– Весьма похвально, Чарлз, что вы решились. Похоже, решение наметилось. Впрочем, дайте знать, если в приходе начнутся проблемы. Это произнес своим звучным голосом епископ. Стелла, стоя под дверью столовой, теребила завязки фартука. Следует ли ей выйти? Пожалуй, да. Как добрая жена викария, она должна попрощаться с гостями, произнести несколько любезных фраз. Увы, все любезные фразы словно испарились. Может, Стелла и придумала бы что-нибудь приличное случаю, но ее смутил тон Чарлза, а главное, его слова: – Спасибо, что уделили мне время, ваше преосвященство. Спасибо, что проявили понимание. Я этого не забуду. – Ну что вы, друг мой, не стоит благодарностей… Времена нынче тяжелые, каждый из нас должен исполнять свой долг. Знаю, решение далось вам нелегко. Ваша отвага, Чарлз, поистине достойна похвалы. Мой поклон миссис Торн. Стелла вышла в коридор как раз в ту секунду, когда за епископом закрылась парадная дверь – только серебристо-седые волосы мелькнули. Чарлз запирал замок. Стелла заметила: напряжение в его лице, копившееся последние недели, несколько ослабло, будто разжалась внутренняя пружина. Впрочем, стоило Чарлзу увидеть жену, как мягкая задумчивость сменилась настороженностью. – Хорошо пообщались? – Да. Да, вроде неплохо. – Ужин почти готов. Я накрыла в столовой. Я подумала, мы могли бы… Стелла замолкла, потому что из кабинета вышел преподобный Стоукс. – Вот и славно, – с нарочитой сердечностью произнес Чарлз. – Я пригласил Эрнеста. Надеюсь, это не создаст тебе проблем? В кухне Стелла сорвала досаду на вареном картофеле. Как она орудовала толкушкой, как размазывала пюре по тарелкам! Пусть кажется, что его много. «Надеюсь, это не создаст тебе проблем»! Да нынче любой гость – проблема! Говядины едва хватит на двоих, о добавке и речи не идет; если же разделить мясо на три порции, то их и подавать стыдно, так они будут ничтожны. Впрочем, крушение планов еще хуже, чем близкий к нулю эффект от усилий, потраченных на стряпню. Музыка, свечи, разговор по душам у камина. Как бы не так! Нет, разговор, конечно, можно вести и с преподобным Стоуксом – но совсем не тот, на который настроилась Стелла. Во-первых, из-за уровня децибел (гарантия мигрени), а во-вторых… во-вторых… Выходя из кухни с подносом, Стелла услышала неестественно бодрый голос Чарлза. Муж говорил о приходе: – Не назову его процветающим, но и нищим не назову. Люди здесь живут порядочные, трудолюбивые, не склонные роптать на судьбу. Правда, на службах аншлага обычно не бывает, зато у нас действуют Союз солдатских матерей и Женский клуб. Также имеется кружок рукоделия, весьма эффективный, не правда ли, дорогая? Выхваченная из коридорного полумрака улыбкой мужа, точно прожектором, Стелла только и могла, что проглотить обиду и промямлить «да». Тем более досадно, что больше и ответить было нечего. Она расставила тарелки, себе выделив минимум мяса. – Выглядит восхитительно, милочка, – прогрохотал преподобный Стоукс, потирая руки. – Только что ж вы так мало взяли? Неужто аппетита нет? – Помолимся, – поспешно сказал Чарлз. Все трое склонили головы, Чарлз поймал взгляд жены и благодарно улыбнулся. И это было лучше всех деликатесов, вместе взятых. Когда пришло время подавать крамбл (сервированный в чайных чашках с целью скрыть его ничтожное количество), голова у Стеллы уже раскалывалась. Зато трехсторонними усилиями по поддержанию беседы был выкован хрупкий мосток между нею и Чарлзом. Стелла сбежала в кухню варить кофе, прислонилась к шкафчику, закрыла глаза, побаловала себя секундной надеждой. Конечно, в мечтах ей представлялся