Постышев молча посмотрел на профессора: — Мне не до шуток, Григорий Михалыч. — Если бы я хотя бы, черт побери, шутил! Как думаете, Глеб Семеныч, почему я попросил удалить всех? — Я все еще жду ответа, — напомнил Постышев. Глубокие, как марсианские каналы, морщины рассекли его лоб. — Что эта звезда означает? Ради чего я тут народ матом крою? Иван достал из кармана зажигалку. Курить он так и не научился (табак был с поверхности, поэтому дорог. Заядлые курильщики сушили водоросли, кто-то навострился выращивать марихуану), а вот в заброске зажигалка незаменимая штука. Эту соорудили из автоматной гильзы местные умельцы. Хорошая вещь. Иван щелкнул зажигалкой. Посмотрел на пламя. — Вы слышали о Навуходоносоре? — спросил Водяник. Иван кивнул, не отрывая взгляда от язычка пламени. Библия как один из столпов культурного наследия человечества, пусть даже уничтоженного в день Катастрофы, была одной из главных книг для обучения. По крайней мере здесь, на Василеостровской. Там, откуда Иван пришел, Библии не было, а учили по старому школьному учебнику. Он уже здесь догонял — пришлось. Политическая система Василеостровской требовала вживания в нее, принятия ее ритуалов и принципов. Здесь детей учились по определенной программе, единой для всех. Дальше уже шло кастовое деление. «На самом деле у нас просвещенный феодализм, — язвил Водяник, — с легким налетом анархии». Другому бы за такие слова дали по шее. Профессору было можно. Кастовое деление плюс избранный народом феодал. Наследственная передача обязанностей. В средневековой Японии сын актера становился актером, наследуя даже не профессию, рассказывал Водяник, но саму роль. Мы все играем свои роли — фермер, мент, диггер. И спектакль «Василеостровская» продолжается… — И что? — Постышев потяжелел взглядом тонн на десять. Появился опасный свинцовый блеск. — Навуходоносор, царь Вавилонский, уничтожил город Израилев, но и наставил пророка Иеремию. Теперь дальше. Валтасар, тоже, как ни странно, царь Вавилонский. Огненная надпись, что появилась на стене, когда царь пировал, празднуя победу, гласила — до конца его царствования осталось тридцать дней. Мене-мене, текел, упарсин… Измерен, взвешен, найден негодным. Постышев терпеливо слушал, но видно было, что ничего не понимает. В нем прямо стучало это желание: быстрее, быстрее. Ну же, к сути! Время действительно дорого. — И что? — теперь не выдержал Иван. — Терпение, Ваня! — профессор взмахнул рукой. — Сейчас я все объясню. Дизель, что был у нас, означал наш золотой век. Боюсь, сегодня он закончился. А здесь, вот этот знак на полу, это зашифрованное послание. Царь Навуходоносор славен тем, что разрушил иудейское царство — тем самым объяснив евреям, что, мол, не той дорогой идете, товарищи. Валтасар — тут понятно. В обоих случаях фигурирует Послание от Бога. Это нечто религиозное, — сказал Профессор. — Похититель нашего генератора читал Ветхий Завет, и явно несет в себе ощущение, что выполняет священную миссию. Что ж… — профессор помедлил, почесал бороду. — Предупреждение нами получено. Что дальше? — Так мы что теперь, евреи? — спросил Иван. Почему-то сейчас это показалось ему самым смешным. — Ваня! — Молчу, молчу. — Другими словами, — подвел итог Постышев. — Мы имеем дело… с кем? — Это не коммунисты, — сказал Водяник. * * * — Может, японцы и остались в живых. Если Японию не смыло цунами, — сказал адмиралец. — У них метро покруче нашего будет. Только не знаю, рассчитано ли оно на ядерную войну. В Токио, например, метро просто огромное, куда там московскому. Станций двести или триста, представляете? Может, до сих пор узкоглазые под землей живут. Техника у них была огого, куда там Техноложке. — Адмиралец помедлил. — А может, давно утонули. У них в Японии это запросто… — Как и у нас, — Сазонов улыбнулся. Почему бы и нет, раз вокруг одни придурки. Мы ему, значит, про генератор, а он нам про Японию. Отлично. Просто отлично. Над блокпостом Адмиралтейской нависала чернильная сырая темень, отгоняемая лучами двух фонарей-миллионников, резавших ее, как сыр. Богатая станция Адмиралтейская, раз может себе такое позволить. Адмиральцы вообще в последнее время поднялись, куда там «Ваське». Хотя вроде бы в одном Альянсе состоим, а гляди ж ты… Карбидка горела ровным желтым светом. Совсем не хотелось опять вставать