– Житие мое… – пробормотала Светлана с беспечальным вздохом. – Вы такие красивые… – Оба! – тряхнула головой Маша. – Или обе? Как сказать? – А как ни скажи, – наметила Света улыбку, – всё верно… – Да ну вас, – стесненно буркнул я, роняя ручку. – Обеих! Кряхтя, сунулся под стол, косясь на Ритины коленки. Я едва дотянулся до «Пеликана», а вот гадский колпачок… Не становиться же мне на карачки, лишь бы выцарапать его! Напрягая руку, мысленно прошипел: «Да иди ж ты сюда!» Колпачок шевельнулся, и я выцепил его кончиками пальцев. «Показалось…» – мелькнуло в голове. Понедельник, 12 апреля. После уроков Первомайск, улица Дзержинского Ко Дню космонавтики вышел роскошный номер «Техники – молодежи». На обложке и развороте – красочные, любовно прорисованные картинки, хоть вырезай и на стенку клей. Старт Н-1 «Раскат» с Байконура… Пилотируемый ТКС в разрезе… Долговременная лунная база «Звезда»… Прелесть! А на большой перемене я, как комсорг школы, ходил с важным видом по рекреации, оценивая стенгазеты. Праздничные выпуски были перенасыщены ракетами, звездолетами и пыльными тропинками. Победил 9 «Б». Но куда интересней было наблюдать за одноклассниками – их реально захватывал космос, они по-настоящему, от души радовались и гордились. Хоть хештеги выставляй – #космоснаш, #мыпервые! Только некуда пока… После занятий – сразу домой, как ВРИО мамы с папой. Сперва ответственность меня напрягала, но я быстро втянулся. Да и сестричку не баловал особо, порядок в квартире – на ней. А вечерами слал бодрые рапорты по электронке – ребенок двоек не нахватал, накормлен, спать уложен. Ну и хвалил подопечную для пущего позитива. Вот, мол, Настя простирнула белье – сама, по собственному желанию! Пусть мамочка умилится… …Разделавшись с домашкой, я подошел к окну и отдернул штору. Возможно, ощущение нарождающихся надежд приходит весной не потому вовсе, что солнце начинает припекать. Голые деревья, еще вчера скорбно воздевавшие кривые ветки, сегодня кутаются в легчайший муар нежной зелени. Парная чернота земли подергивается травяным пухом, а в воздухе сквозит лучезарность. Всеобщее обновление захватывает и людей, отбившихся от природы, кружит их в хороводе перерождений, заряжая новой верой и любовью. Я глубоко вдохнул, улавливая сквознячок из форточки. Прозрачные клубы изумрудной и малахитовой опуши в парке – еще не очевидность апреля. Нужно пройти в бывшую родительскую спальню, чтобы разглядеть частный сектор по речным берегам. Там цветут сады. Вишни и груши обволакиваются пышной белой кипенью. Еще клейкая листва как следует не распустилась, а путаница ветвей уже гнется под ворохами соцветий. Минует день-другой, и яблони тоже примерят невестины платья. Весна – пора упований! Летом жизнь царит и буйствует, не ведая печалей листопада. Какие уж там робкие надежды! Сплошная сбыча мечт. Но вот я вбираю полную грудь будоражащего апрельского духа – и хочется жить! «Любить неистово и пылко, как будто бы в последний раз…» Поймав себя на том, что пристально гляжу на пустой стакан, дотянулся до синего сифона, заправленного с вечера, и выдавил шипучую струю. Покачал стакан, вспенивая воду легким посылом. Две недели энергия держится во мне, не истекая. А это значит, что мои внутренние «батарейки» выздоровели, обратившись в генератор, как раньше, до ракообразной хвори. Как уж там всё устроилось в моем мозгу – бог весть, но больше я не позволю «маленьким серым