— Какое нарушение я совершил? — Объясню. Но сперва — документики. Владимир протянул капитану права, а сам мельком взглянул на часы. До встречи с Патриархом оставалось меньше часа. А сыщик еще собирался зайти в храм, получить душевный заряд для встречи с главой православной церкви. — Торопитесь? — от капитана не ускользнул взгляд Фризе на часы. — Очень тороплюсь. — Все торопятся, — с ехидцей заметил мент. Он был тощий, с лицом, изборожденным глубокими морщинами и печальными серыми глазами. «Еще нарастит себе пузо, — подумал сыщик. — Ему не больше тридцати». — Все торопятся и потому нарушают. Вы, Фриза, к примеру, пересекли сплошную разделительную полосу. — Фризе. Моя фамилия Фризе, — поправил Владимир. — Это во-первых. А во-вторых, я не обогнал ни одной машины. Зачем бы мне пересекать сплошную линию? — Думаете, я с вами буду спорить? Не буду. Вы сейчас сядете в нашу машину и прапорщик составит протокол. А уж потом суд решит, пересекали вы или не пересекали. И совсем не важно, Фризе ваша фамилия или Фреза. — Вот как? А что же важно? — Важно, что вы нарушитель. — За словом в карман этот капитан не лез. Владимир представил себе всю процедуру составления протокола и расстроился. До лавры всего десять минут езды, а он проторчит здесь с этими чертовыми вымогателями не меньше получаса. И опоздает к Его Святейшеству! — Капитан, я, действительно, очень тороплюсь. Я еду к Патриарху. — Все у нас едут к Патриарху. И каждый хочет приехать первым. Фризе никогда не баловал ментов взятками. Но не опаздывать же на встречу? Он достал из кармана красненькую купюру и молча протянул капитану. — Нас двое, — меланхолично произнес мент и показал глазами на милицейский «форд». Владимир протянул вторую «пятихатку», с удивлением обнаружив, что первая уже бесследно исчезла. Взамен он получил права. Через несколько минут сыщик поставил свою белую «красотку» на платную стоянку и дожидался, когда на перекрестке загорится зеленый свет для пешеходов. В это время мимо проехал «форд» с капитаном Иезуитовым за рулем. Рядом сидел еще один мент. Наверное, прапорщик. «Интересно, отдал ему капитан пятисотку, — подумал Фризе и сердито плюнул вслед милиционерам. — Или она так же таинственно, как и первая, исчезла в его бездонных карманах?» В том, что карманы у гаишника бездонные, сыщик не сомневался. Когда Владимир подходил к воротам лавры, настроение у него было испорчено напрочь. Куда только подевались приподнятость и легкая эйфория, когда он летел, словно на крыльях, по Ярославскому шоссе вдоль сосновых и березовых рощ, зеленых холмов, на которых кое-где белели колоколенки церквушек? Несправедливый «наезд» патрульных заставил его в течение десятка минут нарушить сразу несколько христианских заповедей. Помянул черта, ругался матом. Хоть и мысленно, но это же не снимает вины? И дал взятку! Да, и еще не простил ближнему своему, сиречь капитану Иезуитову, его грех! Ну, взял он деньги, взял. А кто выступил в роли искусителя? Кто потряс перед его глубокопосаженными глазами такой привлекательной ассигнацией? Владимир Петрович Фризе. Сердиться следовало только на самого себя. Ему хотелось предстать перед Патриархом таким чистеньким, отмытым. Сверкающим огурчиком без пупырышек. Но не получилось. О том, как он прожил всю предыдущую жизнь, мыслей в этот момент у него не возникло. «В конце концов я приехал сюда для того, чтобы передать Патриарху миллиард евро на благотворительные цели, — размышлял Владимир. — Неужели не простятся мне такие мелкие грешки, как взятка милицейскому капитану? Что за глупость втемяшилась в голову!». Чтобы отвлечься от непрошеных сомнений, Фризе побродил по территории лавры, внимательно вчитываясь в надписи на старых надгробиях, постоял у здания трапезной, стараясь представить, как проходят совместные обеды братии и принимает ли в них участие Святейший Патриарх? Душевное равновесие постепенно возвращалось к нему. И вместе с ним — чувство удовлетворения. «Молодец, Володька! — похвалил себя Фризе. — Доброе дело душу греет». Он прошел мимо распахнутых дверей главного собора и решительно направился к резиденции Святейшего. СЛОВО ПАСТЫРЯ В небольшой комнате, судя по обстановке, приемной, молодой мужчина в черном облачении пил чай из стакана в подстаканнике и внимательно смотрел на экран маленького телевизора. Там ожесточенно спорили из-за пары спичек Любшин с Евгением Леоновым и Юрием Яковлевым. — Вы Владимир Петрович Фризе? — спросил молодой человек, вероятно, секретарь Патриарха, и взглянул на большие напольные часы. — Его Святейшество примет вас через пять минут. Присаживайтесь. — Он показал на кресло. Фризе сел. — У нас в это время по программе «Благовест» передают церковные новости. А сегодня их неожиданно, без всякого предупреждения, заменили фильмом. «Кин-за-за», — проинформировал сыщика секретарь. — Уже то хорошо, что добрая картина. Но почему же сняли церковные новости? Молодой человек выключил телик и, поднявшись со стула, скрылся за большой дубовой дверью. Через мгновение он появился вновь и тихо сказал: — Владимир Петрович, Его Святейшество ждет вас. — Он