Ритмичное движение крови, разносящей кислород по венам, скрывает под собой нечто большее. Животный порыв, заставляющий доносить пищу до рта, когда сама мысль о еде кажется невыносимой. Он уговорит тебя встать в очередь за кофе, потому что тело помнит, что ему нужна энергия, даже когда сама ты про это забываешь. Я стояла в такой очереди год назад, за несколько минут до половины четвертого. Сразу после смерти Фиби. Я знала, что нам нужен будет кофеин. Нужно будет планировать похороны. Принимать решения. У меня даже кошелька с собой не было, и какой-то незнакомец купил мне кофе, причем такой горячий, что обжег мне пальцы сквозь стаканчик. Однако инстинкт сказал мне, чтобы я крепко их держала и наугад шла к лифту, который отвезет меня обратно в желтую комнату, где мы ее потеряли. Инстинкты важны. И сейчас они говорят мне, что я в опасности. Что грядет нечто ужасное. Я не знаю что и не знаю как… я даже не знаю кто. Но даже костным мозгом я чувствую, что, если не выберусь из этой машины, что-то случится. И потом это что-то будет уже не остановить. – Что теперь? Я подскакиваю и оглядываюсь по сторонам. Не знаю, кто это спросил, поэтому просто пожимаю плечами. – Мне нужно подумать, – говорит Харпер. Она снова села за руль и снова выглядит как в начале поездки: вся приглаженная и аккуратная. Однако я вижу, как трясутся ее руки. Я все еще вижу ту сторону Харпер, которую она пытается скрыть. – Нужно развернуться, – говорит Джош и, изогнувшись, выглядывает в окно. – Будет непросто. По обеим сторонам канавы. – Ладно. Значит, у нас ни карты, ни телефонов, – напоминает Брекен. Он тоже сидит спереди. Не знаю, как так вышло, но мы вернулись на изначальные места. – И, судя по всему, здравого смысла у нас тоже ни капли, поэтому воровка ножей поедет вместе с нами. – Все вместе, как одна большая семья, – нараспев говорит Кайла. В ее приторном голосе таится яд. – Подожди… Это Харпер. Она поворачивается к Брекену: – Мне нужно знать про тот телефонный разговор. – Это не… – Мне нужно знать. – Она обрывает его ответ и смотрит прямо в глаза. Щеки Брекена опять заливаются краской. Ему стыдно. Или, может, он злится. – Ты не поймешь. – А ты объясни. Он пожимает плечами. – Мне нужно поменять специальность. – В смысле? – спрашивает Джош. – Я завалил биохимию во втором семестре. И генетику. На медицинский меня не возьмут. Я ничего не понимаю. – Подожди-ка. И это твоя страшная тайна? Ты что, не можешь просто перейти на другой факультет? – Разумеется, могу. Но не в этом дело. Понятия не имею, как им рассказать. Это не просто «другая специальность». Это медицина. Кайла хихикает и машет на Брекена рукой. – Ох, боже мой. А я-то думала, от тебя школьница залетела или что-то вроде того. Харпер поворачивается к ней: – Но ты же говорила, что слышала звонок. – Ну да! И он такой «я облажался», и «все очень плохо», и «они не смогут смотреть на меня как раньше». Кайла смеется резким лающим смехом. – Ах, пожалейте меня, несчастного богатого мальчика! Но я и понятия не имела, что это все из-за такой тупости. – Да что ты вообще знаешь! Это Брекен. Кайла щурится, и глаза ее превращаются в лезвия, совсем как у спрятанного ножа. – Я знаю, что твоя главная проблема – найти другой способ стать даже богаче, чем ты сейчас. Вот уж трагедия. – А для тебя все так просто? – Брекен кривится. – У меня оба родители врачи. И дяди тоже. И дедушки, и их братья. – И что? – И то, что от него ждут того же самого, – тихо отвечает Харпер, не отрывая взгляда от Брекена. – У его семьи есть определенные ожидания. – Ожидания? – Он безрадостно смеется. – Я бы сказал, требования. Я буду первым сыном за пять поколений, который не пойдет в медицинский. Пять! И не потому, что у меня есть свои великие планы. А потому, что я слишком тупой. Наступает тишина. Я вспоминаю, как папа катал меня на плечах, когда