- Как вы предпочитаете получить названную сумму? – глухо спросил Виразон, привычным жестом приобняв Сабину за талию, не позволяя ей упасть. Фаратон вздрогнул от неожиданности. - У тебя есть то, что мне нужно. Я думаю, в нашем случае выкуп достаточный… Глава сто двадцать вторая Виразон коротко кивнул. В его взгляде отразилось что-то, похожее на удовлетворение: возможно, он предполагал, что Фаратон потребует вернуть пленного. Хотел сэкономить на рабыне? Вряд ли. Но что двигало противником, Мишель понять не мог. Он спокойно выдержал необычно холодный, тяжелый взгляд Виразона, уже почти радуясь, что так просто удалось вернуть Диара. Словно в подтверждение его мыслей в зале появился Энрике с пленником в придачу. Надо отдать Виразону должное, Десница выглядел неплохо. Только казался немного уставшим. - Оперативно, - проговорил Мишель, насмешливо поклонившись. Тот ответил сухим кивком. Казалось, он забыл про наличие в зале человека, не так давно оставившего ему на память прекрасную дырку в ладони. Фаратон не стал навязываться. Он вышел из залы с Диаром, чувствуя заметное облегчение: ему тяжело было находиться рядом с Бризом, хотя тот не показывал никаких признаков враждебности. Так и не удалось рассмотреть его толком, или хотя бы представить, каким он мог быть. Виразон был высок, одного роста с самим Мишелем, худощав, но при этом от его фигуры веяло какой-то хищной, опасной грацией и силой. Выбившаяся прядь указывала на то, что пират тоже брюнет, но цвет глаз остался неопределенным. Их выражение Фаратону казалось знакомым, но выдержать их взгляд было чертовски сложно. Лермон перевел дыхание, глядя на вновь обретенного помощника. Десница выглядел удрученно. Бледный, с растрепанными больше обычного волосами, но в чистой одежде, он почти робко смотрел на капитана, явно не зная, что сказать. Его неожиданное освобождение стало сюрпризом, выбило из колеи, полностью смазав тот облик Виразона, к которому все привыкли. Диар остался жив, и он вернулся к своим. Немыслимо. Фаратон отправил помощника на корабль, а сам остался в городе. Хотелось побыть одному. Его не покидало странное ощущение, что он что-то упускает, что-то очень важное, утекает сквозь пальцы, оставив взамен странное предчувствие. Он впервые встретился с тем, кого привык считать своим врагом. И он хотел сказать очень многое. Сделать – очень многое. А не сказал и не сделал ничего. Виразон купил его рабыню, заплатил распорядителю. Вернул пленника. Но не шло из головы странное выражение его глаз. Что же он упускает? Виразон проводил Фаратона с Десницей сосредоточенным взглядом и посмотрел на пленницу, которую по-прежнему держал в объятиях. Ее прелестное лицо покрыла снежная бледность, если бы не его руки, она упала бы. Ей нужно было время, чтобы немного прийти в себя. – Энрике, – окликнул он помощника. Когда тот приблизился, Бриз легонько подтолкнул Сабину к нему. – Отведи ее на корабль. Но графиня застыла, как изваяние и медленно обернувшись к пирату, почти не дыша спросила, сплетая белые пальцы: – Виразон? Виразон – он сказал? Так меня продали Виразону? – одинокая слеза скатилась по белой щеке, коснулась уголка пересохших губ и упала на плащ пирата. Сабина дернулась и побежала в сторону, не соображая, что делает. Двери в залу были уже закрыты – кроме одной, но возле нее встал Энрике, поэтому пират ограничился наблюдением за мечущейся по помещению рабыней. Сабина остановилась у противоположной от него стены и, соскользнув по ней на пол, прошептала, глотая слезы и ломая пальцы: – Нет, меня нельзя продать…. Я французская дворянка…. Глава сто двадцать третья Она что-то повторяла, непрестанно повторяя имена Мишеля и Бриана, закрыв лицо тонкими изящными руками. Помощник хотел выполнить приказ капитана и отвести француженку на корабль, но Виразон не позволил. Сделав знак Энрике оставаться на месте, он с какой-то странной улыбкой приблизился к плачущей графине. Энрике не помнил, чтобы он когда-нибудь делал нечто подобное, обычно при истериках рабынь с ними разбирались матросы. Но с другой стороны, никого из матросов рядом не было, а помощнику было велено следить за дверью. Ну не будет же, право слово, сам Виразон стоять у входа. Придя к такому, вполне логичному, по его мнению, выводу, испанец успокоил сомнения и посмотрел на пирата, присевшего рядом с Сабиной. Графиня де Шалиан, только почувствовав присутствие хозяина, замолчала и с откровенным ужасом в пожелтевших глазах взглянула на него. Что она увидела? Маску, скрывающую все лицо до губ, черную бородку, служащую словно продолжением маски. Сверкающие через прорези глаза. О, эти глаза! Они парализовали бедную женщину, зачаровали ее. Чуждые теплу, они казались ледяными северными озерами, таящими в своей глубине смертельный холод. Никогда еще Сабина не видела таких неподвижных, пронзающих взглядом глаз. Она задрожала, черноволосая головка упала на грудь, по щекам опять покатились слезы. Теплое прикосновение бархата красной перчатки к ее лицу заставило Сабину поднять голову. По спине пробежал мороз. – Продана? – спросил тихий, глубокий, но властный, чуть холодноватый голос. Взгляд пирата стал другим: лед сменился