Ближе к вечеру того же дня Первомайск, улица Шевченко Дом Советов встретил Марину гулкой тишиной, торжественной, как в храме. По всей видимости, большинство служащих уже оставило свои рабочие места, переключаясь на домашние заботы. Задержались лишь те, кого не пускал избыток трудолюбия или долг. Поднявшись на второй этаж, Исаева удивилась – внушительный стол у входа в горуправление КГБ пустовал, высвеченный тусклым бра, зато дверь стояла распахнутой настежь, пропуская веселые голоса. Загодя улыбнувшись, девушка прибавила шагу, но лишь переступив порог огромной комнаты, уяснила причину веселья – полковник Олейник, капитан Славин и генерал-лейтенант Иванов окружили взъерошенного смуглого парня в потертом джинсовом костюме. Хлопая глазами, Марина не сразу узнала Вальцева. – Максим! – воскликнула она. – Вот это ничего себе! – Привет! – осклабился «Майкл Зор». – Еле долетел! Из Гаваны в Касабланку, оттуда в Лондон, а там погода нелетная! Сели в Париже. Пришлось там и заночевать, нашли дешевый отельчик… Утром только вылетели в Союз, да и то с пересадкой в Вене! – А ну, поворотись-ка, сынку, – подбоченился Олейник. – Экий ты загорелый стал! – Тропики! – развел руками Вальцев. – Февраль на улице, а в Гаване плюс двадцать семь! Море – плюс двадцать пять! – Накупался? – улыбнулась Марина. – Еще как! Местные ежатся – холодно им, а нам – самое то! В раскрытую дверь заглянул дежурный сержант с набитой авоськой и встал по стойке «смирно»: – Товарищ полковник, только «три звездочки»! А пирожки с капустой и с мясом. Горячие! – Благодарю за службу, товарищ старший сержант! – зарокотал Василий Филиппович. Если бы бравый дежурный грянул: «Служу Советскому Союзу!», Исаева не удивилась бы, но сержанту хватило ума смолчать и тихонько прикрыть дверь за собой. – Приступим! – потер ладони Олейник. На большом столе для заседаний стоял подносик под хохлому – с непременным графином и набором стаканов. Славин живо расставил четыре граненых, глянул на Марину, ухмыльнулся и добавил пятый. Откупорил бутылочку армянского, плеснул на полтора пальца, выложил пирожки… – Ну, за возвращение! – поднял свой сосуд Иванов. Стаканы сошлись с глухим стеклянным перестуком. Пригубив коньячок, девушка вцепилась зубами в теплый бок пирожка. – Не стоит записывать операцию «Интеграл» в неудачи, – энергично высказался Борис Семенович, хватая закуску. – Пару месяцев президент Штатов все равно следовал рекомендациям Михи, да и сейчас, когда раскручивается предвыборная кампания, вряд ли он откажется от них. Иначе собьется с темпа! Хотя… Нам, в принципе, не важно, кто въедет в Белый дом – Форд или Картер. Лишь бы не Рейган! – Да нет, я понимаю… – затянул Вальцев. – Жалко просто. Нам бы годик продержаться… – Да пятилетку простоять! – хохотнул Олейник. – Ничего, Максим, мы свое возьмем! Отворилась дверь, и в комнату боязливо заглянул дежурный. – Товарищ полковник… – воззвал он с запинкой. – Тут одна гражданочка… Заявляет, что… э-э… шпионка. – О как! – удивился Олейник. – Ну, давай ее сюда. – Есть! Сержант скрылся, и тут же порог переступила молодая женщина, чуть за тридцать, не красавица, но стройная и миловидная. В ее быстрых и четких движениях угадывалась давняя дружба со спортом, а в простой с виду одежде чувствовался хороший вкус. Оглядев присутствующих, «шпионка» обратилась к Василию Филипповичу – он единственный щеголял в мундире. – Здравствуйте. Я хочу сделать заявление. Марина потерла щеку, чтобы скрыть усмешку – неожиданная гостья блестяще имитировала спокойствие, но вот голос ее просто звенел от волнения. – Мы вас внимательно слушаем, – прогудел Олейник, взглянув на стакан в своей руке с легким недоумением – дескать, а это откуда? – Я – гражданка Соединенных Штатов Америки, – продолжила «шпионка». – Родилась и выросла в Нью-Йорке. Окончила колледж в Уэллсли. Добровольно записалась в «зеленые береты» и прошла обучение в Форт-Брэгг. Служила в 10-й группе специального назначения в Западной Германии. Там на меня и вышла сотрудница ЦРУ. С прошлого года я в разведке. Операция в Первомайске – мое первое задание как полевого агента. Но я разобралась в ситуации и решила сдаться. – Не хреново девки пляшут по четыре сразу в ряд… – пробормотал Иванов, будучи несколько ошеломлен. – А имя у вас есть, гражданка Штатов? – О, простите, – смутилась гражданка, – меня зовут Елена Ливен. Мой отец – русский. – Барон фон Ливен, я полагаю? – поправил очки генерал-лейтенант. – Нет, светлейший князь! – вздернула голову Елена. – Владимир Генрихович фон Ливен, штабс-ротмистр Кавалергардского полка! Служил ли в Белой гвардии? Служил! – Успокойтесь, Елена