Ну а что же на этот раз?.. Чайная чашка. В уголке туалета стоит на полу чайная чашка. Она что – устраивала здесь чаепитие?! Прошел час. Прошел второй. Дело идет к темноте. Темно будет уже через полчаса, и тогда в сердце начнет закрадываться страх. Надо идти на речку. Ну не дура ли, что отпустила ее одну? Знала же, знала – пропадет. Как пропала совсем недавно… Буквально два дня назад внучка вот так же ушла в город одна. Так же начинало темнеть, и она, бабушка, принялась обзванивать всех внучкиных подруг. «Нет, не видели, не знаем»… Уже начинала думать о милиции, когда девчонка возникла на пороге. «Милан, ты что, не видишь, что уже темнеет? Что я начинаю сходить с ума?» – Бабушка, ну что ты волнуешься? Со мной никогда ничего не случится. – Милан, постарайся меня понять. Это в нашем детстве не страшно было уходить из дома хоть дотемна, хоть вовсе на всю ночь. Дома знали: не пришла – значит, ночует у подружки. А вы живете… Я толкую ей про это нынешнее неспокойное, мягко говоря, время, а она… молчит. Но, кажется, заметила, что бабушка дошла до ручки. Поэтому взялась объяснять: – Понимаешь, я шла из города через овраг. Помнишь – там лежит упавшее дерево? Я села на него и стала слушать музыку. И засиделась. Она слушала музыку! А бабушка хоть помирай от своих «необоснованных» переживаний… Вот так же они ждали когда-то с дискотеки свою дочку, Миланину маму: пока та появится на пороге – сто страхов переживут, опустошат пузырек корвалола. Она же – «ну что вы волнуетесь, со мной никогда ничего»… Да еще про родительский диктат добавит, про свободу, которой лишена… Какие же они бесчувственные, нынешние дети! Наденут свои наушники, отгородятся от мира, и ничего-то для них не существует, кроме них самих. Между прочим, буквально вчера (вчера они ходили на речку вместе, но возвращались разными дорогами – внучка предпочла более короткий путь, а она пошла как раз через овраг – здесь подъем не такой крутой), так вот, она пошла через овраг, и как раз напротив того поваленного ветром старого дерева ей вышли навстречу два парня – пьяные, неопрятно одетые и, разумеется, матерящиеся – бр-р-р… Она, бабуля, была им, конечно, неинтересна – а если бы шла внучка? Да еще одна?! Боже, а на улице-то почти стемнело! Надо бежать на речку. Скорее, скорее. Только бы она была там. Только бы она была там!.. Внучка стояла на берегу. Вернее, она танцевала. Собственно, об этом могла догадаться только она, бабушка, но никак не внучкино окружение. Окружением были два парня и женщина с ребенком, которая подошла к реке как раз в те минуты, когда на высокий берег (речка течет внизу) пришла и я. Сверху все хорошо было видно: и парни, и женщина (ребенку, совсем малышу, было все равно) взглядывали на девчонку с недоумением: чего она так непонятно дергается? То ли подпрыгивает, то ли какие-то странные упражнения выполняет. Недоумение их легко объяснимо: музыка звучит только в наушниках внучки, окружающим она не слышна. И они не могут понять природы ее телодвижений… Волосы у моей Миланы распущены по плечам, велосипед и пляжная сумка лежат у ног, а ноги выделывают странные па… Уже несколько дней она твердила мне про танец, называющийся «драм-степ» и порывалась его исполнить, но дела, дела… эта самая грязная посуда… И вот теперь я вижу этот танец при странных, как говорится, обстоятельствах. Господи, но как она сейчас хороша – с распущенными волосами, стройной фигуркой, руками, брошенными в пространство. В голову приходит то ли здравая, то ли отчаянная мысль: в конце концов, должна же она когда-то в первый раз пойти на речку одна! Ребенок вырос, ребенок жаждет самостоятельности. Так почему не сегодня?! Почему, почему… Да потому, что