– Не знаю, – вздыхает внук и некоторое время, к моей радости, ест молча. Слава Богу: лапша, сделанная «для культуры», все-таки оказывается в желудках… И потекли дни. Завтраки, обеды, ужины. Речка. Речка – это то, что все-таки перетягивает (пока?) фэнтези со всеми их спецэффектами. Внуки заходят, точнее, забегают со всего маха в воду, и – попробуй их вытащить оттуда! Визг, крики восторга, ныряния. Внучка утверждает, что вода – ее родная стихия. В начале лета она провела две недели на море с папой (отпуска у мамы с папой не совпали, и они отдыхали по очереди), но приехала к нам абсолютно белая. «Почему?» – недоумевала я. «Так я же всегда в воде сидела». Если бы только в воде! А то ведь чаще всего – под водой. Начнешь что-нибудь говорить ей, оглянешься – а тебя никто не слышит. Потому что опять унырнула. Нынешним летом решил следовать примеру сестры и малыш. К непрекращающимся ныряниям внучки я уже привыкла, а тут – сердце обмирает… С речки возвращаюсь, уморенная от переживаний. А надо уже налаживать ужин. А еще мама наказывала с малышом читать и писать. В свои четыре внук уже знает все буквы, складывает их в слоги и даже слова, но писать решительно отказывается: – Нет, здесь я писать не смогу. – Почему? – Потому что у вас все другое: стены, мебель, игрушки. – А как же в школе? Когда ты пойдешь в школу, там тоже будет все другое. – Не знаю, – простодушно и честно вздыхает маленький хитрец. Вечером я иногда не нахожу в себе сил рассказать ему сказку… Он и не настаивает: – Давай лучше поговорим. – О чем? – Вот я не знаю, почему Милана выросла раньше меня. – Ну, это понять легко: просто она раньше родилась. – А где же тогда был я? У мамы в животике? – Нет, даже в животике еще не был. – Значит, я был в космосе. Или у мамы в груди. До приезда внуков, когда у меня еще было время читать, я успела ознакомиться с теорией о том, что дети, оказывается, сами выбирают своих родителей. Они, дети то есть, существуют где-то там, в параллельных мирах (получается – как раз в бесконечном космосе!), в виде духовных субстанций, а потом воплощаются с помощью выбранных – по своему желанию! – родителей в физические тела. И появляются таким образом на земле. Но внук-то этих книг еще не читал. Откуда же… – Все, давай спать. Ложись на бочок, ручку под голову… Внук вскоре и засыпает. А у бабушки – ну какой теперь сон! Кажется, еще недавно… еще совсем недавно я говорила не внукам, а своей маленькой дочке: ложись на бочок, ручку под голову… О, блаженное время! Время, когда я была для своего ребенка всем: вселенной, в которой она жила, защитницей от всех бед и напастей, мудрецом, знающим ответ на любой вопрос. Она действительно жила у меня в груди, черпала из меня все, что ей требовалось для жизни: любовь, защиту, тепло. Но потом дочь выросла и сказала: хватит. Теперь она хочет быть сама по себе. Она не терпит вмешательства в свою жизнь. Если у них с мужем внезапно кончились деньги – им можно подбросить их. Если им некуда деть на лето детей – они позволят пожить им у бабушки с дедом. На это они не рассердятся. Но если полезть к ним с советом – это будет расценено как вмешательство во внутренние дела семьи, будет пресечено и отвергнуто самым решительным образом. Да вспомнить хотя бы историю с кроваткой. Когда Владик вырос из своей самой первой – маленькой кроватки, они приняли решение купить другую – двухъярусную. Узнали мы об этом от внучки (в то время она звонила часто): «Бабушка, мама с папой везут двухъярусную кроватку». – «Какую-какую?» – «Двухъярусную. Владик будет спать внизу, а я наверху». Я тут же взялась названивать на мобильный: «Вы что – с ума сошли?» В ответ раздалось вежливо-холодное: «Ты что там делаешь сейчас – пьешь чай? Вот и пей спокойно. Не нервничай. И не лезь в наши дела»… Не лезь в наши дела? Значит, пока внучка жила у нас (а она жила до пяти лет, пока они обустраивались там, в Москве), пока она жила у нас, наши дела были общими. Внучка часто болела, и мы постоянно перезванивались по поводу ее здоровья – нашего главного общего дела. Хотя иногда приходилось принимать решения самостоятельно, как, например, в случае с аппендицитом. …Тем утром внучка поднималась особенно неохотно, была задумчивой и вялой и на вопрос: «Что с тобой, Миланочка?» так же неохотно ответила: «Животик болит». Помчались в больницу. Доктор пощупал внучкин живот, потом у нее взяли кровь из пальчика (хорошо сказать – сдали: пока сдавали, все хирургическое отделение от крика моей горластой внучки стояло на ушах!), после чего тот же доктор сказал: «Немедленно на операционный стол». Когда тут было советоваться, если доктор говорит «немедленно»? Немедленно и повезли. Пока шла операция, я была, как говорится, в себе – видимо, просто толком не успела испугаться. Но когда операция закончилась, а она все не просыпалась и не просыпалась… Через час ожидания под дверью операционной от страха я опустилась по стене на пол. Вышел доктор. «Да не переживайте вы так. Это же ребенок. Спит и спит. Проснется, спросит: „Бабушка здесь?“ – и опять спит». Я верила и не верила. Сознание прошивала мысль: «А что скажут родители? Что они сделают теперь со мной?»… Внучка очнулась через полтора часа. И тогда я перевела дух и тоже вернулась в себя – в свое тело, свои мысли и чувства. (Наверное, именно тогда я впервые поняла, что значит – быть не в себе и в себя вернуться…) Бросилась звонить родителям. «Как? Ах! Ох!..» Тогда нам не говорили: «Не лезьте в наши дела». А теперь… Теперь к ним нельзя лезть даже с нежностью и любовью – им в своих семьях этого добра хватает, зачем еще что-то сверх? Сверх – это уже не нужно, излишества тоже вредны, они это знают, поскольку полезной информацией напичканы по уши. А если нужда в совете все-таки возникает – на это есть психолог, который в курсе последних достижений и веяний во всех сферах человеческой жизни, – так зачем им устаревшие советы устаревших родителей? Бо-о-льно… Почему они не понимают, как это больно?.. И куда нам девать теперь нашу родительскую любовь, ставшую им не нужной?! Теперь на море уехал внук – с мамой. Остаемся с почти взрослой (она уверяет, что не почти, а совсем взрослой) внучкой. Вздыхаю с облегчением: ну, теперь будет легче – если ребенок совсем взрослый… Утром она спит долго – хорошо. Можно и самой благодаря этому обстоятельству проснуться не торопясь, полежать в тишине и покое, а потом так же не спеша попить чаю. Послушать тишину. Подумать о спящей внучке. Этим летом она приехала другая. В конце прошлого мы проводили в Москву худенькую (ребра можно пересчитать) девочку-подростка, а в начале нынешнего в наш с дедом дом вошла девица, ростом выше бабушки, с крутыми бедрами и непонятными глазами. Мы опешили. Вечером внучка вышла из ванной, обернутая полотенцем. Высокие ноги, длинные руки, покатые и оттого очень женственные плечи… Афродита! И нет больше прежней девочки… Как строить отношения с девочкой – было понятно. А что делать с Афродитой?! Сейчас, наверное, все-таки пора ее будить… Спит прямо в наушниках. И компьютер не выключен – до каких пор общалась с одноклассниками – до двух? до трех? – Милана, пора вставать… – Не хочу-у-у. Лe-e-то же… – Лето – значит, полное безделье? – Ну, ба-а-бушка… Наедине с дедом решаем, что надо «совсем взрослого» ребенка как-то отвлекать от этих современных игрушек – мобильного телефона, музыки через наушники, компьютера. Вот – он возьмет ее на рыбалку с ночевкой! …И опять мне рай – они там рыбачат, а я тут приберусь, перестираю, перемою посуду… И так далее, и так прочее… Можно, конечно, привлекать ко всем этим делам и внучку. Даже – нужно привлекать. Но… наш огород ей интересен только с одной точки зрения – там растет клубника и малина, которые можно есть. Что же касается домашних дел… Внучка – человек творческий. Утром она должна послушать музыку. После завтрака – садиться рисовать. Художник она на зависть плодовитый – полотна (внучка рисует на листах белой писчей бумаги карандашом или фломастером) вылетают из-под ее руки со скоростью три штуки в полчаса. Если