Владимировна, – поднял руки Борис Семенович. – Ваше… м-м… не совсем пролетарское происхождение никак не влияет на то, как мы относимся к вам. Насколько я понимаю, вы должны были присоединиться к агентурно-оперативной группе Саймона Грина и Питера Смита? – Не совсем так, – вытолкнула Ливен, унимая нервы. – Я должна была возглавить опергруппу и выйти на аналитика местной команды чекистов. – Но вы не приняли бразды правления и не пошли на контакт. Почему? Елена пожала плечами: – Саймона и Пита я знаю по Форт-Брэггу. Они годятся для диверсий и прочих «прямых действий». Оба простодушны, как ковбои, и так же недалеки. Я постоянно откладывала встречу, хотя в СССР нахожусь уже второй месяц. Поначалу из-за того, что не доверяла этой парочке, а затем… – Она прерывисто вздохнула. – А затем мне стало противно. Я жила здесь, гуляла по улицам, ходила в магазины, в кино… И та раздвоенность, что мешала мне в Штатах, стала убывать здесь, в Союзе. Там… Там, бывало, я гордилась тем, что из России, но в то же время изо всех сил старалась выбиться в стопроцентные американки. Жизнь какая-то… Импульсами. Вверх-вниз… То я оправдывала торгашескую суть англосаксов, то брезговала всей тамошней куплей-продажей. Отец… Он очень не любил большевиков. Но когда Гитлер напал на СССР, папа собрал все свои деньги и отнес в советское посольство. На те доллары построили два танка. Мама сердилась на папу, да и я не могла понять его поступка. Но вот теперь, кажется, до меня стало доходить… Не сказать, что я… есть у вас такое слово… перековалась, но я не хочу быть врагом советским людям. Это подобно предательству. Иванов понятливо покивал. – Ваше задание… Оно связано с операцией «Некст»? – прямо спросил он, внимательно следя за Еленой. – Тайная операция, в которой я участвую, – сбилась Ливен на сухой тон, – проходит под кодовым названием «Новус». Но напрямую связана с миссией «Некст». Цель – найти и вывезти за пределы СССР здешнего паранорма и предиктора. В случае неудачи – уничтожить. – Ну что ж, Елена Владимировна, – включил Иванов обаяние. – Откровенность за откровенность. Я руковожу той самой командой чекистов… Саймон и Пит находятся под стражей, а вы пока побудете в нашей штаб-квартире. Люблю, знаете ли, подробности. Товарищ Славин, проводите даму! – Слушаюсь! – козырнул капитан. Ливен стрельнула глазками на Николая, убедительно сыграв восхищение, и оба вышли. Ненадолго в комнате зависло молчание. – Елена Ливен… – медленно проговорил Олейник, словно пробуя имя на вкус. – Ну шо ж, операция «Новус» накрылась? – Или только началась! – фыркнула Исаева. – Знаете, меня не покидало ощущение, что я нахожусь на премьере любительского спектакля, а ставят отсебятину по мотивам «Ошибки резидента». – А вы молодец, Мариночка, – одобрительно кивнул Борис Семенович. – У этой дамочки двойное, если не тройное дно! – Или она не врала нам! – настоял Олейник на своей версии, задетый за профессиональные струнки. Как бы товарищи не подумали, что он купился на откровенность перебежчицы… – Тоже вариант, – миролюбиво кивнул Иванов и спохватился: – Ох, Мариночка, забыл совсем! Есть новости о Григории Ершове. – Что с ним? – насторожилась Марина. – Гриша ведь где-то в Африке… Он жив хоть? – Жив, жив! – заторопился генерал-лейтенант. – Ранен тяжело, но жив. Его из Эфиопии переправили на самолете, сейчас лежит в госпитале Бурденко. Исаева ощущала в эти вялотекущие мгновения ледяной холод и неприятную смесь из бессилия и растерянности. Но бойцовский характер брал свое – в размякшей слабости кристаллизовалась решимость. – Товарищ генерал-лейтенант… – Ну, разумеется, Марина, – мягко сказал Иванов, не дослушав. – Николаевский аэропорт ближе всего. Передавай Грише привет! Вторник, 23 марта. Утро Гавана, набережная Малекон Набережная Малекон – это то самое «масло масляное», от которого истинных филологов корежит, как вампиров на солнце. Малекон по-испански и есть «набережная». Ну или «мол», на худой конец. На добропорядочных официальных планах эта широкая эспланада у лукоморья Гаванской бухты зовется Авенида де Масео. Но ни одному кубинцу и в голову не придет так называть их любимый Малекон! Здесь назначают свидания, здесь воркуют парочки, уминая широчайший парапет, а народ постарше фланирует, любуясь потрясающими закатами. Вакарчук вертел головой, переводя взгляд с обшарпанной старины Ведадо на синий простор Атлантики, и обратно. Чак смотрел вперед, на фортецию Сан-Сальвадор, безразличный к красотам. А вот полковник Воронин был «на нерве». «Мундир бы ему точно подошел, – лениво подумал Степан. – Ну, или строгий черный костюм, как у «…других официальных лиц».