эти парни, кажется, уже начинают о чем-то совещаться. Кажется, они уже направляются к ней… – Милана! Ми-ла-на! Невероятно и необъяснимо – она не могла меня услышать, уши законопачены музыкой и наушниками – но она в ту же секунду обернулась. И в ту же секунду взяла сумку, села на велосипед и поехала ко мне. Слава Богу… От волнения и переживаний ноги мои ослабли, и я, как когда-то возле операционной, опускаюсь на землю там, где стою. Однако внезапно возникшее в груди ожесточение заставляет встать и идти: хорошо, что я подошла вовремя, а если бы не подошла? Ведь они уже явно направлялись к ней, эти два парня, и кто знает, что было у них на уме. Ноги, однако, предательски дрожат, и я опять сажусь на землю. Господи, почему ее так долго нет? Конечно, сейчас она поднимается в гору, на этот высокий берег, но все равно уже пора… Вот, появилась. Появилась и… слазит с велосипеда, оставляет его и сумку на круче и опять исчезает из глаз. Нет, вы подумайте, она еще и нервы треплет! Она хочет несчастную бабушку добить! Чтобы я еще раз отпустила ее одну – дудки! Не дождется! Не дождется. Потому что… не будет ждать. Разве ты не чувствуешь, что она уже осуществила свое намерение – делать то, что считает нужным?! Милая моя, маленькая моя, дорогая моя девочка! Я так боюсь за тебя. Постарайся меня понять и догадаться, что мои опасения и тревоги – от любви, а не от желания навязать тебе свою волю. Услышала же ты каким-то непостижимым образом, когда я стала тебя звать… Ух-х-х, появилась. Опять садится на велосипед и едет домой – минуя меня, другой дорогой. Ах, другой… Ну, и я останусь сидеть там, где сижу. Вот не встану и не пойду… – Бабушка! Ах, все-таки «бабушка»! Все-таки чувствует… – Бабушка! Машу рукой: мол, поезжай. Не захотела подъехать ко мне, и не надо. Кати одна… Но и я сижу на теплой летней земле одна-одинешенька… Может быть, я опять чего-то не понимаю? Как не понимала в ситуации с кроваткой. Прошло время, и мне в голову пришла очевидная мысль: а ведь они, родители моих внуков, поступили разумно. Они поступили, исходя из обстоятельств: квартира небольшая, в ней тесно, и покупка двухуровневой кровати в какой-то мере решит вопрос жизненного пространства. В конце концов, внучка сможет слушать сказку со второго своего этажа… Дочка сказала мне тогда жесткие, пожалуй, даже жестокие слова, но что же делать, если я продемонстрировала полную невменяемость? Может быть, наша родительская любовь иногда и впрямь похожа на диктатуру? Вспомни: ты даже не удосужилась задать естественный вопрос: «Почему?» Ты сразу пустила в ход тяжелую артиллерию: «Вы что – с ума сошли?» Но сейчас-то, сейчас, в этой вот ситуации – разве я не права, причем на все сто процентов?! Она пришла домой раньше меня. И конечно же, смотрит телевизор. Я тоже сажусь смотреть телевизор. И – ничего не вижу… – Скажи, а этот твой танец… Это тот самый драм-степ? – Да. – И что – в нем участвуют только ноги? – А что должно еще? – Ну, наверное, голова. – А что может голова без ног? Если только это не голова профессора Доуэля. Вот и поговори с ними… Лето кончилось. Еще вчера я страстно мечтала освободиться от всех-всех бабушкиных обязанностей, освободиться и зажить, наконец, собственной жизнью. Заняться осуществлением собственных творческих планов. А сегодня… Посуда давно перемыта, и мне никто и ничто не мешает заняться тем, чем хочу. Чего же я хочу? Вот – загляну-ка в интернет: что это все-таки за танец – драм-степ? По поводу «степ» я и сама, кажется, уже догадалась: это давно известная чечетка. А что означает приставка «драм»? Приставка, – объясняет электронный всезнайка, – возникла недавно и означает вот что: новая разновидность старого