– Тогда… – затянул я, веселея. – Тогда остается лишь одна проблема: где бы тут поесть? Вольф рассмеялся, запрокидывая лицо, и ветер снова растрепал ему волосы. – Пойдемте, Миша! Семга, лосось и скумбрия ждут нас! Глава 10 Суббота, 6 марта. Раннее утро Венеция, пьяцца Сан-Марко Томаш Платек вышел на площадь, когда зоревые лучи едва затронули колокольную башню-кампанилу, дотянувшись до пирамидального навершия. В такую рань и пьяцетта, и пьяцца поражали безлюдностью. Холодина и сырой ветер отпугивали туристов, а местные отсыпались. Поляк переложил потертый «дипломат» в правую руку, согретую в кармане старенькой меховой куртки, и подышал на озябшие пальцы левой. И кто только надоумил людей числить земноводную Венецию романтической? Ах, серенады! Ах, гондольеры! А ничего, что тутошние каналы и канализация – это одно и то же? Город вечной вони и вечной сырости… Замерев на пустынной площади, Томаш перекрестился на собор Св. Марка. Храм не унижал парадной величественностью, как ватиканский Санто-Пьетро, а смиренно преподносил свои бесчисленные красы, обертывая в каменное узорочье искупление Христово. «Выходит, – улыбнулся про себя Платек, – если хорошенько поискать, то и в этой клоаке найдешь диковинные чудеса!» Хотя базилика Сан-Марко нездешняя, она – византийская пришелица. Эти золоченые купола, ажурные арки, античный лес разноцветных колонн и светоносные мозаики – всё оттуда, с окраины Римской империи. Когда крестоносцы из гнилой Венеции затеяли резню в Константинополе, то поразбойничали вволю, от души; храмы божии, и те обчистили. Или вон, конную четверку Лисиппа стяжали… Лиловые тучи, беременные холодным дождем, затянули, заволокли небоскат на восходе, но краешек солнца растолкал-таки клубистую хмарь и вызолотил фигурку архангела Гавриила на шпиле кампанилы. Поляк счел это хорошим знаком и отворил бронзовую дверь собора. По всему храму стыла тишина, несмелый свет утра проник лишь в окошки у основания куполов и слабо сиял, отражаясь в золотых пазлах мозаик, словно сеялся драгоценной пылью. А внизу дрожал полумрак. Трепетавшие огоньки свечей едва отделяли от тьмы круглящиеся колонны аркад и разлеты сводов. Зябкий холодок, что гулял между пустых сидений для прихожан, слегка бодрил, понуждая двигаться. Но Томаш застыл, прислушиваясь. Показалось ему, что ли? Ну нет! Платек наметил улыбку – его «разведка» донесла точно, патриарх должен быть на месте! Шагая к музею, он подумал: вот еще одна крепкая ниточка, натянутая между дожами Венеции и византийскими императорами. Именно с тех давних пор заведено – первосвященника города-хляби именовать патриархом. Впрочем, кардинальская шапка – обязательная опция для этого титула. Ее вручают на первой же консистории… Томаш неслышно обогнул Золотой алтарь и вышел к престолу. Если верить молве, прямо под ним хранились мощи Святого Апостола и Евангелиста Марка. Возложив руки на престол и склонив голову, тихо молился Альбино Лучани, венецианский патриарх и кардинал. Платек негромко вплел слова от себя, и молитва зазвучала в два голоса. Лучани обернулся, просветленно улыбаясь и остывая от мистического жара. Круглые стекла очков отразили мерцающие звездочки свеч. – Кто ты? – Голос патриарха звучал спокойно и в меру ласково, как у всякого доброго человека, не привыкшего бояться. – Меня зовут Томаззо, ваше высокопреосвященство, – поклонился поляк. – Простите, что смею мешать вам, но дело, о котором я должен поведать, не терпит отлагательств. – Слушаю тебя, сын мой. – Лучани оглянулся на деревянное епископское кресло, но не стал его занимать, предпочтя оставаться на равных. Томаш уловил сие движение души и смягчился. – История, которую вы услышите, может показаться возмутительной сказкой, но не спешите с выводами, монсеньор… Глухим, бесстрастным голосом Платек рассказал о бытии своем в нумерариях «Опус Деи», о приказе убить некоего Миху, едва ли не нового Мессию, о кознях кардинала Войтылы и о том будущем, завесу над коим приподнял Миха, встреченный им во плоти. – Право, мне лестно узнать, что буду… якобы избран папой… – пробормотал патриарх, растерянно улыбаясь и сдерживая улыбку, дабы не обидеть своего странного гостя, – но не слишком ли мрачен конец твоей истории? Уверяю тебя, сын мой, я не тот человек, которого хотят сжить со свету! – Именно тот, ваше высокопреосвященство, – мрачно улыбнулся Томаш. – Вы добры и порядочны и непременно захотите смыть скверну со Святого престола. Вот этого вам и не простят – в Ватикане водится много нечистой силы, а иные бесы облачены в алые кардинальские сутаны. Лучани беспомощно оглянулся, страстно желая завершить тягостный разговор. – Это мирские дела, – выпалил он, краснея, – следовательно, требующие доказательств! – Они со мной, монсеньор, – бестрепетно