– Хорошо. – Я слышал, что в одном из парков Рима, – продолжил Джон после минутного молчания, едва они вошли в дом, – есть мастерские для нас, художников. Некий Вильгельм Штроль, эльзасский аристократ, построил квартиры-студии в парке, в которых принимает художников и людей искусства со всей Европы. У него нет ни мании величия, ни художественных амбиций – он настоящий меценат. – Ты хочешь уехать в Рим? – спросила Маддалена. – Нет. По крайней мере не сейчас, – пояснил Джон. – Вначале поеду в Лондон, а затем, если понадобится, вернусь в Италию. Мне уже давно говорят об этой вилле Штроль-Ферн, поэтому рано или поздно я тебя туда отвезу, любимая… Да и твоя деревня недалеко от Рима. Растрогавшись, Маддалена обняла его. 10 Рим, 4 сентября 1937 года Вилла Торлония Вилла Торлония утопала в ярком, будто дневном освещении. От парка, окружавшего виллу, до самого входа гостей окутывала атмосфера праздника. И английский парк, и постройки – все поражало великолепием. Вилла, некогда принадлежавшая римской знати, напоминала императорский дворец, которым отчасти и являлась. Здание на виа Номентана, 70, перестроил для маркиза Джованни Торлония архитектор Джузеппе Валадье. Маркиз купил ее в конце восемнадцатого века, когда та еще называлась вилла Колонна. Валадье превратил античное строение чуть ли не в королевский дворец. После смерти маркиза Торлония в 1832 году его сын Алессандро поручил архитектору и художнику Джованни Баттиста Каретти придать вилле еще большее великолепие. Дабы угодить вельможе, Каретти расширил существующие помещения и добавил несколько декоративных построек – храм Сатурна и ложные руины. С 1925 года главное здание виллы стало семейной резиденцией Бенито Муссолини. Остальные помещения дуче задействовал для проведения праздников, показа кинолент, официальных и личных встреч. Тем вечером семейная резиденция дуче распахнула свои двери перед немногочисленными избранными гостями. В ярком свете гостиной те могли полюбоваться живописью тромплей, мраморными статуями, расписными потолками и роскошной мебелью. Когда вошли Маддалена и Федерико, камерный оркестр исполнял трио си-бемоль мажор Бетховена. Они сразу же направились к супругам Чиано. Эдда, на последних месяцах беременности, была в отличной форме. Маддалена всегда восхищалась этой изысканной, красивой парой. Сдержанная по натуре Эдда рассказала Маддалене, что они с Галеаццо поженились спустя два месяца после знакомства и почти сразу же отправились в небольшое свадебное путешествие на Капри. Вероятно, это и сближало их с Маддаленой, которая тоже впервые посетила этот остров с любимым человеком. Воспоминание о том путешествии все еще жило в ее сердце. Пока зять дуче занимался политикой, Эдда принимала участие в общественной жизни. Поселившись с детьми недалеко от семейства Белладонна, Эдда каждое воскресенье навещала родителей на вилле Торлония. – Маддалена, я так рада тебя видеть, – сказала Эдда, обнимая подругу. – Эдда, дорогая! – воскликнула в ответ Маддалена. – А где же Клелия? – Мы решили провести этот вечер с друзьями, а ее оставили дома с книгами, – пояснила Маддалена. – Твоя дочь красавица и умница. Я от нее в восторге. Она станет независимой. Я тоже стараюсь уделять много внимания воспитанию детей. Хочу, чтобы они выросли образованными и воспитанными, как твоя Клелия. Маддалена улыбнулась. Она знала, что Эдда держит детей в ежовых рукавицах и у них в доме царят казарменные порядки. Графиня Чиано сама признавалась, что по воскресеньям дети бежали на виллу Торлония к бабушке и дедушке как на праздник, чтобы отдохнуть от муштры. – Жаль, что с нами нет Луиджи… – вздохнула Маддалена. – Ты не поверишь, но я вспоминала о нем именно сегодня, по пути сюда, – проговорила Эдда. – Его вилла ведь совсем рядом, мы проезжали мимо… Какая невосполнимая потеря для литературы и человечества! Пиранделло был великим писателем, из тех, что рождаются раз в столетие. – Да… Нам будет так его не хватать. – А это что за прелесть? – неожиданно сменив тему, спросила Эдда, указывая на минодьер Маддалены. – Тебе нравится? – с довольной улыбкой спросила та. – До безумия! Хочу себе такой же, – ответила Эдда, взяв в руки протянутую подругой сумку, чтобы получше ее разглядеть. – Я никогда не видела ничего подобного! – Правда? Ты даже представить себе не можешь, как я обрадовалась, когда забирала ее вчера из галантереи. – И кто же сотворил такую красоту? Впервые вижу такую вещь. – Не сотворил, а сотворила… – Это женщина? Невероятно! Кто она? – спросила Эдда, рассматривая сумочку со всех сторон. – Адель Фенди. – Фенди? – Эдда задумчиво наморщила лоб. – Где-то я уже слышала это имя. – Думаю, ты не раз проходила мимо их магазинов на виа дель Плебишито и на виа Пьяве, – произнесла Маддалена. – Хм, вполне возможно… Хотя я наверняка не была внутри – такие сумки не забудешь! – Адель – настоящий художник. У нее золотые руки и безграничная фантазия. Эдда ненадолго притихла. Она вернула минодьер подруге, но не могла отвести глаз от переливающихся камней, украшавших сумочку. – Просто чудо, – пробормотала она. – Да, Адель превзошла саму себя, сделала почти невозможное. Она удовлетворила мой каприз за считаные дни, – объяснила