Вместо этого Элен просто кивнула. Если и был человек, которому она всецело доверяла, он стоял перед ней. Они условились встретиться у Элен дома. Отпустив принесшего записку паренька, она заглянула в библиотеку, где отец разбирал последнюю почту, мельком взглянула на Лидию, устроившуюся с новой книгой, и вышла в небольшой внутренний двор, где устало вошла в чайный домик и села. Прошедшей ночью ей вновь не удалось сомкнуть глаз, и следы бессонницы и крайней усталости пролегли глубокими тенями на ее и без того бледном лице. Больше всего ее изматывала неопределенность. В двух предыдущих делах, где ей довелось помогать Виктору Андреевичу, не было того флера тайны, какой навис над ними сейчас. Элен мысленно перебрала все, что им было известно, и удрученно вздохнула. Ясности не было. Где-то неподалеку, должно быть, с проспекта послышался громкий хлопок, кто-то вскричал, и у Элен упало сердце. С недавних пор звук выстрела был ей хорошо знаком, и перепутать его с чем-либо еще у нее не вышло бы при всем желании. В груди сразу похолодело, стало тяжело дышать. Мысли метнулись к Виктору Андреевичу, как раз направлявшемуся к ним. Нет, нельзя об этом думать, нельзя даже мысли такой допускать!.. Тревога, однако, настолько крепко поселилась в ее сердце, что Элен вновь вскочила. Быть может, послать кого-то из слуг ему навстречу? Или хотя бы на проспект – возможно, кому-то нужна помощь?.. Уверившись в правильности своего решения, она едва ли не бегом кинулась обратно в дом, но опоздала. Входная дверь распахнулась прямо перед ней, явив ее изумленному взору слегка помятого Виктора Андреевича с молодым юношей, которого он поддерживал под руку. Юноша был бледен – еще бледнее, чем сама Элен – и едва держался на ногах. Левая рука, словно плеть, висела вдоль тела, с кончиков пальцев капало что-то алое, пятная дерево паркета. Элен ощутила дурноту. – Агафья! Скорее зови доктора! Появившаяся в дверях горничная с причитаниями кинулась выполнять поручения, чуть не столкнувшись с Павлом Никитичем. Тот остановил ее властным движением. – Сперва прикажи вскипятить воду и найди чистую ткань, спирт и нож. Да поживее, Агафья! Та бросилась выполнять приказ. Сам Павел Никитич, обойдя перепуганную Лидию, подхватил юношу под другую руку и кивнул в сторону гостиной. Виктор Андреевич, не проронив ни слова, пошел следом за ним. В гостиной юношу уложили на софу. Прибежавшая Агафья принесла воду в тазу, небольшую бутыль и полотенце и поспешила за доктором, а Павел Никитич взял в руки нож и зажег свечу. Элен прижала к себе Лидию и отвернулась вместе с ней. – Голубчик, слышите меня? Замечательно, слушайте. Сейчас я достану пулю, ясно? Если отложить это до прихода доктора, вы рискуете остаться без руки. Будет больно, поэтому выпейте вот это. Виктор Андреевич подал ему бутыль, и юноша сделал несколько глотков, тут же закашлявшись. Павел Никитич обернулся к следователю. – Держите его. Несколько минут Элен старательно пыталась не вслушиваться в истошные крики, прикрыв Лидии уши руками. Крик резал не хуже ножа в руках ее отца, но вскоре он оборвался на особенно громкой ноте. В таз с водой что-то со стуком упало, и лишь тогда Элен рискнула обернуться. Под толщей покрасневшей воды мерцала сморщенная пуля. Раненый юноша тяжело дышал, выпустив из зубов воротник собственной рубашки. Виктор провел по лицу рукавом – его руки были испачканы кровью. Когда и как он снял сюртук, оставшись в одной рубашке, Элен не знала. – Виктор Андреевич, что случилось? Виктор глянул на нее исподлобья, окунул в воду еще влажное полотенце и вытер руки, лишь еще больше их испачкав. – Перед тем, как идти сюда, я должен был встретиться с курьером полковника Строцкого, – он указал на юношу. Граф Штерман выгнул бровь. – Полковника Строцкого? – Он нашел интересующие меня бумаги и отправил их с курьером. При передаче началась стрельба. – Стреляли, по всей вероятности, в вас. – Скорее всего: в момент выстрела юноша как раз отдавал честь, и если бы не его резкий жест, пуля попала бы в меня. Встретив ее полный ужаса взгляд, Виктор Андреевич коротко ей кивнул и опустил глаза. Лидия со страхом смотрела на юношу. – Дорогая, пойдем. Наша помощь уже не понадобится. – Элен коснулась ее плеча, и девочка податливо пошла за ней. Проводив Лидию в ее комнату и завершив, что самое страшное уже позади, и никому в доме ничто не угрожает, Элен поспешила вернуться вниз. В голове набатом бил медленно угасающий страх, затылок начинало покалывать резкой болью. Когда она вошла в гостиную, оказалось, что доктор уже прибыл и теперь бегло осматривал нового пациента. – Павел Никитич, должен признаться, вы меня поразили… Видимо, ваше военное прошлое намного интереснее, чем вы привыкли рассказывать. – Случалось всякое, – уклончиво ответил Павел Никитич, заметил в дверях дочь и поманил Виктора за собой. Втроем они вышли в коридор. – Виктор Андреевич, вы имеете полное право отказаться от расследования, в которое вы оказались вовлечены. Одно дело – рисковать своей жизнью на службе, но совершенно другое – вне ее. – Благодарю за ваши слова, но я продолжу, Ваше высокородие. Уверен, сегодняшний инцидент лишь доказывает, что мы ближе к разгадке, чем кажется на первый взгляд. Элен не была с ним согласна, но благоразумно промолчала. – В таком случае можете расположиться в библиотеке, – Павел Никитич махнул в сторону длинного коридора. Бросив быстрый взгляд на Элен, Виктор покачал головой. – С вашего разрешения, я