого заплатить. Он не мог уже сдерживаться. Чувствовал, еще минута, - и он не выдержит, ударит Лермона, вызовет его на дуэль или просто прикончит. Где-то в глубине души он понимал, что Анри-Мишель говорил с ним искренне, но сейчас не мог позволить себе поверить в это. Залитый серебряным сиянием луны сад. Темные фигуры, замершие в страстном объятии. Приглушенный стон Сабины. Стон наслаждения. Еще свежи были воспоминания о ее нежном голосе, шептавшим ему слова любви долгими ночами. Мог ли он подумать…. Мог ли он верить?! Дрожь пробежала по телу юного графа. Неимоверным усилием он заставил себя остаться на месте. – Прочь отсюда, – еще приглушеннее сказал Доменик, до дикой боли сжимая кулаки. Левая рука заалела от крови. – Прочь! Анри-Мишель вылетел из покоев брата. Никогда он не видел еще Тореаля в таком состоянии. Если бы он мог вернуть время хотя бы на полчаса назад, он бы по-другому говорил с братом. Сейчас он уже ничего сделать не мог. Твердо решив поговорить с Домеником на свежую голову, герцог удалился к себе. И заснул, едва голова его коснулась подушки. Глава четвертая Дорогая моя Луиза! Возлюбленная сестра моя! Когда вы прочтете эти строки, столь торопливо написанные мною, я уже, вероятно, буду очень далеко от Вас. Я прошу Вас простить мне мою поспешность. Прошу простить мне то, что я не искал встречи с Вами. Луиза, простите меня, но по-другому я не могу. Когда-нибудь вы поймете мой поступок. Вы полюбите. И я желаю Вам не терять… Я уезжаю из Парижа. Более того, я покидаю столь любимую мною Францию, ибо она стала чужой мне. Простите меня. При всей любви к Вам, маленькая моя сестра, я не могу позволить себе приехать к Вам в Шато, чтобы попрощаться. Я боюсь видеть ваши слезы. Я знаю, что не смогу выдержать их с той же стойкостью, с которой выдержал отчаяние Мишеля. Я оставляю Вас с матушкой в надежных руках нашего дорогого брата. Верьте ему. Слушайте его советов. Будьте счастливы, Луиза. И, умоляю, не ищите меня… Прощайте, моя дорогая сестра. С нежностью и надеждой Ваш брат Доменик. Хрупкая шестнадцатилетняя девушка в сотый раз перечитала короткое письмо брата, так ничего ей и не объяснившее. Сжала в руке, сдерживая слезы. Девушка была прелестна, а горе, казалось, только красило ее. Прекрасные темно-карие глаза, роскошные каштановые волосы, собранные в незамысловатую прическу. Чуть наивный, добрый и глубокий взгляд. Тонкий стан, гордая осанка. В свои шестнадцать лет Луиза де Марсиньи была прекрасна. И, хотя сейчас ее бархатные глаза покраснели, румянец исчез с лица, во взгляде появилось неведомое ей ранее выражение отчаяния, она все равно была очаровательна. Хотя и очень печальна. Луиза сидела в богато отделанном кресле, держа в руках злополучное письмо. Слова, еще секунду назад готовые сорваться с ее губ, словно застряли в горле, задушенные слезами. Она только сегодня вернулась в Париж из поместья. А здесь ее ждали печальные новости. Мишель отказался комментировать отъезд Доменика. Никто в доме не знал, куда граф поехал. Или не хотел говорить. Несколько часов Луиза потратила на то, чтобы расспросить всех слуг, а затем матушку и старшего брата. Аврора отмалчивалась. Мишель откровенно избегал разговора на эту тему, словно боялся чего-то или чувствовал себя повинным в происходящем. Одинокая, горячая слеза прочертила влажную дорожку на нежной щеке мадемуазель, опаляя. Луиза словно не заметила. Она смотрела в текст письма, в очередной раз перечитывая его, словно надеялась получить там ответы на вопросы, что так жестоко мучили ее. Она очень любила Доменика. Именно с ним ей было спокойно, интересно, весело. Мишель был вынужден рано повзрослеть, на него легла ответственность за владения их семьи. Но Доменик был свободен в этом отношении. Все время, не занятое учебой или приключениями вдвоем с братом, юный граф посвящал своей сестре. И это были удивительные часы, проведенные за беседами или на свежем воздухе. Луиза даже не знала, когда именно он уехал. Она так хотела по возвращению из поместья поделиться с братом всеми переживаниями, которые терзали ее, всеми мыслями, которые теснились в ее прелестной головке. Поговорить о предстоящем замужестве…. Доменик бы выслушал ее, помог принять все, что происходит. И то, что ей придется покинуть родной дом. Выйти замуж за человека на двенадцать лет старше ее, которого она почти не знала… Ей только шестнадцать. Она не чувствовала, что готова к браку, который благословили родители. Семейство Шалиан стремилось породниться с родом Марсиньи, герцогов де Лермонов. Лучшего способа не нашли. Предварительная договоренность существовала еще когда несчастной девочке не исполнилось и пяти лет. И граф де Шалиан, будто бы нарочно, так и не женился. Верно, помнил о старом желании родителей. Всем этим так хотелось бы поделиться с Домеником. Он был единственным, кто не поддерживал идеи выдать ее замуж без ее на то согласия. Она знала, что ее и не должны спрашивать, что же она думает по этому поводу. Но… Глава пятая