Терять надежду, оказывается, больно. – А ему ты тоже предложишь свое благословение? – резко поинтересовался брат. – Тетту, иди сюда, я слышу, что ты давно не спишь. Теттенике закусила губу, чтобы не расплакаться. И встала. Она заставила себя улыбнуться. Страх? Он сковывал тело. И сердце почти оборвалось. И он мешал видеть. Она смотрела. На отца, на брата, на старуху, которая облачилась в роскошный халат и шубу поверх накинула. Седые космы прикрывала шитая бисером шапочка, а с нее свисали золотые нити. На каждой – жемчужина. Ахху. Теперь никто бы не усомнился. – Садись, – брат протянул руку. – Ты слышала довольно. Теттенике опустилась на шкуру черного медведя. Кажется, её поднес в дар кто-то из женихов, из тех, что отныне и взглянуть в её сторону не посмеет. А старуха улыбается. Она сохранила все зубы, но оттого и улыбка её кажется еще более жуткой, чем обычно. – Это прислали утром, – Танрак протянул ей конверт. – Если бы ты вышла замуж, мы бы ответили отказом и только. Но она не вышла. Все… не так. Буквы скакали. И прочесть получилось не сразу, а чтобы понять написанное, читать пришлось трижды. И её не торопили. – Если согласишься, – старуха кривилась недовольно. – он пожрет и душу твою, и тело! – А ты? – впервые Теттенике обернулась и посмотрела в глаза той, которая… ненавидела? Но за что? Разве когда-то словом ли, делом, Теттенике позволила себе оскорбить её? Она была послушна. И старательна. А теперь… – Я дам тебе напиток и ты уснешь, девочка. Просто уснешь, ибо мы не жестоки. А проснешься уже на небесах, в степях, которые не знают злого солнца, – голос старухи был непривычно ласков. – Мать Степей примет твою душу и подарит ей новую жизнь, счастливую. И сказала так, что захотелось поверить. – Подумай, что тебя ждет там? Тьма и только тьма. Её повелитель жесток. Он живет средь мертвецов и сам мертв душой. – А мне говорили, что вполне себе жив, – перебил брат, ткнув пальцами под ребра. – И еще, что он обидеться может. Он ведь написал, что, если невеста не приедет, то он сам отправится за нею. И тогда, явившись в стойбище, спросит, как так вышло, что сестры нет? Что ему ответить? Кого отдать взамен? Тебя ли, многомудрая ахху? И без того уродливое лицо ахху исказилось. – А может, сразу тебя отправить? – Нечестивец! – Какой уж есть, – Танрак посмотрел на отца. – Ты сам говорил, что когда-то степи заключили союз с Хозяином мертвых. И он всегда-то держал свое слово. – Он проклят! – Может, и так. Но купцы говорят, что земли его богаты, стада обильны, а дом сложен из камня. И что люди живут там спокойно. Вполне живые люди. Так что, может, и тебе понравится? Теттенике закусила губу. Она чувствовала, что все на нее смотрят. И только на нее. И ждут. Чего? Решения? А какое оно может быть? Разве что… вспомнились руки, которые держали её, так надежно и крепко, что, казалось, способны были защитить от всего мира. Вспомнились и… Забылись. Род Чангай. Известный некогда. Богатый. И оскудевший гневом богов. Он и вправду не рискнет спорить с ахху, которая способна осушить и те немногие колодцы, что еще остались в землях рода. А следом придут болезни, что унесут многие жизни. И… и все одно обидно. За что? А в руках дрожит белый листок письма. – Я, – Теттенике облизала пересохшие губы. – Я поеду. Погода не задалась. Гудел ветер. И море злилось, поднимало волну за волной. А те, полные ярости, обрушивались на камни. Человек стоял у окна и глядел на бурю. Здесь, в башне, было спокойно и тепло. Горел огонь в камине, и отблески его ложились на белоснежную шкуру морского зверя. Сам человек тоже был облачен в белые одежды, и лишь рыжие волосы его выбивались из этой утомительной белизны. – Дня на три, – сказал он, когда дверь приотворилась. – Это точно, – гостю пришлось наклониться. Был он высок и худ, смуглокож, темноволос и облачен в роскошный купеческий наряд, который в этом месте казался неуместно ярким. – Вовремя мы пришли. Корабли, укрытые от гнева моря глубоким горлом бухты, сверху казались крохотными, как и городок, возникший вокруг башни. Городу, правда, доставалось, но местные дома, сложенные из местного же камня, отличались прочностью. Да и сила света защитит своих детей. – И все же в другой раз, – человек в белом отвернулся от окна, – побереги себя, брат. – Постараюсь. Эй, ты, – гость выглянул в коридор. – Вина принеси. И пожрать чего. Спешил… веришь, эти трусы отказывались идти. Мол, море неспокойно! Над душой пришлось всю дорогу стоять. – Но ты справился, Кристоф. А еще нисколько не изменился. Все так же грозен и шумен. – А ты – тих и благочестив. Они обнялись. Расступились. Столь похожие и непохожие одновременно. – Рассказывай, – велел хозяин, устраиваясь в низком кресле. Лишенное всяких украшений, как и прочая мебель в комнате, оно меж тем радовало глаз изяществом линий и какой-то необычайной хрупкостью. Впрочем, лишь кажущейся, ибо Кристофа подобное кресло выдержало с легкостью. – Видать, новости важны, если ты решил сам отправиться в путь. – Важны, Светозарный. – Перестань, – хозяин поморщился. – Я скоро свое имя позабуду. – Артан. – Именно. Артан… а тут – Светозарный да Светозарный. Утомляет. Если бы ты знал, как все это утомляет… – Артан сжал руку в кулак. – Я же что думал? Что, коль приму сан, то… все изменю. Подали вино в медных кубках. И деревянные блюда со снедью. Жареный поросенок. Морская рыба, запеченная в соляном панцире. Тушеные с травами перепела. Томленые яйца. Еще что-то, чего давно уж не видывала монастырская кухня. Но Кристоф никогда не являлся с пустыми руками. И ныне в полупустой трапезной наверняка пахнет мясом. Хорошо. Слуга поглядел на Кристофа с надеждою и легонько кивнул в сторону Светозарного, который вновь застыл, вперив взгляд в окно. Темное небо. Черное почти. И оттого узор на стеклах проступает серебряным инеем. Там, за стеклами, мечется ветер. И море продолжает вгрызаться в скалы. А здесь, внутри, тишь да благодать. Утомляют. – Ешь, – велел Кристоф, сам наложив в тарелку распаренной каши, которую щедро приправляли медом и изюмом, и еще чем-то. – А то совсем отощал. Силы понадобятся. – Я не голоден. – Опять пост блюдешь? – Я… не знаю, – Артан подвинул к себе тарелку. – Я понял, что ничего не знаю. Я… думал, все будет иначе. А тут… подати, налоги. Прибыли. Расходы. Я надеялся, что буду бороться со злом, а вместо этого считаю, откуда взять денег на починку пристаней. И по чем продавать индульгенции! – Ешь. – Ты знаешь, как я к этому относился! А теперь сам продаю индульгенции! А знаешь, почему? – Почему? – вот Кристоф отсутствием аппетита никогда не страдал и ныне отдал должное поросенку. Запеченный целиком, нашпигованный ароматными травами, тот был диво до чего хорош. – А потому что надо содержать школу! И сиротские приюты. Платить наставникам, ибо далеко не всему могут научить братья. Одевать. Обувать. Сохранять библиотеку. Скрипторий почти не приносит выгоды. Кому сейчас нужны жизнеописания святых? Да и слышал про эту новую придумку? – Печать?