парировал Платек, щелкая замочками «дипломата». – Вот списки членов масонской ложи «Пропаганда-2», вот секретные документы, а в этих записных книжках – масса подробностей о всяких генералах, министрах и, увы, кардиналах. Кардинал-епископ Жан Вийо, могущественный статс-секретарь Ватикана, еще десять лет назад стал масоном ложи «П-2» под игривым именем «Жанни». Подкупы, умертвия, мафия, ЦРУ, шальные миллиарды – Вийо просто смердит серой! И это «Жанни» два года спустя поднесет вам бокал шампанского с отравой, а рано утром заметет все следы. Преступление будет неплохо спланировано, вплоть до того, что швейцарская гвардия в ночь убийства получит недвусмысленный приказ: «Сегодня никакой охраны»… Патриарх листал книжки, брал в руки потрепанные листы с грифами высшей тайны, и его затошнило от брезгливости. Ослабев, Альбино присел на кресло и понурил голову. – Где сам Личо Джелли? – пробубнил он, мучительно ища достойный выход из крайне неприятного положения. – Я убил его, – хладнокровно ответил Томаш. Венецианский патриарх устало прикрыл глаза. – Чего ты хочешь, сын мой? Денег? – На вилле Джелли я позаимствовал не только ворохи бумаг, – Платек небрежно прихлопнул ладонью по крышке «дипломата», – но и кучу краденого золота. Килограммов двадцать с лишним – будет что тратить на богоугодное дело! Ваше высокопреосвященство, я хочу того же, что вы взыскуете в будущем – очистить Святой престол от слуг Сатаны! Направляясь сюда, я лелеял надежду, что обрету в вас верного соратника. – Он молитвенно сложил ладони. – Пожалуйста, монсеньор, не утомляйте свою душу сожалениями! Ибо путь, на который я призываю вас, очень опасен и очень тяжек. Скорее всего, он ведет к смерти. Вы только не беспокойтесь и не переживайте! А я исполню свой долг в одиночку… Пока Томаш говорил, лицо Лучани наливалось краснотой. И вдруг патриарх вскинулся, закричал тонким срывающимся голосом, переходя на мирской формат почтительности: – Да за кого вы меня принимаете, Томаззо?! Конечно же, мне страшно! Очень страшно! Но разве можно терпеть подобные мерзости? – Он с отвращением отбросил пару книжек. – Кроме житейских желаний, есть еще и долг! Священный долг! – Вы со мной, монсеньор? – прямо спросил Платек. – Неужели не ясно? – завелся патриарх, продолжая негодовать на собственное малодушие. – И хватит меня величать! Уж если мы с вами объявили новый крестовый поход, то… Меня зовут Альбино! – Очень приятно, Альбино, – ухмыльнулся Томаш. – С чего начнем? Лучани задумался, успокаиваясь. – С аудиенции у понтифика, – решил он. – Действовать будем сами, но папа должен… как это… быть в курсе. Согласен, Томаззо? – Да, Альбино, – склонил голову Платек. Он был совершенно серьезен. Их ждали могущественные враги и недолгая жизнь, полная мук и потерь, но страха не было. Даже один в поле воин, а уж двое, спиной к спине… Вера их крепка, и Господь с ними! Томаш скупо улыбнулся. Вот и надежда зареяла… Тот же день, позже Москва, улица Дзержинского Андропов уяснил этим утром смысл словосочетания «не находить себе места». Он бродил по кабинету, то раздергивая плотные коричневые шторы, то задергивая их «на обратно». Задумчиво приседал за стол, резко вскакивал, заглядывал в «потайную комнату», чтобы наскоро выхлебать стакан разбавленного сока, и возвращался. Наконец, приняв решение, нагнулся к селектору, но в этот самый момент приоткрылась дверь и заглянул порученец. – Там товарищ Иванов… – сообщил он с долей неуверенности, будучи свидетелем начальственных метаний. – Проси, Василь! – обрадовался председатель КГБ, бросая трубку. – Пусть заходит! – Есть! Мгновение суеты – и бравый генерал-лейтенант перешагнул порог. – Разрешите… – Разрешаю, Боря, разрешаю, – отмахнулся Андропов от чинопочитания. – А то я уже звонить тебе хотел! Для зачина… – Он схватил со стола желтоватые листки, пересыпанные цифирью, и белую страницу с расшифровкой. – Читай! Иванов нацепил очки. – Та-ак… «15 марта Анвар Садат разорвет советско-египетский договор о дружбе и сотрудничестве от 1971 года». Вот же ж гад какой! – прокомментировал он. – Мы им Асуанскую плотину, а они нам свои худые загорелые задницы кажут… Хм… «20 июля произойдет крупное землетрясение магнитудой 7,8 в китайском городе Таншань. Погибнет более 240 тысяч человек». М-да… Представляешь, Юра? Сидишь себе, сидишь – и вдруг дом ка-ак зашатается! На тебя валится потолок, и… – Боря! Иванов живо уткнулся в расшифровку. – «6 сентября советский летчик Виктор Беленко угонит перехватчик «МиГ-25П» с секретной аппаратурой в Японию, где передаст его американцам»… Вот этот – точно гад… «9 сентября в Пекине скончается Мао Цзэдун»… – Генерал-лейтенант аккуратно сложил бумаги, подравняв стопочке края. – Не хреново девки пляшут по четыре сразу в ряд… Миха вернулся?