Ну, как вам эта история? А была еще и другая. Васена помолчала чуток, словно раздумывая, надо ли продолжать, не пора ли остановиться. Решилась: – Доит моя мама корову. Меня уж из больницы выписали, и я до того по маме соскучилась, что – от нее ни на шаг. Она на улицу, и я на улицу. Она в хлев – и я в хлев. И вот доит она корову, а немецкий солдат стоит в дверях, ждет молочка. Мама зубами скрипит: «У, фашист проклятый… У меня ребенок только из больницы, а я все молоко тебе отдам. И чего вам не жилось у себя дома? И чего свалились на нашу голову?» А немец-то вдруг и говорит по-русски: «Вы поосторожней…Хорошо, что это слышал только я…» Молоко взял не все и нам оставил. А через какое-то время опять появляется на пороге. Мама обмерла: ну, наверно, все-таки расправляться пришел. А тот вынимает из сумки буханку хлеба, потом кулек конфет… Васена замолкла, словно сама засомневалась в том, что все это было когда-то с ней самой. С недоумением и спросила: – А, робяты? Среди фашистов – и то люди были. А среди этих, что пришли на нашу землю теперь – среди них люди есть? Если есть – что же они нас не слышат, не понимают? Вроде на одном языке говорим – на русском. – А говоришь – в политику не лезу, – еще раз уронил Олег. – Эх, сынок… Когда нашими руками надо врага бить, землю пахать, строить – это политикой не считается. Это называется – долг. А как мы захотели родную землю от разора спасти – так сразу «политика». Что же нам – молча глядеть, как губят кормильцы-черноземы, как травят воду в Хопре да Савале?.. …Утром гости засобирались домой. На улице еще больше похолодало. Васена вышла провожать гостей в том же вязаном платке, тех же мужниных ботинках. Обнялись, расцеловались. – Мам, ты все-таки того… не слишком-то активничай… – Ладно-ладно… Себя берегите. Я что… Когда все уселись, наконец, в машину, Олег поспешил включить отопление. По салону пошло благостное, уютное тепло, и уже не казались страшными угрюмые, набухшие близким снегопадом тучи. И совсем не хотелось вспоминать тяжелый вчерашний разговор. Но внучка решила по-другому. – Странные люди – взрослые. Вроде бы все всем понятно, а договориться между собой не можете. Разве ТЕ не понимают… ну, всей правды, всего, про что вчера говорила бабушка? – Понимаешь, малыш, – неожиданно быстро и серьезно отозвался Олег, – когда речь идет о больших деньгах, у тех, к кому они должны прийти, заклинивает мозги. И совесть. И тогда они готовы на все. – На что – на все? – На обман, на предательство. На то, чтобы наши черноземные земли в жертву золотому тельцу принести. Надежда тронула брата за рукав: – Олег, зачем ребенку-то… – Да надоело бояться и молчать! Мать вон в каких годах, и то… – Но если они готовы на все, – с неожиданной настойчивостью продолжила тему юная пассажирка, – значит, надо и против них – войной! – Ух, какая ты революционерка! А ты знаешь, сколько русских людей в революциях да войнах погибло? Знаешь небось, историю-то изучаете. Столько ее было пролито, кровушки, что новой уж никак неохота. Вот только почему они, скоты, этого не понимают?! – Олег, Олег, – опять тронула брата за рукав Надежда. – Попридержи коней, гляди на дорогу… Чтобы перевести разговор на другую тему, она принялась рассказывать о том, что перед поездкой заглянула в Интернет – давно хотелось узнать, а накануне дня рождения тем более, что означает мамино имя. И узнала. Оказалось примерно так. Покладистость к достоинствам Васены не относится: уж если она что решила, пытаться переубедить ее – только терять время. Зато носительница этого имени всегда готова прийти на помощь. При этом интуитивно чувствует, где и когда эта помощь нужна. – Ну, разве это не портрет нашей мамы, Олег? – Портрет, да еще абсолютно точный! Дело только в том… Олег потянулся за сигаретой, но, оглянувшись на пассажирок, решил обойтись без курева. – Дело только в том, – продолжил