и топать в сырую темноту туннеля. Век бы так сидел и слушал байки про токийское метро. И смотрел на воду. Туннель опускался здесь по углом сорок тысячных вниз, затем надламывался и шел практически горизонталь но — до Адмиралтейской и чуть дальше ровный участок — потом опять уходил вверх. Сто пятнадцать метров, самая глубокая станция в мире. Треть пути до нее нужно добираться вплавь — на лодках. Блокпост перед Адмиралтейской служил заодно и речным портом. Параллельный туннель примерно такой же, как этот, но перекрыт гермой. В прошлый раз договаривались вроде бы его открыть, но так и не договорились. Бывает. Главное, непонятно, чего они боятся. Что Василеостровская начнет контрабандой поставлять мясо морских свинок в ресторанчики Гостиного двора и Садовой-Сенной? Хмм. Сазонов усмехнулся. В принципе, неплохая идея — Альянс Альянсом, но пошлины за свинину адмиральцы дерут неслабую… Только Адмиралтейскую все равно не обойдешь. — Значит, никого не видели? — уточнил он еще раз. Старший дозора покачал головой. Не видели. Не знаем. Точно не было. — Извините, мужики, — сказал старший из адмиральцев. Почесал затылок, поставил чайник на спиртовку. Чайник был помятый и покореженный, старый. — Сейчас чай будем пить. Пижоны. А вот снаряжение адмиральцев радовало глаз и заставляло бледнеть от зависти — добротные камуфляжи и разгрузки, хорошие ботинки. И самое главное — оружие. У старшего дозора Сазонов заметил «кольт-питон», вороненый, с длинным стволом. Рукоять из черной резины по форме пальцев. У одного «костыль» (АК-103 со складным прикладом), у другого «Сайга» — автоматический дробовик, у третьего английская болтовая винтовка. Хорошее у них снаряжение — все заводское, почти новое — видно, а ведь простые бойцы. Или не простые? На Василеостровской даже диггеры снаряжены гораздо хуже. А на Адмиралтейской это в порядке вещей… Буржуи. Сазонов поморщился. Завидовать глупо. Особенно чужому богатству. Он никогда, сколько себя помнил, не завидовал вещам (кроме, пожалуй, оружия) или чужому достатку. Никогда и никому. Обойдетесь. А адмиралец с «питоном»… Сазонов усмехнулся. Вот встанем на двадцать шагов и пусть попробует выстоять против моего старенького «нагана». Никогда и никому я не завидовал, подумал Сазонов с каким-то жестоким чувством. Слышите? — Можно? — спросил он старшего адмиральца. Тот подумал и кивнул. — Чудесная машинка, — сказал Сазонов, вытянул руку с «питоном», при целился в темноту. — Отличная просто. Сорок четыре магнум, говоришь?.. Никому. Разве что Ивану — его девки любят. Иван, Иванядзе, Фигадзе. И еще одному человеку… — Как там ваш генерал? — спросил Сазонов небрежно. — Все воюет? Адмиралтейский покосился на него со странным выражением на лице. — Мемов-то? А что тебе наш Мемов? — Да все хочу спросить. Вот вы живете на Адмиралтейской, верно? А главный у вас почему-то генерал. — А тебе какая разница? — Да странно просто. В тот же момент Гладышев шумно высморкался. Прочистил горло, смачно сплюнул под ноги, посмотрел на всех выпуклым черным глазом. Другой глаз прищурен. Красавчик, елки. Морда кирпича просит — и не одного. Адмиралтейские нехорошо замолчали. — Че? — Гладышев повел плечом. — Не нравлюсь? — Да как-то не особо, — сказал адмиралец с «костылем». — Ну простите! Не целоваться пришел. Впервые в жизни Сазонов был благодарен хамским манерам Гладыша. Какое совпадение, этот придурок ему помогает. Пусть и нечаянно… — Спокойно, мужики, — Сазонов неторопливо поднялся. — Без обид. Он сейчас извинится. Гладыш? — Ась? Адмиральцы переглянулись. Старший блокпоста протянул руку за своим револьвером… — И вот еще что, — медленно произнес Сазонов, держа в руках чужой «кольт-питон». — Как раз хотел спросить… * * * — Это не коммунисты, — сказал Водяник. — Это не коммунисты, — произнес другой голос. Но тоже очень знакомый. — Это бордюрщики. Иван резко повернулся. На входе в служебку стоял высокий плечистый человек, лицо благородное, чистое, тонкий нос, льдисто-серые глаза. Длинный плащ на нем был грязный и в прорехах, словно хозяина пытались из него выбить. Через плечо перевязь с кобурой, оттуда торчит рукоять револьвера. — Каждый охотник желает знать, — сказал Иван. Человек поднял взгляд, улыбнулся знакомой кривоватой улыбкой. — …Где сидит Сазан. Привет, Сазонов! С возвращением. * * *