Маддалена. – Идеальный тандем! – заметила Эдда. – Я хочу с ней познакомиться. – Если хочешь, мы можем как-нибудь сходить туда вместе. – Посмотрим. Гостей пригласили к столу. Перед тем как вернуться к мужу, Эдда предложила после ужина прогуляться к Совиному домику. Маддалена с готовностью согласилась: во‐первых, ей давно хотелось увидеть эту необычную постройку, о которой рассказывал Федерико, а во‐вторых – было очевидно, что Эдда хочет с ней посекретничать. Дочь дуче не раз намекала, что в ее окружении одни оппортунисты и ей не на кого положиться. Совиный домик – Обычно я не люблю такие постройки, но этот домик меня притягивает, а не пугает, – проговорила Эдда, когда они подходили к княжескому дому, выступавшему из темноты в свете фонарей. Издали строение напоминало полуразрушенный замок, похожий на обиталище ведьм. В швейцарском шале все еще жил эксцентричный Джованни Торлония-младший. Именно он в 1908 году поручил архитекторам Энрико Дженнари и Венуто Венути переделать эту часть парка в средневековую деревушку. Своим названием Совиный домик был обязан витражу работы Дуилио Камбелотти, изображавшему сов на ветках плюща. – От него исходит какая-то магия! – изумленно воскликнула Маддалена, подойдя к постройке поближе. – Некоторые произведения искусства совсем как люди: вызывают либо любовь, либо ненависть, – задумчиво проговорила Эдда. Тропинка из гравия привела их к площадке перед домиком. Маддалене показалось, что машина времени вмиг перенесла ее в Средневековье. – В первый раз домик произвел на меня странное впечатление – какое-то попурри из всевозможных стилей. Витражи, живопись, изысканные деревянные панели – от неоготики до модерна. Но со временем я научилась это ценить, ведь в этом смешении нет диссонанса… Наоборот, обстановка сливается с твоим настроением. – Ты часто сюда приходишь? – Джованни такой же эксцентричный, как и эта постройка. И хотя характер у него не сахар и он помешан на эзотерике, мне нравится с ним беседовать. Этакий мизантроп… Прочитай, что тут написано, – сказала Эдда, указав на входную дверь. – «Мудрость и одиночество», – прочитала Маддалена. – Эдда! – воскликнул человек лет шестидесяти, возникший на пороге. – Добрый вечер, князь Торлония! – с улыбкой поприветствовала его Эдда. – Я привела с собой подругу, Маддалену. Та поздоровалась с князем кивком. – Двери моего дома всегда открыты для твоих подруг, – ответил Торлония, посторонившись. От увиденного у Маддалены перехватило дыхание, ей показалось, что она попала в сказку. Вход точь-в-точь напоминал те, что описывались на страницах романов о Робин Гуде и Айвенго, которыми зачитывалась Клелия. Деревянная лестница вела на второй этаж, где находилась комната с совами. Две огромные птицы на трехстворчатом витраже не спускали грозного взгляда с посетителей, их желтые выпученные глаза внушали почтение. – Этот витраж в 1908 году создал Чезаре Пикьярини по эскизам Дуилио Камбелотти, – с гордостью в голосе пояснил Торлония. – Тема сов встречается и в других элементах отделки и мебели. Мне нравится, гуляя по дому, встречаться с этими птицами лицом к лицу. Понимаю, что вам это может показаться странным. – К совам благоволила и богиня мудрости Минерва, князь, – пробормотала Эдда. – Верно, моя прекрасная и образованная гостья, – польщенно улыбнулся Джованни. – Но дело не только в этом. Сова для меня – олицетворение ночи и проницательности. Некий личный символ, вроде герба, которым я наполнил свой дом. Идемте! Он подвел их к крутой лестнице, ведущей на первый этаж за пределами дома. Обе стороны лестничного марша украшали красочные витражи, изображавшие времена года. – Пройдемте в комнату с гвоздем. Это мой кабинет, – сказал он, пропуская их внутрь. – Тут мы сможем спокойно поговорить. Свет уличных фонарей, проникавший внутрь сквозь цветное стекло, вычерчивал на полу удлиненные, красочные тени. Когда князь включил освещение, они разом исчезли, как по волшебству. Женщины расположились в креслах, а князь остался стоять у витражного окна в форме гвоздя, разделенного пополам и изображавшего виноградную лозу с налитыми гроздьями. Когда князь устремлял взгляд в окно, у Маддалены появлялась возможность разглядеть его получше. Жилет в клетку и шелковая бабочка выдавали в нем неординарного человека. Пышные черные усы, пронзительный взгляд и ироничная улыбка делали его похожим на персонажа водевиля. – До меня дошли слухи, что твой отец собирается в Германию двадцать четвертого сентября, чтобы встретиться с Гитлером, – начал князь, обращаясь к Эдде. При этом он смотрел на Маддалену так, словно силился вспомнить, откуда ему знакомо ее лицо. – Да, он пробудет там до конца месяца, – подтвердила Эдда. – Да, понимаю, – пробормотал он, нахмурившись. – Простите за нескромность, синьора Белладонна, но мне кажется, мы где-то встречались… – Может быть, князь, – ответила Маддалена. – Я, правда, не знаю где… Может, в театре? – Нет, не думаю… И все же я вас где-то видел, ваше лицо мне знакомо. – Ну, Маддалена – женщина видная, все обращают на нее внимание, – произнесла Эдда. – Да, конечно… Но мне почему-то запомнилось только ваше лицо, – добавил Торлония, приблизившись к Маддалене. – Вы живете недалеко отсюда?