Интересно, как давно она слушает наш разговор? – У меня этот метод особо не срабатывал, – признается Джош, потирая шею. – Но, видимо, у тебя другой опыт? Брекен, покраснев, запускает руку в волосы. – Я и не говорил, что метод работает. Я сказал, что думаю, девушкам нравятся письма. Кайла ерзает на сиденье. Даже не глядя назад, я легко представляю, как она снова упирается лбом в стекло. – Ну, я думаю, люди часто пишут, просто чтобы написать. По-моему, если уж пишешь такое письмо, то надо искренне. – А я писал очень искренне, – серьезно говорит Брекен. – И я тоже, – соглашается Харпер. – Ну да. – Джош кивает. – В этом ведь весь смысл, да? – Мира, какой приговор вынесешь? – спрашивает Брекен, мотнув подбородком в мою сторону. – Письма недооценены или переоценены? Я пожимаю плечами. – Да не знаю. Если не считать открыток от родителей, мне никто и не пишет. В машине повисает долгая пауза. По моей шее пробегает волна жара. В этот раз я чувствую на себе взгляды, потому что все в машине и правда уставились на меня. – Никогда? – осторожно спрашивает Джош. – Ну, насколько помню, никогда. Думаю, я бы такое не забыла. – Это правда, – говорит Харпер, гладя меня по руке. У нее довольно потрясенный вид. – Правильные письма надолго западают в душу. – Может, на это Рождество ты получишь письмо, – ухмыляясь, говорит Брекен. – Если мы доставим тебя домой, к почтовому ящику. – Может, – соглашаюсь я. Нет, это вряд ли. И все же было бы замечательно. Я пытаюсь представить, как кто-то пишет письмо на плотном белоснежном листе. Складывает его, убирает в конверт. Будто слова что-то значат. Что бы я написала в таком письме? Я разворачиваюсь посмотреть в окно. Снегопад, похоже, заканчивается. Такая красота; словно мир окунули в густую белую глазурь. Вот так и должно выглядеть Рождество. За тем только исключением, что я еду в машине, а мама сейчас одна. Второй год ужасных зимних праздников, и все почему? Потому что я не могла пропустить последний день своей выставки? Я не полетела домой двадцать второго, как делала обычно, и отложила вылет на следующий день. А ведь я знала, что так делать нельзя. Не стоит искушать судьбу. – Осторожнее… Брекен не успевает договорить: машину заносит влево. Искры снега летят из-под колес. Харпер тонко вскрикивает – похоже, слишком поздно. Мой пульс пускается в галоп. Харпер вращает руль влево, но перебарщивает. Правые шины съезжают с колеи на обочину, в сугроб счищенного снега. Машина, вздрогнув, резко останавливается. Передние шины глубоко вгрызлись в снег и крутятся вхолостую. Харпер пытается протащить автомобиль вперед; поворачивает руль влево и затем сразу вправо. Безрезультатно. – Попробуй сдать назад, – говорит Брекен. Харпер слушается. Мы все поочередно даем ей советы, и она всем им следует. Ничего не помогает. Мы застряли. Двенадцать Джош громко стонет. Я оборачиваюсь и морщусь: он обеими руками схватился за скобу на ноге. Стопа у него неудобно зажата между полом и сиденьем водителя. – Ты как? – спрашиваю я. Он шумно выдыхает и поднимает на меня взгляд. Лицо у него совсем красное. – Ничего. Закусив губу, он вытаскивает ногу из-под кресла. – Ну ладно, бывало и лучше. – Как тебе помочь? Хочешь сесть спереди? Джош опять стонет. – Может, вернемся к этому вопросу, когда я не буду умирать от боли? – И когда мы выберемся из снега на горном склоне, – добавляет Харпер. – Понятия не имею, как мы отсюда выберемся, – говорит Брекен. – Наверно, придется долбить снег скребком для ветрового стекла. – Нет, у нас же есть лопата, – возражает Харпер. – В багажнике. В аварийном наборе. – А, том самом, со сломанными цепями? – спрашивает Брекен, открывая дверь. – Что ж, я возлагаю много надежд на эту лопату. Однако лопата оказывается в полном порядке. Единственный полезный предмет в наборе. Помимо нее там есть пара сигнальных ракет, оранжевый светоотражающий треугольник, жилетка ему в тон и мешок с инструментами самого дешевого вида. В жизни не видела такого жалкого набора. И все же хорошо, что у нас есть лопата. Я обнимаю себя за плечи. Зачем я вообще вышла из машины? У нас на троих одна лопата, и Брекен явно справится с работой лучше меня или Харпер. – Как мне помочь? – спрашиваю я. – Не знаю. – Брекен пожимает плечами. – Постой тут рядом для красоты. – По-твоему, на дворе семидесятые? – Харпер резко смеется. – Ну, зато я тебя рассмешил. – А меня нет, – говорю я. – Да ладно тебе! Мы с тобой через многое прошли. Будь умницей, не порть всем настроение, а? Харпер качает головой, словно Брекен ее непутевый младший брат. Но Брекен-то не ребенок. Интересно, сколько доли правды в этих его шутках? Харпер вздыхает. – Может, намерения у тебя и хорошие, но, когда поступишь в медицинский, больше так не шути. Брекен опускает взгляд. Вид у него напряженный. – В медицинском у меня проблем не будет. Я смеюсь. – Только потом не плачься нам, когда на тебя подадут жалобу. – Договорились. А теперь пора копать. Харпер хмурится. Ветер подхватывает прядь ее темных волос и швыряет ей в лицо. – Мне кажется, мы никогда не доедем до дома. Как думаешь, может, мне надо было… – Нет. Ты делаешь все, что можешь. И сама это знаешь. – Брекен сжимает ей плечо. – Ага? – Ага, – отвечает она. Я чувствую себя невидимкой. Ох, если бы и правда можно было исчезнуть. Я едва дышу, надеясь, что они меня не замечают. Вот этот долгий взгляд, которым они обменялись… он явно не предназначается для посторонних глаз. Может, Джош и прав. Возможно, они были знакомы до этой поездки. Но зачем им тогда это скрывать? Брекен достает из кармана телефон и протягивает Харпер.