клеточкам» уродоваться, расползаясь мерзкими кляксами астроцитом. Но и растрачивать силу зря, на глупые фокусы, тоже не стану. Вернулся дар? Хорошо. Весна же! Однако близить слезливую осень не стоит… Боязливый стук в дверь вырвал меня из накатов суждений. Задирая брови в немом вопросе – чего ж не звонят? – вышел в прихожую и повернул ключ. За порогом стояла Инна. Я обмер. В душе всё ощетинилось и сжалось. Хлябь воспоминаний хлынула по центральной нервной, мешая сладость с горечью. Рваные мысли замельтешили, множа сумбур в голове. Хорошистка оделась вызывающе модно, а вот макияжа и следа не было, как у девчонки в «чистом цеху». Впрочем, Инна, как ни крутила ее любовно-киношная жизнь, не утратила юной свежести. Да, поблекла немного, да, закатилось прежнее сияние глаз, но ей же еще и восемнадцати нет! «Стоп! – притормозил я поток сознания. – Сегодня ж двенадцатое…» – Здравствуй, – робко вытолкнула нежданная гостья, шаря взглядом по моему лицу, словно ища ответ на не заданный вопрос. – Привет, – в памяти заиграл оркестр Франка Пурселя. Смычки исторгали пронзительную мелодию «Манчестер – Ливерпуль». – Заходи. Потупив глазки, девушка переступила порог и легонько щелкнула задвижкой. – С днем рождения. – Мои губы наметили улыбку. Дивный ротик Инны приоткрылся, будто силясь вымолвить то, что давно просилось на язык – и слезы потекли у девушки из глаз. Она махом закрыла лицо ладонями – маслянисто блеснуло обручальное кольцо – и заревела. – Прости меня! Ну, прости! Ну, пожалуйста! – Гостья выталкивала слова глухо и невнятно, давясь рыданиями. – Ну, не могу я так больше! Прости-и! И что мне было делать? Я ничего не забыл, ни обиды, ни боли, но и зла своей «бывшей» не желал. Без особой охоты, но мои руки обняли Инну за плечи. Девушка моментально стиснула мою шею руками, прижалась, дрожа и выплакивая свои горести. – Не плачь… Рёва-корова… – пшеничную косу моей школьной любови состригли ради роли, и пальцы перебирали короткие светлые пряди. – За что мне тебя прощать? Что ты такого натворила? Ну, влюбился, признаю. И что? Не утолил вожделения? Ну да, жалко, конечно! – улыбнулся я. – Такую красотулю не затащил в постель! Инна подняла заплаканное лицо и смущенно улыбнулась сквозь слезы. Утешая, я поцеловал ее соленые, чуть припухшие губы. Девушка встрепенулась, распахнула глаза, снова вспыхнувшие живым голубым светом, подалась навстречу – и поникла. Она больше не Дворская, она – Видова. Неохотно отстраняясь, Хорошистка легонько, словно забывшись, провела рукой по моей рубашке и шмыгнула носом, смазав весь эффект. А я очень хорошо чувствовал ее в этот момент, даже лучше, чем раньше. Я ведь никогда не ошибался в людях, улавливая их психосущность, что ли, – и устои характера, и некий эмоциональный срез. Инна не играла страдалицу, ее действительно мучило то, что произошло между нами. Вернее, то, чего не произошло. И эти переживания были замешаны на тягостной зимней мути – истериках сварливой матери, шипении новой родни, жестких императивах Гайдая. А опереться не на кого! Если Олег не бросит ее, не предаст, я многое прощу «этому актеришке». – Ты… с ним приехала? – приняв пальто «от кутюр», я небрежно повесил его на крючок. Девушка кивнула, оглаживая платье на пуговицах от горлышка до подола. Замучишься расстегивать. – Мама в Москве, на даче, – выговорила она, косясь в сторону, – а я хотела помириться с Ларисой… И встретиться с тобой. – Голубые глаза