совсем другой вечер – а все же такого единения с мужем она давно не чувствовала. Наверное, в этом и состоит смысл супружества? Не в сочных экранных поцелуях, не в шелковых сорочках, но в вещах куда более важных и серьезных, как то: совместная душевная работа и общие цели. Может, когда преподобный Стоукс наконец-то откланяется, Стелла с Чарлзом посмеются над крамблом, который во всех смыслах оправдывает свое название, и над тем, что тугой на ухо Стоукс весь вечер звал Стеллу Шейлой? Может, сегодня считаные дюймы, что разделяют супругов в постели, перестанут быть арктической пустыней? Стелла поставила чашки на поднос и прошла в гостиную, где преподобный Стоукс успел оккупировать самое удобное, ближайшее к камину кресло. Стелла надеялась, что в тепле Стоукс не расслабится и долго не засидится. Уж наверное, ему надоело слушать о распорядке приходской жизни? – Разумеется, сейчас мы не служим вечерню – из-за затемнения, – объяснял Чарлз. – Но по воскресеньям прихожан всегда много. Людям нравится, когда служба длится недолго и вселяет оптимизм. С чашкой кофе Стелла примостилась на краешке дивана. Вселение в паству оптимизма давалось Чарлзу все труднее. По воскресеньям он поднимался ни свет ни заря, долго настраивался на нужный лад. По крайней мере так звучала версия для Стеллы. Каждый вечер он крался мимо спальни в каморку, что располагалась в недрах второго этажа, а Стелла зябла в супружеской постели и гадала, не является ли «настрой» отговоркой, поводом избегать ее. Наконец преподобный Стоукс со скрипом вытащил себя из кресла и объявил, что пора ему и честь знать. Пока Чарлз снимал с вешалки пальто преподобного, тот, поблескивая умильной слезой, благодарил хозяйку: – Спасибо за дивный вечер и за восхитительный ужин, милочка Шейла. Надеюсь, таких вечеров и таких ужинов будет еще много-много… – Да. Да, конечно. Я тоже… надеюсь, – мямлила Стелла, сама удивляясь, до чего часто лжет теперь, когда стала женой викария – не то что раньше. – Мы всегда вам рады, преподобный Стоукс. Вышел с шарфом на шее Чарлз. Прежде чем подать преподобному Стоуксу пальто, он покосился на жену. – Держите, Эрнест. Я провожу вас до автобусной остановки. А то, упаси бог, еще потеряетесь во время затемнения. Стелла мыла посуду, когда Чарлз вернулся. Послышался хлопок входной двери. Стелла взглянула на часы. Почти девять; если пошевеливаться, можно успеть к выпуску новостей. Стелла, пожалуй, предпочла бы не слышать о людских страданиях военного времени, но Чарлз считал себя обязанным быть в курсе событий, знать о каждой военной операции. Слишком много юношей из его прихода сражаются на разных фронтах, а теперь еще и Питер Андервуд записался на армейскую службу. Какая это малость – вместе с мужем присутствовать при выпуске вечерних новостей. То ли еще требуется от жены! Стелла залила водой эмалированную кастрюлю, в которой тушила говядину, лучше ей помокнуть до утра. – Спасибо. Голос мужа прозвучал в ту секунду, когда Стелла закрутила водопроводный кран и в кухне стало тихо. От неожиданности Стелла подпрыгнула. Чарлз стоял в дверном проеме. – Все в порядке… То есть я надеюсь, что все было в порядке. Продуктов слишком мало… – Это я виноват. Чарлз шагнул в кухню, ладонью пригладил непослушный вихор. Стелла уже знала: муж всегда так делает, когда нервничает. – Следовало уведомить тебя, что будет гость. Он снял с крючка посудное полотенце и остался стоять с ним, словно не представляя, для чего используется сей предмет. – Мне нужно с тобой поговорить. Гость к ужину – не единственное обстоятельство, о котором я тебя