Очень плохо. Мудрослава попыталась вспомнить, что еще знает и к огромному ужасу своему осознала: пусто в голове. Настолько пусто, что… что это вовсе невозможно. Первый страх унялся, вернув способность думать. – Морочник, – выдохнула она, стиснув кулачки. – Кто-то темным ведьмовством пробивается. Вот и… Древояр был нам предан. Иначе невозможно. Его ведь не только слово, но и клятва держит. Ко всему он силен и… случись с нами что… – Спокойно на трон сядет, иные слова поперек не скажут. А ты знала, что этот твой Старомысл, – имя братец едва не выплюнул. – На самом деле Древояру внуком доводится? – Нет. – И ведь славно… тебя вернуть. Замуж выдать. Там, глядишь, детки пошли бы… а я вот шею свернул бы на охоте или еще как. И ты бы на свете этом не задержалась. Горе великое. Но есть дитятко царское крови. А стало быть, и надежда для всех. Надо лишь дитятко вырастить да воспитать. Ты не представляешь, как он мне за этот год надоел. Мол, тяжко тебе там, грустно, нечестно это. Пусть ты и не девка, а вдова, все одно счастия заслуживаешь. И надобно тебя замуж выдать, а там уж спровадить куда подальше… …чтобы не видела, как родной брат с ума сходит. – Так что завтра не обижайся, пожалуйста, – Яр поднялся. – Дурковать стану. И в остальные дни… я не хочу, чтобы он заподозрил что-то. Мы с тобой поругаемся. – По причине? Древояр уже знает, что я не против этого замужества. Что поеду. – Знает, – согласился брат. – Это он ныне не против. Ты бы слышала, как он перед думой распинался, что, мол, негоже виросской царевне, будто какой-то там девке на смотрины ехать. Да еще к… этому вон. Его передернуло. И Мудрослава ласково погладила брата по плечу. – Не нравится мне все это, – признался он. – Но уж больно случай удобный. – Удобный? – Человек, которому… я верю, действительно верю, Слава, он говорит, что тебя собирались выкрасть. Ну, скорее даже побег устроить. В храм. Он устал ждать. – Древояр? – Да. Или тот, кто за ним. Не знаю. Я… не уверен. Я думал, что смогу, справлюсь, но выходит, что нет… и помощь нужна. – Моя? – И твоя тоже. Прости. Совсем запутался. Она погладила брата по волосам. – Что еще ты знаешь? – Это точно чернокнижник. Сила темная. Одного дурмана мало, а вот если с силой, то заморочить сумеет. Всех. И он таится. Стало быть, не так уж всесилен, если прямо не действует, а исподволь. А еще он приносит жертвы, Слава. – Что? – Три девицы за последний месяц сгинули. Из дворни. Еще пара мальчишек. – Совпадение? – Если бы. Я сам… ходил. Кровью пахнет, только так, слабо очень. Он хитрый. И сильный. И… тебя не упустит. Или меня. Но если вдвоем отправимся, то и он вынужден будет за нами пойти, понимаешь? – Вдвоем? На губах Яра расплылась предовольная улыбка. – Вдвоем, Славушка. И никак иначе… мне бы сразу с тобой поделиться, да испугался. Не знал, сколь сильно ты замороченная. А может и вовсе… – он махнул рукой. – Я клянусь своей силой и душой, что не умышляла против тебя! И сила полыхнула, отозвавшись. Закололо пальцы. Закружилась голова. – Глупая. И я дурак, что сомневался. Но… послушай, что я придумал! Мудрослава поняла, что это ей уже не нравится. Глава 17 В которой девицы фантазируют, а реальность меняет жизненные планы «Скромность, несомненно, украшает девицу, но лучше все-таки добавить к этому украшению иные. Для утра лучше всего подойдут жемчуга, ибо они подчеркнут ровность кожи и цвет её». «Ода прекрасному или же наставление для дев о красоте и блюдении её» Принцесса изволила пребывать во гневе. Она швырнула туфлю в старшую фрейлину, но не попала, ибо фрейлина была опытна и ловка и от туфель за годы службы научилась уворачиваться. – Нет! – взвизгнула принцесса, отправив вторую туфлю вслед за первой. Но и та была поймана и поставлена к первой. Туфельки, к слову, были прелестнейшими, как и сама Летиция Ладхемская, которая, поймав свое отражение в зеркале, замерла, позабывши о том, что злится. Точнее, вспомнивши, что злость может способствовать старению. Она повернулась одной щекой. Другой. Щеки были нарумянены. Кожу покрывал толстый слой белил, отчего та казалась просто-таки неестественно белою. Губы выделялись ярким пятном, а над верхней сидела мушка. Бархатная. Сердечком. Прелесть ведь! И главное, что все вокруг то же повторяют. Нет, всех она не слушала, но одного очень и очень достойного человека… Летиция поправила кружево, которое слегка сбилось. И повернулась к зеркалу боком. Корсет утягивал её, делая вовсе уж воздушной и пышные юбки эту воздушность подчеркивали. Она осторожно коснулась пуховкой лба. Потрогала волосы, ставшие жесткими от особого эликсира, благодаря которому пышная конструкция не рассыпалась. – Вы прелестны! – подала голос фрейлина. И туфельки тоже подала. Именно. Прелестна. Очаровательна. Чудесна. Подобна звезде и самой пресветлой Богине, спустившейся на землю, дабы принести людям радость. Строки сердечного письма согрели, правда, ненадолго, ибо напомнили о причине даже не гнева – раздражения. Летиция хотела было нахмуриться, но вспомнила о пудре. Румянах. Краске, что подчеркивала длину ресниц. И о том, что лоб снова нужно побрить, поскольку пушок отрастающих волос пробивается даже сквозь белила. – Маменька у себя? – она позволила одеть на себя те самые туфельки с пряжками-бабочками, и чулки поправить. – Передай ей, что я желаю беседовать! – В том нет нужды, – раздался весьма спокойный голос королевы. – Все могут быть свободны. И, Нисса, пригласи сюда Её высочество. – Я тут, – сморщила носик Летиция. – Другое Её высочество, – уточнила матушка, входя в залу. И фрейлины, и служанки, и даже притихший было торговец притираниями, про которого Летиция напрочь забыла, поспешили убраться. И верно. Спорить с маменькой себе дороже. – Мама! – возопила Летиция, вскинув руки. И широкие рукава скользнули к плечам, обнажив тонкие изящные запястья. Зеркало подтвердило, что трагизма в позе хватает, равно как и красоты. Но матушка не вняла. – Прекрати, – сказала она сухо и рукава одернула. Оглядела Летицию. Поморщилась.