непроницаемостью. Сабина резко поправила соскальзывающий с плеч хозяйский плащ и непокорным движением головы освободилась от руки хозяина. Насмешливая улыбка скользнула по его тонким губам – Я французская дворянка! – заявила она. – Здесь ты никто. – Ваша рабыня? – закончила его мысль она, с удивлением отмечая про себя, что Виразон говорит с ней по-французски, в то время как те фразы, которыми они обменялись с Фаратоном, звучали на испанском. Виразон мягко взял ее за плечи и заставил встать, поднявшись вслед за ней. Сабина оказалась почти прижатой им к стене, опять закружилась голова, в глазах потемнело. Если бы не сильные руки пирата, она бы упала на пол. – Не нравится это слово? Не произноси его. Успокойся, Сабина (ведь так тебя зовут?) Успокойся и перестань бегать от меня... – Вы пират... – Фаратон тоже пират, – в глазах Виразона скользнула искра. – Ты же не умерла, пока он вез тебя сюда. – Причем тут... Я продана! Понимаете? Вам, Виразону!.. Еще месяц назад я была в Версале… – Душа моя, месяц – это баснословный срок, – мрачно усмехнулся Виразон. – Еще несколько недель назад я был в Риме. Она слабо улыбнулась. Пират встряхнул и аккуратно поправил на ней плащ, приподняв ее подбородок. – Нам пора на корабль... – Не хочу, – она сделала отчаянное усилие, чтобы сбежать, но в итоге оказалась в объятиях пирата. Снова. Только сейчас она осознавала, что ее обнимают. Пусть, без эмоций, пусть случайно. Обнимают. Виразон. Господи, если бы она только могла это рассказать при дворе… Но насмешка опять скользнула по тонким губам пирата, и в янтарных глазах женщины вспыхнуло испуганное удивление. – Что ты не хочешь? – спросил Виразон, не думая ее отпускать. – Не хочешь на корабль, пойдешь пешком по воде. Она перестала сопротивляться и уронила голову ему на грудь, жалобно шепнув: – Домой хочу... Виразон остался бесстрастным. Он отстранился и, дав знак Энрике, передал ему Сабину. – Скорее на «Пантеру», у меня нет желания здесь оставаться. Сабина проводила его пасмурным взглядом и покорно пошла вслед, ведомая Энрике. Виразон пугал ее. И манил. Где-то в глубине души проснулась слабая надежда: а вдруг ей все-таки удастся вернуться домой. А вдруг удастся отомстить Лермону? В конечном итоге, она жива… Глава сто двадцать четвертая Лето 1672 года Память женщины короче жизни бабочки: утром она помнит и думает о том, кого помнит, днем помнит, но уже не думает, а вечером не вспоминает и, тем более, не думает. Виразон. Судьба – ребенок. А жизни людей - ее любимые игрушки. Детям интересно создавать невозможное, им неинтересно наблюдать. Хочется действовать, не думая о последствиях. Вот и сейчас Судьба посмеялась над семьей Шалиан, забросив их туда, куда они не должны были попасть. Отняла жизнь у Ангеррана, свободу у Сабины. Графиня не знала, что ее ждет. Всего одну ночь она провела на корабле. Одна. Виразон не пришел к ней. Она вообще его не видела со времени аукциона. И не знала, что ее больше мучает – неизвестность или осознание того, что она принадлежит одному из самых жестоких пиратов Средиземного моря. Надо сказать, ее держали в неплохих условиях. Хорошо и почти изысканно кормили, дали возможность одеться – в восточное платье. Но лучше удобная, пусть и непривычная вуаль, чем тяжелый хозяйский плащ, в который можно было только спрятаться. Она проплакала ночь и проспала весь день. Сейчас солнце уже спряталось за горизонт, бросив прощальную позолоту на паруса черного корабля. «Пантера» шла к своей цели. Корабль, ловя расправленными парусами ветер, уверенно шел на запад, отдаляясь от Крита. Полным тоски взглядом графиня смотрела за окно на ночное небо, усыпанное мириадами звезд. Ее душили слезы. Неволя. Рабство. Лермон – подлец! Пират! Как он мог так просто, так... так обыденно продать ее в рабство? До последнего, до того момента, как ее вывели в залу – она не могла поверить, что тот человек, которого она когда-то знала, способен на такое предательство. Графиня сидела на диване, окруженная кучей маленьких подушечек. Снова хотелось плакать, но что-то подсказывало ей, что ее слабость только разозлит Виразона. Или, может, заставит усмехнуться. Кто он? Она помнила его руки. Руки господина, властно и просто обнимающие принадлежавшую ему вещь. Но при этом в этих руках было спокойно. Вопреки всему. Она помнила его взгляд – и отдала бы все, чтобы забыть. Холодный, пристальный, он прятал мысли пирата, не позволяя эмоциям прорвать искусно возведенный барьер. Что он скрывал? Графиня обхватила себя руками, беспомощно откинувшись на спинку дивана. Не хотелось ничего. Даже свободы. Просто лечь и умереть. Если бы она ждала казнь, она попросила бы только об одном – хотя бы раз увидеть еще сына. Сабина сжалась, когда тихонько скрипнула дверь. В каюту кто-то вошел, а она не могла найти в себе силы поднять голову и посмотреть на гостя. Тишина стала почти осязаемой, воздух густым – ей стало невыносимо больно дышать. В этот раз ее покой нарушил не матрос, приносящий ей еду. И даже не Энрике, спрашивающий, как она. Сабина чувствовала, что в одном помещении с ней оказался кто-то, сильный и отстраненный, кто-то, кого она безумно боялась и больше всего хотела увидеть.