не уведомил. Сердце забилось с неожиданной силой. Наверное, так грохочут тревожные барабаны. О какой опасности предупреждает этот бой? В сознании мелькнуло слово «развод». Стелла сразу же отмела его. Чарлз никогда не дерзнул бы разлучить то, что сочетал Господь. – Присядь. Стелла послушалась. В гостиной тем временем зря горел камин – непростительная расточительность при нынешней дороговизне угля и дров. Выпуск новостей уже начался. Чарлз садиться не стал, он мерил шагами тесную кухню, скручивая посудное полотенце в жгут и снова раскручивая. – Чарлз, ты меня пугаешь. Что стряслось? Тебя в другой приход переводят, да? Предположение мигом укоренилось в голове, Стелла начала прикидывать, что из этого следует, искать причины, по которым Чарлз преподносит перевод как скверную новость. Наверное, из-за Нэнси. Конечно, из-за Нэнси! Приход где-нибудь на краю света – в Шотландии, допустим, или в какой-нибудь корнуолльской деревушке; теперь Стелла останется без подруги. Зато в остальных аспектах… – Не совсем. Чарлз вздохнул и сел напротив жены, сцепив пальцы, провел ладонью по лбу. Поднял взгляд, одновременно смиренный и чуть вызывающий. – Дело в том, что я… записался в действующую армию. Да, у меня бронь, я ведь священник. Но я больше не могу отсиживаться в тылу. – Чарлз грустно улыбнулся, с проникновением заглянул Стелле в глаза. – Перед тобой – преподобный Чарлз Торн, капеллан, помощник главного священника вооруженных сил. Через десять дней отправляюсь на фронт. Из Честера. Стелла сидела оглушенная, как после бомбежки, пустая, гулкая тишина била в виски. Чарлз шарахнул снарядом в самую сердцевину их брака. – Решение далось мне нелегко. Я заглянул в глубину собственной души, я провел много бессонных ночей, вопрошая Господа о пути, который Он мне предназначил. Не стану говорить, что не боюсь – это было бы нечестно по отношению к вам. Не стану говорить, что хочу отправиться на фронт, что не грешен в лукавом желании услышать от Господа: нет, сын Мой, служи Мне иначе – здесь, в Кингс-Оук, рядом с теми, кто тебе дорог… Сидя на своем обычном месте, на боковой скамье, Стелла внезапно вспомнила речь Чемберлена, которую передавали по радио в самом начале войны. Стелла готова была услышать из уст мужа: «Должен вам сообщить, что ожидания не оправдались»[9]. Она даже заранее прижала ладошку к губам, чтобы подавить предательский смешок. С того вечера на кухне ее эмоциями командовал некий маловменяемый оператор: как попало жал на рычажки, наугад втыкал вилки в розетки. – Но замысел Господень был ясен, – торжественно заключил с кафедры Чарлз. – Я услышал Голос, и я на него откликнулся. Завершив речь, Чарлз склонил голову и дождался, пока ошеломленная аудитория в полной мере проникнется высотой помыслов своего пастора. Внезапно прекратилось шарканье ног под скамьями и прочая возня, женщины бросили вязать, дремавшие пробудились. Косясь по сторонам, Стелла отметила: новость явилась для прихожан такой же неожиданностью, как и для нее самой. Лишь преподобный Стоукс, сидевший рядом со Стеллой, оставался безмятежен. Наверное, по своей тугоухости он просто ничего не услышал. Проповедь получилась сильная, ничего не скажешь. Сноп осеннего света облил склоненную голову Чарлза, и Стелла на миг ощутила гордость и острую тревогу – чувства куда более подобающие женщине, чей муж идет на войну, нежели замешательство, обида и гнев, которые, словно грязное белье, целую неделю копились в ее душе. – Помолимся, – сказал Чарлз. Паства зашуршала молитвенниками, заскрипела скамьями. – Господь Вседержитель, милостивейший Отец