указал на каменную, покрытую красной дорожкой лестницу, ведущую наверх. — Сюда, пожалуйста. «Господи, только бы в патриарших покоях не было этого чер… этого проклятого телевизора! — молча выругался сыщик, переступая порог большой светлой комнаты. Его снова охватила тревога. Даже неприсущая ему робость, сомнение, как вести себя с Патриархом. Фризе сердито дернул головой: — Силен нечистый, если даже в таком месте, в такой момент может напомнить, что он всегда поблизости». — Владимир Петрович Фризе, — задумчиво, словно, пытаясь определить по тому, как звучит имя гостя, его достоинства и недостатки, произнес Патриарх, когда они сели за небольшой круглый столик у окна. Сквозь узкий просвет в гардинах виднелись густые кроны лип. Лениво трепетала на ветерке листва и пышные желтые соцветия: июль приближался к середине. «Меня подвергают фейсконтролю, — решил сыщик. — Определяют, куда отправить? В чистилище или в ад?» Но спокойный, доброжелательный взгляд хозяина развеял тревожные мысли Владимира: его вовсе не собираются оценивать, выяснять, сильно ли погряз в грехах, не безбожник ли? Похоже, что этот старый человек, с глазами, излучающими доброту и сочувствие, готов понять каждого, кто хочет услышать совета или получить его благословение. — Вот, значит, какие они, частные сыщики, — продолжал Патриарх. — Непростое дело, Владимир Петрович? — Да, Ваше Святейшество. Но мне нравится. — И рисковать приходится? — Бывает и такое, — улыбнулся Владимир. Он чувствовал, что Патриарх спрашивает его не просто для того, чтобы отдать дань вежливости, что его по какой-то причине заинтересовала профессия Фризе. А вот по какой? — И стрелять в людей приходилось? — Приходилось, Ваше Святейшество. Патриарх сокрушенно качнул головой. Сыщик подумал: сейчас он поинтересуется, не убивал ли я людей? Но Патриарх спросил: — Каялись в грехах своих? Причащались? Сыщику показалось, что он спросил с опасением. И одновременно с надеждой. — Да, Ваше Святейшество. — И какое же у вас, Владимир Петрович, было самое сложное дело? — Вы только не смейтесь… — сказал Фризе, почувствовав облегчение, и наконец расслабился. Не мог не расслабиться, ощущая благодать, исходящую от собеседника. — У моей близкой приятельницы, — он осекся и готов был откусить себе язык за вырвавшуюся фразу. — Не стесняйтесь, Владимир Петрович. Сказано в Священном Писании: нет человека праведного на Земле, который делал бы добро и не грешил бы. Всемогущий Господь допустил грехопадение первых людей, потому что образ и подобие Божие выражается в свободе воли человека. Следует только помнить, что за эту свободу придется держать перед Ним ответ. Умели грешить, сумейте и покаяться. — Простите, Ваше Святейшество. Так вот, у приятельницы пропал кот. Персидский. Она заявила, что кот сбежал из-за меня. И потребовала срочно его разыскать. Не смог я устоять перед рыдающей девушкой. Но дело завалил. — Не без умысла? — спросил Патриарх, и в глазах его сверкнули неожиданные веселые искорки. Он улыбнулся. Улыбка, как и взгляд, была у него открытой и ободряющей. — Наверное, этот казус помешал вам сочетаться браком с приятельницей? Фризе молча развел ладони. — В университете вы специализировались на уголовном праве? — согнав с лица улыбку, спросил Святейший. — У меня было два «конька»: уголовное и административное. Пожилая монахиня внесла в кабинет поднос с чаем, сахарницу, блюдечко с ломтиками лимона и тут же удалилась. Наверное, минуту они сидели молча. Владимир положил в чашку серебряными щипчиками два куска сахара, размешал, стараясь не задеть ложечкой стенки чашки. Патриарх только пригубил чашку. — Я знаю, с чем вы пришли, Владимир Петрович. Благое деяние вы задумали. Отдать миллиард иностранной валюты, дабы призреть сирых и обездоленных. Святое дело. Я надеюсь, вы проверили: наследодатель заработал этот миллиард законным путем? — Мне это и в голову не пришло, — растерянно произнес Фризе. — Я знал из рассказов бабушки, что в годы Первой мировой ее дядю, немецкого инженера, выселили из России в Германию. А про то, что он стал в Киле крупным судозаводчиком, узнал в Инюрколлегии. Когда умерли его немецкие наследники. — Эти наследники продолжали заниматься судостроением? — Да. Только последний владелец — Франц Малисс-младший перед кончиной продал верфи. Капитал от их продажи и достался мне. — А почему не вашему папе? — Мои родители погибли в автомобильной катастрофе много лет назад. — Понятно. Значит, вы «всевышней волею Зевеса, наследник всех своих родных»? — Патриарх помолчал, продолжая внимательно разглядывать сыщика. — Человек в потоке мирской суеты забывает, что живет неправедно, и ему трудно услышать глас Божий. Только чрезвычайное событие — болезнь, смерть близких, потрясения в обществе — могут снять скорлупу «окамененного нечуствия» с его сердца. — Да, Ваше Святейшество, я знаком с такой окаменелостью. Только называю ее «броней». Иногда, мне кажется, что она меня спасает. Когда видишь, что такое вокруг твориться… — А всем не поможешь? — сказал Патриарх и слегка качнул головой. Фризе понял, что Святейший его осуждает.