он свою мысль, – что ей-то действительно много лет. И ее пора уже сменить на посту. В наступившей тишине решительно прозвучало: – Вот я и сменю. Подождите только, кончу школу. Брат и сестра рассмеялись. Но через некоторое время Надежда задумчиво произнесла: – Мы тебе, Оля, неправильное имя выбрали. Ты, кажется, тоже Васена… За окном машины бежали, роняя последние листья, тополя и березки. Пока не тронутые химической отравой. Пока живые… Пять синих слив О, как я понимала свою сестру! Матушке за девяносто, а она все не хочет снимать с себя полномочия главнокомандующего. Это он, главнокомандующий, определяет стратегию и тактику дальнейшего продвижения вперед, будучи уверенным, что только ему ведомы истинные пути решения возникающих на этом пути проблем. А чтобы не ошибиться, он просто обязан вникать во все детали и мелочи всего, что его окружает. И вот это, последнее, особенно достает. – Ты что как хлеб режешь? – А что не так? – Больно тонко. Крошек много, а укусить нечего. Сестра озадаченно молчит, потом находится: – Так я тебе толще нарежу. – При чем здесь «мне». Надо, как положено… – Кем положено-то? – начинает терять терпение сестра. – Режу, как хочу, не все ли равно? В ответ – тяжелое молчание, смысл которого нетрудно понять: вот-вот, делаете, как хотите, а потом удивляетесь, почему у вас жизнь плохая. А только и надо-то – слушать, что тебе говорят… – А рамы ты зачем поменяла? Прежние разве плохие были? – Сейчас все меняют дерево на пластик. Так лучше. Красивее. – Эта красота денег стоит. Фраза произнесена со значением. Мол, только и умеете, что деньги тратить. А вот чтобы тратить с умом… И сестра делает попытку оправдать свои действия: – К тому же дома теплее станет. – Станет ли? И опять в доме повисает тяжелое молчание. По своей воле сестра нарушать его не будет – это чревато новыми осложнениями. Но такая предосторожность срабатывает не всегда: поводы для новых разногласий все равно находятся, и вот наступает момент, когда в моем доме раздается телефонный звонок: «Звони матушке, вразуми… сил моих больше нету…» Я живу далеко от них, наезжаю нечасто – раза два в год. И каждый раз появляюсь в родном доме с намерением: насколько это возможно – выровнять их отношения, помочь друг друга понять и услышать. Чаще всего получается приехать весной или осенью. Этот мой приезд был весенний. В поднебесном мире творилось обыкновенное чудо: с голубого неба лилось долгожданное тепло, деревья красовались первозданно чистой, глянцевитой листвой, воздух был легкий и даже, кажется, какой-то пушистый. В нашем доме в первые дни моего приезда также царят лад и склад: говорим про детей и внуков, про погоду и даже политику, конечно, со своим, чисто женским уклоном: цены растут, качество товаров жуткое, зато у тех, кто наверху, все в шоколаде… Но вот в какой-то момент в доме – чувствую – возникает напряжение. Я пока еще не понимаю его причины, но делаюсь настороженной к каждому произнесенному моими родственницами слову. Вот матушка, едва встав с постели, берется за панамку: – К Нинке Захватовой пойду. У нее картошка должна быть. – Какая картошка? – Посадочная. Надо картошку сажать. Нинка Захватова – помню – живет на дальней улице. Осторожно интересуюсь: – А ты дойдешь? – Дойду. Я потихоньку. Затея мне не нравится. На улице даже утром уже довольно жарко, дороги в селе никак не назовешь ровными, но главное все-таки – не близко Нинка живет. – Давай-ка лучше я схожу. В ответ непреклонное: – Нет, я пойду сама. О, как я опять понимаю свою сестру… – А как упадешь? – пытаюсь отговорить. – Это ведь твое и наше счастье, что ты до сих пор на своих ногах. Давай-ка лучше завтракать. Пеку оладьи, пьем чай. Может, теперь никто никуда не пройдет? Увы… – Ну, теперь пойду. – А может, картошка и у вас есть? – догадываюсь я, наконец, задать естественный в возникшей ситуации вопрос.