ее не оторвать ради презренных домашних дел – к вечеру дом будет завален произведениями изобразительного искусства. И не столько из-за необходимости приобщить внучку к ведению хозяйства, сколько именно из страха быть погребенной под шедеврами прошу ее иногда сделать что-нибудь по дому. Например, помыть посуду. Надо отдать внучке должное – она никогда не отказывается. Вот только… тарелки после нее приходится перемывать. Сказать, что она для этого дела еще мала? Но ведь ей тринадцать! Наверное, она, как все творческие люди, просто презирает столь прозаическое занятие. Но что делать мне, если я от всех этих кастрюль и сковородок начинаю звереть? Я в некотором роде тоже человек творческий, почему же я… Потому что ты бабушка! И этим сказано все. Успокойся и берись за тряпку. …Да, дочь выросла и перестала в нас нуждаться. Нас понимать. Взять хотя бы эту кроватку… Четыре года внучка жила у нас. Четыре года я читала ей на ночь сказки. Без сказки на ночь – какое же это детство? Мы ложились с ней на широкую двуспальную кровать, открывали книжку и… Золушку сменяла Крошечка-хаврошечка, поросят Нуф-Нуфа и Наф-Нафа – серый волк, хитрованку лису – простодушный заяц… По вечерам мы обе жили там, в сказках. Изредка я поворачивала к внучке лицо и видела ее распахнутые глаза, в которых радость сменялась удивлением, удивление – изумлением, изумление – опять радостью… В эти минуты мы были абсолютно счастливы. Но чтобы ТАК было – надо лежать рядом, голова к голове. Чтобы в любой момент можно было посмотреть в глаза, погладить руку, прижаться щекой к щеке… И вдруг – эта кроватка. Двухъярусная. Тогда внучка еще не была СОВСЕМ взрослой, и на ночь ей, как и маленькому брату, нужна была сказка. А кто из взрослых полезет туда, наверх, на второй этаж двухуровневой кровати? Вот почему мы тогда возникли. Почему принялись названивать. Неужели нас трудно было понять?! Ну вот и вернулись мои рыбаки… Уморенная обилием свежего воздуха и впечатлений, внучка ходит по дому, как сомнамбула. Полежала сначала на моей, потом на дедовой кровати и успокоилась, в конце концов, в зале на диване. Как в сказке о трех медведях… Спит – усталая, счастливая, в этот вот момент – беззаботная… Да ну ее, эту посуду! Что мне, трудно ее помыть? Пусть ребенок подольше побудет в детстве! – Бабушка, я сегодня пойду на речку одна! – Одна? Ну, нет… Я говорю «ну, нет» и уже понимаю, что – пойдет, и мне ее не остановить. У фразы, произнесенной в начале лета: «Я теперь совсем взрослая» было продолжение: «и буду все делать так, как считаю нужным». Сейчас, в этот вот момент, она сочла нужным пойти на речку одна… Что я должна сказать? – Иди, Милана. Только скажи, когда ты вернешься. – Ну, бабушка… Я поеду на велосипеде. Может, потом еще покатаюсь. Что мне остается делать? Ждать. Как быстро… Как быстро проходит время жизни! Кажется, только вчера я шла по улице, и какой-то парень спросил: «Девушка, а как пройти…» «Девушка», – сладко обрадовалось сердце. И вот у меня уже взрослая дочь, уже внуки. И я бабушка, в сотый раз за лето перемывающая посуду. Сказать честно, я уже исчерпала запас убеждений («я помою, помою, но тебе-то этому тоже надо учиться!») и запас сил на безрезультатные увещевания. Я уже немолодая – сил у меня не так уж много. Память тут же подсовывает слова хитрого внука: «Бабушка, а ты совсем не старая. У тебя ручки молодые, ножки молодые». Ага. Они такими кажутся. Они могут казаться такими еще какое-то время – если я буду давать им отдых, когда они устают. Но вместо этого… И почему они ничего не чувствуют?! Мне что – начинать ныть, ругаться или разбить об пол тарелку, в конце концов? Но я ничего этого не хочу! Я не хочу быть занудной, не хочу быть злой! Я хочу… Да вот хотя бы спокойно сходить в туалет. Не исключено, однако, что и тут меня ждет какой-нибудь «сюрприз». Журналы мод, например, «прописались» здесь прочно, но это еще можно понять. Гораздо больше меня удивили однажды обнаруженные в туалете тетрадь и ручка – что, на горшке тоже можно творить?