мы ездили на озеро. Мне было семь лет. Я перечисляла все профессии, которые знала, и папа заверял меня, что я отлично справлюсь с любой из них. Когда мы говорили о будущем, родители ставили мне лишь одно условие: чтобы я была счастлива. Это, говорили они, единственное мерило успеха. – Мне очень жаль, – только и говорю я. – А чего ты сам хочешь? – спрашивает Харпер. – Если бы тебе дали выбор… – Я бы стал чертовым доктором! – Брекен прерывисто вздыхает и прикрывает глаза. Проходит секунда, потом другая. Когда он заговаривает, голос его звучит мягче: – В общем, я больше ничего не знаю. Я все детство наряжался в папины белые халаты. На половине фотографий я играю со старыми стетоскопами. Дядя много лет называет меня «маленький доктор»… Я всех их подвел, и это ужасно. – А может, тебе с другими студентами учиться? Собрать учебную группу… – предлагаю я. – Или стараться больше? – негромко бормочет Джош. Не уверена, что он хочет помочь. – Я уже все пробовал. Учебные группы. Репетиторы. Встречи с профессорами. Целыми ночами готовился к экзамену, и все равно получил тройку с минусом. – Но тройка с минусом – это же проходной балл? – Проходного балла недостаточно, – говорит он. – На кафедре мне настойчиво посоветовали поискать другую специальность. – И что с того? – Я пожимаю плечами. – Пошли их куда подальше. – В прошлом семестре мне сказали то же самое: я тогда завалил два предмета. Я записался на них снова. В этот раз я завалил один и еле сдал другой. – Брекен трясет головой. – Самое ужасное в том, что они правы. Легче не станет. Я не справлюсь. Мне сложно представить, чтобы мои родители расстроились, если я сменю специальность, но, с другой стороны, у нас и нет наследственной профессии. Мне трудно сложить образ Брекена во что-то целостное. Каждый раз, когда мне кажется, что я в нем разобралась, он делает что-то новое, и я снова ничего не понимаю. Мне все же по-прежнему кажется, что ему нельзя доверять. Может, он и сейчас играет на публику. Вид у него по-настоящему расстроенный, но внешность бывает обманчива. – Ладно, – тихо говорит Харпер. Взявшись поудобнее за руль, она кивает и повторяет уже громче: – Ладно. – Что – ладно? – спрашивает Джош. – Мне очень жаль, – говорит она, и голос ее звучит искренне. – Думаю, у нас у всех сейчас сложный период в жизни. Но пока мы сидим в этой глуши, мы ничего не можем сделать. Поэтому нельзя останавливаться. Сейчас я развернусь, и мы поедем обратно на главную дорогу. Будем ехать на запад, пока не найдем заправку или полицейский участок. Кого угодно, кто поможет нам вернуться домой. – Да, ты права. Но ехать нам придется долго, – говорит Брекен. – Мы проехали несколько дорог, которые наверняка выходили на главную, – говорит Джош. – Ладно, давайте тогда найдем ту, что ведет на юг, – говорит Харпер. – Оттуда мы ведь сможем попасть на шоссе, с которого свернули, да? – Ага, – говорю я. Итак, мы отправляемся в дорогу. Харпер ведет машину совсем не так, как Брекен. Она уже давно не проезжала такой длинный участок, но меня все равно бесит, как осторожно она просчитывает каждое движение. Разворачивается целую вечность, а потом плетется с черепашьей скоростью по колеям, которые мы же и оставили. Мы так медленно едем через долину, что с каждым километром мои плечи напрягаются все сильнее. – Можно прибавить скорости, – говорит Брекен. Харпер его игнорирует. Джоша тоже охватывает нетерпение. Он вращается из стороны в сторону, смотрит налево, потом направо, а потом и вовсе за спину. Наконец, резко выдохнув, он показывает куда-то в сторону. – Вон. Смотри, там дорога. Справа. Поворачивает на юг. – Я не вижу, – говорит Харпер. – Ничего, еще разглядишь. Думаю, если бы я вышла сейчас из машины и припустила трусцой, то добежала бы быстрее, чем машина, – говорю я. – А я бы построила новую дорогу быстрее, – бормочет Кайла.