– Как посмотреть, – замечаю я. – Спасибо, – говорит Кайла. – Не благодари меня. – Я выставляю вперед ладонь, чтобы все замолчали. – Все это выглядит очень подозрительно. Мы тебя не знаем, и ты ничего не потеряла. – Мы все не знакомы, коза ты драная, – говорит Кайла. – Не говори с ней так, – вступается за меня Харпер. – Мира права. – Да, отчасти вы правы, – говорит Джош. – Но не знаю, насколько этично рыться в ее сумке. Брекен резко разворачивается к нему: – А ты с какой радости ее защищаешь? – Я не защищаю. Просто считаю, что нужна справедливость. Или мы все раскрываем сумки, или никто. Если нам нечего скрывать, то и проблем никаких не будет, так? – Согласна, – дрожа, отвечаю я. – Давайте уже покончим с этим. Я совсем замерзла. Я открываю работающий замок сумки. Другой так разболтался, что точно отломится, если я его потревожу. Я достаю два альбома для набросков, ноутбук и большую жестяную коробку карандашей, а потом пластиковый пакет с туалетными принадлежностями и еще один, со сменной одеждой. Мама хранит мою одежду, так что много вещей мне не нужно. – У тебя там цветные карандаши? – Смеется Кайла, на мгновение забыв, что злится. – Тебе что, пять лет? Харпер, просветлев лицом, тянется к коробке, но позволить себе новые карандаши я не могу: я быстро открываю коробку до того, как она успевает до них дотронуться. Сточенные карандаши аккуратно лежат в металлических выемках, поражая своей яркостью. Я уже давно не рисовала карандашами. В этом году я почти полностью перешла на уголь. – И что, это все? – спрашивает Брекен. – Можешь сам проверить. – Я подталкиваю к нему сумку. Он равнодушно протягивает руку. У меня совсем крошечная сумка – и, по-моему, совершенно очевидно, что я не крала чужие вещи. Зачем мне забирать собственный телефон? – Ладно, теперь я. Джош раскрывает свою холщовую сумку. Там все, как мы ожидали: аптечка, которую он уже доставал, когда Харпер поранила палец; какая-то мятая одежда; Кафка в мягком переплете, несколько ручек; энергетический батончик; папка на кольцах и несколько блоков бумаги внутри; большие конверты; несколько прозрачных файлов. Обычный студенческий хлам. Ничего подозрительного. Ничего интересного. То ли дело багаж Харпер. Из кожаной сумки цвета расплавленного масла – которая, вероятно, дороже, чем все мои вещи, вместе взятые, – Харпер достает две столь же шикарные косметички, набитые под завязку так, что молнии едва держатся. Скомканная одежда, несколько потрепанных блокнотов, плойка для волос с запутавшимся проводом. В общем, в сумке такой бардак, словно Харпер попихала туда что попало за десять минут перед вылетом. – Ого. На лице Брекена такое же удивление, как у меня. Он осторожно протягивает руку, дотрагиваясь до кожаной сумочки, застегнутой на перламутровую пуговицу. Все остальные вещи Харпер в довольно плачевном состоянии, но этот чехол прекрасен как рассвет. Элегантный, ни единого пятнышка. Харпер, слегка зардевшись, раскрывает сумочку. Внутри четыре ручки в ряд – на вид дорогие и тяжелые. Такие же красивые, как и изящный блокнот, в котором она писала по дороге. – Это «Паркер», – поясняет она. – Удобно лежат в руке. – Удобно лежат в руке? – переспрашивает Брекен, склонив голову к одному плечу. Румянец становится гуще. – Я же сказала, что пишу письма. Мой дед любил хорошие ручки. Я унаследовала от него эту привычку. – Ты следующая, – говорит Брекен, глядя на Кайлу. Та молча вываливает содержимое сумки на сиденье, и я сразу же жалею, что мы ее заставили. Внутри оказывается одежда, похожая на ее нынешний наряд: несколько выцветших сложенных платьев и пара джинсов, по которым сразу заметно, насколько она тощая. Расческа со сломанной ручкой, а рядом – пластиковый пакет с зубной щеткой и обмылком. У нее с собой пара зажигалок и тонкий кошелек, который падает обложкой вниз. Из прозрачного кармашка для паспорта на нас смотрит фотография Кайлы: моложе, здоровее. Ни телефона. Ни шнуров. И, конечно, ни налички, украденной из кошелька Харпер. – Подождите