наш; Ты, Кому ведомы все тайны сердца! К Тебе взываем: помилуй тех, что вынуждены сражаться, когда насилие противоречит их убеждениям и отрывает их от близких и любимых. Благослови тех, чьи мужество, вера, стойкость и преданность равно подвергаются проверке; не оставь их Своей милостью. Да будет невредимо их тело и крепок дух, ибо на Твою любовь уповают. «Не на Господню любовь хочу уповать, – с горечью думала Стелла, – но на любовь мужа моего». В тот вечер Чарлз пошел спать раньше обычного. Стелла еще читала в постели роман про медсестру и летчика (взяла в приходском книжном клубе, там таких захватанных покетбуков было в избытке, под них выделили буфетную полку), когда на лестнице послышались шаги. Муж проследовал в ванную. Стелла, которая уже балансировала между явью и дивным сном, где летчик (Джордж) как раз привлек к себе на грудь медсестру (Марсию) и принялся целовать, «едва сдерживая неукротимое желание», резко вынырнула в реальность. Послышался шум бачка унитаза, бульканье воды, набираемой в раковину; затем дверь ванной открылась. На этот раз Чарлз не проскочил мимо супружеской спальни. Он вошел внутрь и, прежде чем сесть на кровать, окинул Стеллу неуверенным взглядом. – Я не сплю. Стелла захлопнула книгу, положила заглавием вниз на прикроватный столик. Чарлз молча осуждал ее литературные предпочтения, и Стелла это чувствовала. Возле его подушки всегда лежали Библия и тоненький сборничек стихов Оскара Уайльда, который подарил им на свадьбу Питер Андервуд. Странный подарок, по мнению Стеллы; впрочем, муж с этим сборничком буквально носился. – Я подумал, сегодня надо лечь пораньше. Ночник под зеленым абажуром светил еле-еле, лицо Чарлза было непроницаемо. Однако Стелла расслышала в его словах робкий вопрос. Тело вдруг ожило под несколькими одеялами, кровь заструилась быстрее, запульсировала в венах. Стеллу бросило в жар, фланелевая ночнушка показалась смирительной рубашкой. Неужели сейчас свершится? А она не подготовилась – не брызнула на себя духами, подаренными Нэнси в прошлый день рождения. Впрочем, может, Стелла выдает желаемое за действительное? После казуса с шелковой сорочкой она перестала доверять собственной интуиции. Может, Чарлз просто устал. Тяжело, со скрипом он улегся возле жены. Стелла замерла, не смела ни вздохнуть, ни взглянуть на Чарлза – вдруг он прочтет желание в ее глазах и проникнется к ней презрением? Вот сейчас он откроет Оскара Уайльда… Но нет – он полежал немного на спине, затем, как бы делая одолжение, повернулся к Стелле, опершись на локоть, посмотрел ей в лицо. – Милая, ты весьма успешно справляешься со своими обязанностями. Понимаю, для тебя это нелегко. Знай же: я благодарен тебе. – Я лишь хочу, чтобы ты был счастлив. Я, Чарлз, мечтаю быть для тебя хорошей женой. – У тебя получается. Ты хорошая жена. – Тогда почему?.. Он снова вздохнул, и с легким треском порвалась одна из ниточек, было протянувшихся между супругами. – Я же тебе объяснял. Действительно, Чарлз объяснял. В тот вечер, в кухне, терпеливо, точно имел дело с малым ребенком, он поведал Стелле, что совесть призывает его к активной роли в войне; что, отсиживаясь в тылу, он физически ощущает, как умаляется его человеческое достоинство; что не вправе называться мужчиной тот, кто прячется за Библией и пасторским воротничком. Последний пассаж всколыхнул в Стелле жалость и страсть, захотелось прильнуть к Чарлзу, заверить: в ее глазах нет человека мужественнее, чем он. Теперь она выпростала руку из-под одеяла, погладила его щеку; осмелев, подалась к мужу, коротко коснулась губами его губ.