бы предпочел ознакомиться с документами позже. Думаю, Елене Павловне нужно на воздух. – В самом деле, свежий воздух мне не повредит. – Элен успокаивающе погладила отца по плечу и первой вышла во двор. Лишь в чайном домике она заметила, что Виктор Андреевич так и придерживает снятый сюртук в тщетной попытке отряхнуть его от пыли брусчатки. Испачканный котелок обнаружился на столике, а под ним Элен разглядела запечатанный конверт. – Какие бумаги вы запрашивали у господина полковника? Бросив свои потуги, Виктор повесил сюртук на спинку стула, прикрыл ближайшее окно от сквозняка, для чего ему пришлось вновь выйти на улицу и защелкнуть ставни, и только после этого сел напротив. Печать на конверте сломалась с тихим хрустом. – Я просил предоставить данные об участниках битвы на Кушке. При вооруженном конфликте с иностранными войсками всегда есть риск предательства – люди Романа Аркадьевича должны отслеживать подобные возможности и, по мере сил, пресекать или контролировать их. Если кто-то попал в зону их внимания, этот человек будет нашим первым подозреваемым. – Отчего-то мне кажется, что вы уже предполагаете, кто это будет. Виктор улыбнулся одними глазами. – Вы угадали. – Вы обещали все мне рассказать, – напомнила ему Элен. – Для начала стоит убедиться в своих подозрениях – не мне вам об этом говорить. Не торопитесь, Елена Павловна. – Промедление подобно смерти, – парировала она. – Вам ли об этом не знать. Несколько раз кашлянув, дабы скрыть смех, Виктор Андреевич пронзил ее внимательным взглядом, фыркнул себе под нос и развернул документы. Несколько листов содержали донесения агентов. Десяток бумаг описывал в деталях произошедшую битву, а длинный список перечислял всех участников боя с пометками о погибших. Отыскав фамилию поручика Милославского, Виктор задержал на нем палец. Рядом с именем значилась пометка о смерти в бою. Развернув очередной лист, он склонился над ним, чистые глаза заскользили по бумаге, выискивая ему одному известную истину, и Элен невольно задумалась, что все же заставило его пойти на службу в полицию. Да, несправедливость по отношению к его деду имела место, но в подробности Виктор Андреевич не вдавался, а она посчитала бестактностью об этом спрашивать. Теперь же ее мучило любопытство. Будто почувствовав ее взгляд – или, быть может, попросту догадавшись, что она неотрывно за ним наблюдает, – Виктор Андреевич поднял голову и наклонился ближе к ней, положив листок между ними. В полумраке беседки Элен увидела строки письма. – Как вы думаете, что это? Она придвинулась поближе, тут же почувствовав, как защекотало кожу от чужого присутствия. – Чье-то донесение? – Почти, – кивнул Виктор. – Это ответ представителя эмира на ультиматум генерала Комарова – тот самый ответ, который привел генерала в ярость. Прочтите предпоследний абзац. Элен прищурилась. – «Таким образом, мы отказываем в признании оазиса Панджшех территорией Российской империи, а также отвергаем предложенный ультиматум. От себя, как представителя великого эмира, также добавлю, что наши солдаты полностью разделяют описанную мной точку зрения и будут защищать наши земли – у всех нас одна общая цель, а перевал найдется. В силу вышесказанного и уповая на благоразумие русского командования, от лица великого эмира предлагаю вам увести русские войска и оставить земли Афганистана в их прежней неприкосновенности…". В беседке повисло молчание. Встретив ее недоуменный взгляд, Виктор Андреевич выразительно выгнул бровь. – Ничего не замечаете? – Хотя бы намекните, что мне искать… – Знакомую присказку, – терпеливо пояснил Виктор. – Была бы цель, а перевал найдется. – Вчера так выразился полковник Вересков, – вспомнила Элен. – Ваша правда. Это афганская поговорка. После нашей вчерашней беседы с господином полковником я подумал, что на афганской земле наши солдаты могли часто слышать такие поговорки и просто их запомнили. Но позже мне вспомнилось, что Гордей Михайлович и сам принимал участие в переговорах с представителями эмира – следовательно, мог получать и передавать информацию, практически не таясь. – Но в таком случае для чего бы ему было нужно сражение, если он сам служил афганцам? – Возможно, он служил не им, а третьей стороне, – бесстрастно предположил Виктор. Элен вдруг осенило. – Британская империя! – Именно. После того сражения отношения наших держав осложнились, до открытой войны не дошло лишь чудом. Вполне вероятно, что передавая информацию англичанам, полковник рисковал выдать себя афганцам. А действия Британской империи едва ли пришлись бы им по душе. – И все же… Это лишь наши предположения! Признаться, мне сложно в это поверить… – Я понимаю. Однако вспомните текст письма поручика вашему отцу. То, с какой осторожностью он подбирал слова, где находился во время боя… Все это могло указывать на то, что убийца, о котором идет речь, вовсе не рядовой солдат. К слову, помните, мы предполагали, что убитый в лагере солдат мог быть посыльным? В списках погибших значится унтер-офицер Колокольцев, сопровождавший Верескова во время его переговоров. Сами переговоры проходили без Колокольцева, но он вполне мог что-то заподозрить. Но что более странно: по словам свидетелей Колокольцева последний раз видели вечером за два дня до боя. Письмо поручик Милославский написал за день до сражения. А уже после сражения Колокольцев был посмертно признан его участником. Думаете, подобное можно было бы устроить без ведома командира?