минутку, – бормочет себе под нос Кайла. Нахмурясь, она разворачивает платья, вытряхивает свитер. Она что-то ищет – и, судя по тому, как напрягаются ее плечи, не может найти. Харпер, неправильно поняв ее действия, поднимает вверх руку. – Не переживай, мы видели достаточно. Но Кайла не останавливается. И я не думаю, что она делает это ради нас. Она тоже что-то потеряла. Она выпрямляется: руки трясутся, губы сложены в тонкую напряженную линию. Видимо, потеряла что-то очень важное. – Ну что же… – говорит Брекен. – Простите. Я просто… ну, странно это. – Мы еще не закончили, – резко замечает Кайла. Я киваю на Брекена: – Твою сумку мы еще не осматривали. Он расстегивает каждое отделение своего рюкзака. Джош без всякого энтузиазма начинает проверку. Брекен вытаскивает свою спортивную сумку и показывает на нее. – Вот, тут тоже проверь. И если кому-то из вас нужны уроки по тому, как паковать багаж, то я с радостью вам помогу. Харпер наманикюренными пальцами расстегивает молнию. – Ого. У тебя что, обсессивно-компульсивное расстройство? Я склоняюсь ближе. Да, насчет уроков по складыванию вещей он явно не преувеличил: каждый сантиметр пространства внутри заполнен аккуратными черными прямоугольниками на молнии: такие иногда показывают в «Магазине на диване» и рекламируют в самолетах. Если у вас снесло крышу на почве организованности, то вы начнете только так складывать вещи, чтобы те не стали перекатываться в сумке. Брекен достает два небольших прямоугольника и расстегивает. Внутри первого оказываются аккуратно свернутые носки; в другом – сложенные трусы. Про рубашки даже говорить не буду; я и на полках в магазине не видела таких идеальных складок. – Это… что-то с чем-то, – только и говорит Харпер. – Мне нравится, когда все аккуратно, – объясняет Брекен. – Так никогда не запутаешься. Он снова запускает руку в сумку и достает большой черный кубик. Его пальцы зависают над молнией, и он тихо выдыхает: – Какого черта… И в его тоне, и в его чертах застывает недоверие. – А что такое? – спрашивает Харпер. Однако Брекен не отвечает. Неохотно запустив руку в сумку, он окидывает Харпер испуганным взглядом и достает толстую книгу. Хотя она ни во что не запакована, мне не нужно читать название, чтобы понять, что это Пруст. Книга Джоша как-то оказалась на дне сумки Брекена. 12 июня Мира, в какую игру ты со мной играешь? Ты правда думаешь, что можешь продолжать игнорировать меня? Вот так просто? Игнорировать наши отношения? Иногда вечерами я по десять раз обхожу твой квартал, дожидаясь, когда ты выйдешь на крыльцо. Или покажешься в окне. Я хочу найти тебя, заставить заглянуть мне в глаза и объяснить, почему ты еще мне не ответила. Я пытаюсь сохранять терпение. Я знаю, что ты рисуешь свои картины для меня. Для нас. Я видел твою последнюю работу. Карнавал и толпа. Поначалу я ничего не понял. Краски такие тусклые, такие серые – совсем не похоже на карнавал, каким я его помню. И название: «Темная карусель». Полная бессмыслица! Но потом я увидел себя. Вот я стою там, в толпе: белая рубашка, черные ботинки и прядь волос – совсем как мои. Когда мы встретились, я смотрел влево. Какое прекрасное напоминание, Мира! Но мне нужно больше. Мы не можем быть порознь. Ты сражаешься с силами, которые сильнее нас обоих. Делай, что должна. И сделай это поскорее. Твой Четырнадцать – Какого черта его книга делает у тебя в сумке? – спрашивает Харпер. – Где моя хрень? Я не узнаю этот скрежещущий голос, пока не смотрю на Кайлу. Ее я, правда, тоже едва узнаю. Исчезла сонная, блеклая девушка. У этой новой Кайлы раскраснелись щеки, и она готова нападать. – Ты вообще о чем? – спрашивает Брекен. Кайла фыркает: – Только не делай вид, что не понимаешь. У тебя – его книга, значит, и остальное тоже. Где моя хрень? – Понятия не имею, как эта книга сюда попала! – Брекен делает шаг назад и поднимает руки, словно обнаружил в своем багаже бомбу. – Так что, кто-то другой ее подкинул? – спокойно спрашивает Джош. Брекен сплевывает. – А я откуда…