глянули прямо. – Ты правда простил меня? – Правда, – серьезно сказал я. – Пошли на кухню, чего здесь стоять. Инна изящно скинула ботиночки и неуверенно покинула прихожую. – Вот тапочки. – Да я так… Никого нет? А мебель?.. А-а… Вы переезжаете? – В Зеленоград. Я тут с Настей пока. Мама приедет на последний звонок и задержится до выпускного. Будничный разговор несколько успокоил девушку. – Понятно… – вздохнула Инна, присаживаясь, и кривовато усмехнулась. – Настя твоя меня очень не любит. И правильно… – Она задумалась. – Сама не понимаю, почему я с Олегом. Нет, он хороший, хоть и порядком избалованный. Просто… Я ведь действительно хотела быть с тобой! Правда! Помнишь тот день, когда мы помирились? Прошлой весной еще? Я тогда полночи не спала, ворочалась всё, думала… Представляла, как мы будем танцевать на выпускном, а потом сбежим и ты меня отвезешь далеко-далеко за город, в степь. Расстелешь покрывало прямо на траве, плеснешь вина в бокалы… Ну, или в бумажные стаканчики, не важно! А на рассвете мы выпьем за новую жизнь… Но сначала я скажу… сказала бы: «Отвернись!», и разделась… Бы. Эта картина до того засела в моей голове, что я не выдержала, и разболтала Рите. А она мне: «Блин-малина! Чего зря ждать? Езжай к нему на дачу!» – Помолчав, Инна продолжила: – Рита была права, но мой план настолько очаровал меня, что я решила обязательно дождаться лета. А дождалась зимы… Я прикрыл ее руку своей. – Не расстраивайся, всё наладится. Девушка печально покачала головой. – Нет, Миша. Живу как-то… знаешь… по инерции, что ли. У меня всё есть, кроме надежд. И веры. А без них даже самая великая любовь угаснет, как догоревшая спичка. И тогда не видать мне счастья… – Ты только не обижайся на Ларису… – осторожно и малость сумбурно заговорил я. – Мы с ней совершенно случайно встретились, она тоже плакала… И сказала… Ну, что у тебя не будет детей. Ты из-за этого… так? Инна сжалась, зябко поведя плечами. – Никогда не страдала чадолюбием… – пробормотала она. – Просто… Понимаешь, когда не можешь родить, начинается самоедство, и приходишь к мысли, что ты – порченая. И ведь это правда! Рано или поздно эту треклятую правду нашепчут Олегу, и что у него останется ко мне? Жалость? Ну уж нет! – Хорошистка бессильно опустила плечи. – Миша, ты только не думай, что я цепляюсь за Олега или жить без него не могу. Просто… Я хочу, чтобы у меня была нормальная семья. Всё. А не получается! Девушка всхлипнула, и я отодвинул свои смутные сомнения в самый глухой закоулок души. – Я помогу тебе при одном условии. – Мой голос прозвучал как надо, уверенно и спокойно. – Ты никому. Ничего. Никогда. Поняла? – Ты?! – выдохнула Инна, медленно вставая. – Мне?! К-как? Ты… – в голубых глазах махнула тень понимания. – Так это правда? Про Светку? Это ты ее?! Да! – крикнула она задушено. – Да! Поняла! Я согласна! Мишенька, я… – Расстегни платье, – резко скомандовал я. – Докуда? – неловкие девичьи пальцы метнулись расстегивать вязаное платье от подола. – До пояса, – буркнул я, жестко унимая волнение. Хорошистка распахнула платье, заголяя длиннющие ноги в капроновых колготках, сквозь которые просвечивали белые кружевные трусики. Усилием воли я переборол вегетативку, отчего лицо не полыхнуло румянцем, и руками сжал крутые бедра. «Сейчас бы еще Настя заявилась, для полного счастья…» – подумал я, разгоняя суетливые мыслишки. – Ой… – слабо пискнула Хорошистка. – Что? – задрал я голову.