– Я – тебе?! – У меня получилось изобразить комическое изумление. – Может, ты – мне? – А кто маме обещал кормить ребенка? – возмутилась сестричка, кутаясь в коротенький халатик, и тут же сменила тактику. – Ну, Ми-ишечка! – заныла она, подлащиваясь. – Я же, пока оде-енусь, пока соберу-усь… Мило улыбаясь, Настя усиленно захлопала глазками, изображая ангелочка во плоти. Мне оставалось капитулировать, желчно бурча: – Тоже мне, ребеночек нашелся! Девяносто – шестьдесят – девяносто, а туда же! Я ущипнул сестричку за нижние девяносто, она жизнерадостно взвизгнула, и мое настроение сразу поднялось. – Ладно уж, – заворчал, благодушествуя. – Яичницу будешь? – Буду, буду! С колбаской? – А як же! * * * Утренняя трапеза – немножко ритуал, в каждой семье – свой. Но есть и общая черта – букет запахов, что сочетается в маминых хлопотах. Нынче родители отдыхали от нас в Зеленограде, по опустевшей квартире гуляло эхо, но, как ни странно, эта домашняя необычность не только острила чувства, но и добавляла уюта. А дух витал, привычный с детства – тонкое кофейное благоухание. Пахучего растворимого «Бон» в забытой маминой банке хватило на две чашки. Правда, мы с Настей пили кофе по-вьетнамски, со сгущенкой, нещадно огрубляя аромат, но так вкуснее. – Везет тебе… – загрустила сестричка. Она сидела напротив, в строгом школьном платье, по-родственному упершись в столешницу локотками, и сжимала чашку обеими ладонями. – Последняя четверть… Самая-самая последняя! – Не спеши жить, – мудро улыбнулся я, смакуя в меру горячее и сладкое. – Школьная пора – лучшая, вот и пользуйся. – А! – отмахнулась Настя. – Ничего ты не смыслишь в жизни! Лучше – это когда ты все сам, а не по указке. – Чучелко… – вздохнулось мне. – Совсем не ценишь беззаботность… – Говоришь, как дед на пенсии! – смешливо фыркнула сестренка. – Дедушка Миша! – Пошли, бабушка Настя… – Да рано еще! – Лучше обождать, чем опоздать, – молвил наставительно. – Ладно, уговорил… – сделала одолжение сестричка. И вдруг испуганно заверещала: – Ой, паук, паук! Да вон, на рукаве! Сперва я дернулся оглядеть синий вельветовый пиджачок, и лишь потом дошло до меня, что попался. – Первое апреля – никому не веря! – радостно прозвенела Настя и показала розовый язычок. Тот же день, чуть позже Первомайск, улица Чкалова Я так давно не был в школе, что она показалась мне чуточку внове. Гипсовая «Девочка с лейкой», которую упорно красили серебрином, а не белили мелом, как «Горнистов» в пионерлагерях… Каштановая аллея вдоль ограды… «Дырчатое» крыльцо из силикатного кирпича… Всё такое знакомое, свое, родное. Здесь я почти что исполнил давнюю мечту – доучился со своим классом. Совсем немного осталось. Двадцать пятого мая забренчит медный колокольчик с непременным бантом – в последний раз… Девчонки на линейке будут хлюпать, впервые осознавая, что вот оно – окончание книги «Юность», а продолжение с названием «Взрослая жизнь» еще не написано. И «классная» Циля Наумовна всплакнет, и сентиментальная «Кукуруза Бармалеевна» смахнет слезу, а «Полосатыч» выступит с напутственным словом… Потянув на себя тяжелую дверь «источника знаний», я вовремя увернулся, пропуская мимо летящего малолетку. За ним с воинственным кличем гналась такая же расхристанная мелочь. – Ось скаженные! – ругнулась на них уборщица, прижимаясь к стенке. Отворачиваясь, чтобы скрыть улыбку, я поднялся на третий этаж. Здесь, во владениях старших классов, галдели еще громче, чем внизу у мальков. Гаврики орали хрупким баском, то и дело срываясь на бег, а гаврицы оживленно шептались да хихикали, свысока поглядывая на ровесников. – Миша! Миша! Меня догоняли близняшки, и я в который раз благословил моду на мини. – Иже херувимы! – мои губы растянулись будто сами по себе. – Аз есмь! – гордо подтвердила Светлана, хватая меня под руку. Под левую. Маша притиснула меня справа. – Мы все знаем! – пропела она. – Мы все знаем! – Пал Степаныч сказал по секрету, что ты ездил в ГДР! – сообщила Света утвержденную «легенду». – По обмену опытом! – Видел бы ты Полосатыча! – хихикнула Маша. – Он был похож на попа, которому позвонил архангел Гавриил! – Почти в рифму, – заценила сестра. – Лучше так: «Которому звонил архангел Гавриил!» – Девчонки, я по вас соскучился! – признание далось мне легко, поскольку было истиной. – Правда-правда? – заглянула мне в лицо Маша. – Правда-правда! – А уж Ритка… – многозначительно затянула Света. – Прям извелась вся! Я ответил улыбкой, подумав, что не прочь лишний годик проучиться в такой милой компании. Будущее тревожило и даже немного пугало, как все неизвестное. Знаю всё про польский или иранский кризис, а что станется в жизни со мною, понятия не имею! Мимо, энергично и пружинисто ступая, прошагала молодая женщина в строгой юбке и белоснежной рубашке с алым пионерским галстуком. Большие очки в тонкой оправе ей шли, добавляя загадочности приятному лицу. – Здравствуйте, Галина Сергеевна! – прощебетали двойняшки. – Здравствуйте, девочки! Женщина мазнула по мне взглядом, нарочно сокращая зрительный контакт, а я гадал в это время, из какого управления эта оперативница – из 7-го или из 9-го. – Наша новая пионервожатая, – проинформировала меня Света. – Старшая, старшая! – Девчонки, – я платонически обнял обеих за талии, – входим по одному… э-э… по одной. А то дождемся сцен ревности! – А ты чего больше боишься: что Юрка разозлится? – с ехидцей спросила Светлана. – Или что Ритка надуется? Я затруднился с ответом, близняшки рассмеялись – и втащили меня в класс. – Привели, привели! – мажорно вылетело из Маши. – Гарин! – петушком завопил Изя, соблюдая давнюю традицию. – Ты опять без гиперболоида? – Оптическая ось погнулась! – поплыл я в улыбке. Одноклассники нахлынули волной – любопытствующей, радующейся, по-приятельски тискающей или хлопающей по спине, – а я смотрел на единственную девушку, что осталась сидеть за партой. Рита молча улыбалась мне, не меняя напряженной, алертной позы, готовая вскочить, броситься навстречу… Но не в классе же. Этот замерший порыв отразился в блеске черных девичьих глаз и в нежном румянце, тронувшем гладкие щеки Сулимы. Звонок на урок едва пробился сквозь гомон, и я плюхнулся на стул рядом с Ритой. – Привет! По-моему, мне удалось вместить в одно слово всё, что я чувствовал к этой девушке. Или мне почудилось? Нет, нет – ресницы напротив затрепетали, раздувая черный огонь, и девушка легонько, на секундочку прижалась ко мне. Взглянула смущенно – и зарделась. – У меня уши красные, наверное? – тихонько спросил я. – Угу! – смешливо отозвалась Рита, поднимая холмики щек. – Но мои все равно ярче! Близняшки, возившиеся на передней парте, разом обернулись.