танца «строится под ломаные ритмы». Под ломаные ритмы… Ну а какие же еще ритмы могут быть у нынешнего времени?.. Еще одна любопытная деталь: техника танца, оказывается, зависит от того, «насколько хорошо человек владеет своим телом, может выполнять элементы кручения, поворотов и разворотов». Ну, прямо не танец, а аллегория нынешней жизни… А что за тетрадь лежит на тумбочке, возле кровати, на которой, после блужданий по дому, чаще всего спала внучка? Стихи… Если количество создаваемых внучкой живописных полотен способно устрашить, то со стихами дело обстоит гораздо спокойней: она их пишет не часто. И на мои просьбы дать почитать все лето отвечала: ой, нет… почему-то стесняюсь. Но однажды оставила тетрадку на видном месте, и я поняла, что можно в нее заглянуть. Прочитала, удивилась, сделала какие-то пометки на полях. Там были, например, две поразившие меня строчки: Ни на что не трачу веры — Ни на зло, ни на добро… Я долго размышляла над ними. И не придя к окончательному выводу, поставила на полях вопросительный знак. Я надеялась получить ответ на него в течение лета, но… И что вижу теперь? Вопросительный знак зачеркнут. И рядом внучкиной рукой написано: «Бабушка, ты прямо как учительница по литературе. Это моя коронная фраза!» Коронная фраза?.. О нет!.. Пожалуй, надо выйти на улицу, на свежий воздух. Проветрить мозги. Пройду-ка я по той дорожке, по которой тем летним вечером мы с внучкой возвращались с речки. Почему я не отозвалась тогда, почему не обернулась, когда она кричала мне: «Бабушка, бабушка!» Ох уж эта дурацкая обидчивость! Да пусть я хоть сто раз была права – все равно надо было отозваться! Ей ведь тоже нелегко взрослеть. Я просто забыла, как это бывает. Я забыла, что наступает возраст, когда пришла пора увидеть – своими глазами увидеть! – мир, в который пришла. Увидеть, понять и оценить его – опять же, самой, без посторонней помощи, без всяких указчиков и подсказчиков. Разве со мной было не так? Разве со всеми бывает не так? И это ее исчезновение из дома, когда она сидела на поваленном дереве в овраге и слушала музыку… Нетрудно представить эту ситуацию, эту минуту: над ней – голубое безмятежное небо. Вокруг – тишина. По большому счету, это время можно считать благословенным. Тишина и одиночество – это то, без чего человеку творческого склада просто невозможно существовать. Тишина и одиночество – это питательная среда, в которой зреют мысли и чувства… А те два нетрезвых парня? Ведь они шли как раз там… Господи, как нелегко быть взрослеющим человеком! Но я никогда не думала, что и бабушкой быть не легче. Вот хотя бы теперь… Что я могу теперь? Только попытаться найти дорожку, по которой она еще недавно шла с речки. И попытаться попасть в ее след, который, возможно, еще помнит дорога. И тогда какое-то время мы словно побудем вместе. Вообще же… Вообще же я – здесь. А она – там. А когда-нибудь будет так: она – ЗДЕСЬ, а я – ТАМ. Мы будем помнить и любить друг друга?.. Как хорошо, когда – вместе! Все-таки нет ничего лучше, когда вместе. И когда любим друг друга. Дед вспоминал недавно: однажды они с Миланой, когда она была еще совсем маленькой, остались одни. Погуляли, поужинали, поиграли в игрушки. Пришла пора убирать игрушки в ящик. Милана решила и это превратить в игру: только наполнят ящик – она возьмет и снова опрокинет его, рассыплет все. Раз рассыпала, два рассыпала. После третьего раза дед рассердился: «У меня внутри все так и закипело… Спрашиваю: зачем ты делаешь это? Она смотрит и молчит. И что-то соображает про себя. И вдруг… Вдруг подошла ко мне и обхватила своими маленькими ручонками мою ногу. И прижалась к ней щекой. И – все… Весь мой гнев как рукой сняло».