Видова молчала, склонив голову, а после неловко пожала плечами. – Не знаю. – Она слегка вздернула брови, как будто удивляясь собственным выводам. Подумала и добавила: – Не так, как хотела. Хотя… Я получила всё, о чем мечтала. Я снимаюсь в кино, у талантливейшего режиссера, но того счастья, что рвалось из меня осенью, больше нет. Выдохлось мое счастье… И… вот, – Инна вытянула руку, растопырив пальцы – на безымянном маслянисто светилось обручальное кольцо. – Я замужем за красавчиком, которого не люблю. Не жалею, не уважаю… Не верю ему, не надеюсь на него, а порой просто ненавижу! У меня никогда не будет детей… – она бросила скользящий взгляд на бывших одноклассниц, и на переносице у нее залегла складочка. – Да, я понимаю, что заставила тебя страдать… А ты… Ты смог меня простить? Ты не обижаешься больше? – Нет, – честно ответил я на последний вопрос. Меня в этот момент сковало ожесточение. Этот ноющий текст с трагическими перепевами… Инночка сейчас говорит от себя или снова играет? Нет уж, хватит с меня театра одного зрителя. – А на что мне обижаться? Тебе хорошо удалась роль влюбленной девушки, да и образ ревнивицы раскрыла вполне достоверно, по Станиславскому. Но постельную сцену со мной ты так и не сыграла. Синий взгляд померк, стал безжизненным, больным. Инна молча развернулась и ушла. Толкаясь, растворилась в толпе. С глаз долой… За спиной гулко кашлянули и сказали басом Славина: – Там за тобой… К-хм… Машину прислали. – Минуточку, – буркнул я. Слишком много событий на мою больную голову! Я почти физически ощущал, что вот сейчас, в эти вялотекущие мгновения, моя жизнь и судьба колеблются в точке бифуркации. Не сегодня завтра многое изменится так, что перетряхнет мои будни, всё «житие мое» наизнанку вывернет. А хватит ли сил остаться самим собой? Я приблизился к девчонкам, окружившим Марину. Они жались к ней, будто к старшей сестре, хотя та же Рита или Альбина были одного роста с Роситой. – Пока, подружки, – улыбнулся одними губами. – Я давно во все это ввязался, так что… Ладно, плюнем на интеллигентские замашки! Все будет хорошо, но фиг его знает, когда оно, это все, кончится. В общем… Послезавтра обязательно сходите во Дворец съездов. Если не появлюсь, езжайте домой, не ждите. – Я изобразил ухмылочку. – Не пропускайте уроки, а то Полосатыч обидится! Девчонки разом качнулись и обступили меня, потянулись губами, будто снова делясь энергией. – Пока! – вытолкнул, поражаясь: я еще способен краснеть! – Пока, пока! – зазвенело вразнобой. – Мы будем ждать! – пообещала Светлана и дрогнула улыбкой. – Иже херувимы! – Все будет хорошо, в общем-то! – пожелала Марина с преувеличенной жизнерадостностью. – Ой, да конечно! – заверила меня Альбина, а Рита молча поцеловала, уже не слишком стесняясь одноклассниц. Свои же. Крепясь, я отшагнул, бодро помахал рукой и сел в подкатившую «Чайку», вяло удивляясь нежданному почету. Кроме молчаливого водителя, на переднем сиденье устроился еще один тихоня, а я развалился на заднем. Без охраны. Машина тронулась, мягко переваливаясь на снежных наметах. «В прекрасное далёко мы начинаем путь?..» Тот же день, чуть раньше Ленинград, улица Гаванская Было заметно, что Синти плоховато ориентируется в скрещеньях улиц Васильевского острова. Лофтин ухмыльнулся, отворачиваясь к окну «Хонды». Вот пускай и тренируется! Разведчику, как и вору, необходимо знать все ходы и выходы, иначе не уйдешь от наблюдения, не замотаешь преследователей из русской «семерки». Если заметишь… За окном на разрешенной скорости проползали здания по Малому проспекту. – Куда теперь? – отрывисто спросила Фолк. Дэниел принял задумчивый вид, и лицо девушки передернула неласковая гримаска. – Любопытно, – хмыкнул Лофтин, – куда ты меня сейчас послала? – Далеко, – буркнула Синтия. – Я так и понял. Налево, налево! «Хонда», недовольно подвывая мотором, свернула на Гаванскую. – Можно тебя покоробить нескромным вопросом, Синти? – Можно, – обронила Фолк. – О, ты дозволяешь? – развлекался вице-консул. Машина чуть дернулась, качнувшись в сторону. – А какая разница? Все равно ж задашь! – Да, я такой… – вздохнул Дэниел. – С кем ты спишь? – С медвежонком Тэдди! – Печально… – пригорюнился Лофтин и тем же нарочитым тоном сказал: – Все внимание на подворотню тридцатого дома! Ну?! Фолк замерла, закаменела, таращась на шестиэтажную домину. – Буква «Эйч»! – пискнула она. – Русская буква «Эн», – поправил ее Дэниел. – Сигнал изъятия. Молодец Немо, быстро управился… И ты молодец, сняла сигнал. – Так ты для этого меня выводил? – Синий взгляд Синти испепелял, выдавая легкое бешенство. – Не только. – Вице-консул улыбнулся как можно лучезарней. – Еще я хотел подложить тебе в постель медвежонка Дэнни… Фолк выжала педаль. «Хонда» рванулась вперед, бросая Лофтина на спинку сиденья. Дэн клацнул зубами. – Ах, я такая неловкая! – Водительница изобразила крайнюю степень огорчения. – Бывает… – Лофтин озабоченно возил языком по резцам: не отбита ли эмаль? Глаза Синти сияли. Тот же день, позднее утро Москва, Сретенка Я почему-то думал, что везут меня на Лубянку. Даже интересно стало – увижу знаменитые застенки! Это я себя так подбадривал… А «Чайка», крутанувшись по площади Дзержинского, покатила дальше. Сворачивала, ныряла в пустынные переулки, кружила по улицам, пока не выкатилась на Сретенку. У ничем не примечательного дома мы остановились, и молодой мужчина, чуть развернувшись с переднего сиденья, сказал ровным голосом: – Лифтом на четвертый этаж. Там вас ждут. – Спасибо, – бросил я, выбираясь. Похоже, и у подъезда меня тоже ждали – крепкий парнишка в меховой куртке покуривал сигаретку, щурясь на негреющем февральском солнце. Я специально не сводил с него глаз, пока шагал к дверям, но тот смотрел куда угодно, только не на меня. Школа! Гулкий подъезд полнился тишиной. Кабина лифта открыта, ждет… Я вошел, пол чуток спружинил. Жмем кнопку «4». Дверцы, повизгивая, сошлись, разбавляя безмолвие, и лифт потянуло вверх. Улыбка изогнула мои губы: а ведь это тоже признак волнения – замечать всякие мелочи, рассеивая внимание, лишь бы не сосредотачиваться на главном. На четвертом этаже меня ждали – у дверей конспиративной квартиры стоял Андропов. Живая историческая личность. Он пристально оглядел все мои сто восемьдесят сантиметров, словно высматривая вторичные признаки сверхинформированности. – Рожки пока не выросли, – вздохнул я сокрушенно, – а крылышки отвалились в раннем детстве. Председатель КГБ улыбнулся и протянул руку. – Здравствуйте, Юрий Владимирович, – пожал я сухую ладонь. – Здравствуйте… Миша. Вы позволите себя так называть? – В Петровичи годами не вышел. – Прошу!