- Ну, мы тоже так по началу думали, но, когда я приехала сюда, все девочки, кроме Эвелин ещё спали. – не смотря на все страхи Эвы, Полин, как ни в чём ни бывало, вернулась к ней и вновь взяла её под локоть, как и делала каждый раз до этого, если хотела продемонстрировать свою дружескую близость и свой неоспоримый выбор. – Стоило мне увидеть её, как обо всём остальном было тут же забыто. В общем, мы решили не терять времени и отправились в город вдвоём. К тому же мне не терпелось отдаться нашим взаимным воспоминаниям прошлого, а это можно было сделать только наедине друг с другом. Тем более ваши девочки уже и сами такие взрослые и самостоятельные, что едва ли согласятся на чей-то бдительный присмотр со стороны за их действиями и передвижением. - Мне казалось, ты с ними очень крепко дружишь и должна была соскучиться за столько месяцев. – едва ли за улыбкой миссис Клеменс можно было прочесть истинные мысли по обсуждаемому вопросу. В подобных случаях она исполняла свою роль даже более чем безупречно. И от этого Эвелин всегда становилось не по себе, будто её намеренно прощупывали, делая это достаточно незаметно в особо изощрённой манере. Если бы она знала, кто их здесь ждёт, то заранее предупредила Полли быть предельно осторожной и не вестись на провокационные вопросы тётушки Джулии. Но, похоже, Полин и без того справлялась на отлично, даже не смотря на такую разницу в возрасте и в жизненном опыте. - Ну вы тоже сравнили, миссис Клеменс – несколько лет и несколько месяцев. По-моему, мой выбор был более, чем очевиден. Я бы и сейчас с превеликой радостью забрала Эвелин к нам в поместье на целый день, если бы там у нас не творился весь тот кавардак, связанный с подготовкой к балу на первое июня. Боюсь, мне просто будет некогда уделять Эве должного внимания. Я и без того вырвалась в это воскресенье сюда и в город буквально на несколько часов, чтобы хоть немного отвлечься от того бедлама. - О, так вы уже во всю готовитесь к первому июня? – кажется, интерес тёти Джулии был ощутимо перетянут куда более важной для неё темой обсуждения. - Ну да. Учитывая габариты Шато Терре Промиз, обустройством к празднику приходится заниматься чуть ли не с раннего утра и до позднего вечера. - И всем этим ты занимаешься практически одна и без сторонней помощи? - Можно сказать и так. Тем более папенька всегда делает акцент на том, что для меня это отменная практика перед моим будущим замужеством. На что я ему всегда отвечаю, что скорее выйду за муж за нашу усадьбу, чем променяю её на абсолютно незнакомое мне место. - Но ведь не только ты можешь вскоре выйти за муж, но и твой отец вполне ещё способен привести в ваш дом новую жену. Как никак, мужчина он вполне видный, а в молодости кружил женщинам головы без какого-либо на то усилия. - По этому поводу я никогда особо не переживала. – может со стороны для непросвещённого обывателя это и выглядело вполне непринуждённой беседой двух соседок разных возрастных категорий, но если бы Эвелин не знала так хорошо свою родную тётушку, едва ли бы сейчас поверила в то, что это самый обычный и ни в чём непредвзятый разговор. – Мама умерла десять лет назад, и за всё это время он ни разу не посмотрел в сторону другой женщины. Он и сейчас говорит о себе со вполне здоровым скепсисом, что ему нет нужды вести себя подобно тем дряхлым вдовцам, что охотятся за юной плотью, как вампиры за кровью младенцев. Может в молодости он и кружил головы стольким женщинам, то сейчас, как он любит шутит, он их скорее будет пугать своей внешностью, вызывая лишь одно страстное желание – держаться от него как можно подальше. - Твой отец тот ещё шутник. – Джулия Клеменс рассмеялась в ответ идеально поставленным смехом, восприняв слова Полин не иначе, как за некий весёлый анекдот. – И чувство юмора у него всего было отменным. А на счёт его внешности сегодня, в его возрасте, могу сказать лишь одно. Подобные мужчины именно с возрастом обретают свой неповторимый лоск и притягательное обаяние, не говоря уже о более ошлифованной временем брутальной красоте. Может юным девицам и не дано этого оценить в меру своей малоопытности, но женщинам моего возраста вполне даже более чем. - Хорошо, миссис Клеменс. Я обязательно передам папеньке ваш изумительный комплимент, а то он любит хоронить себя для всего мира раньше времени. - Передай обязательно! Тем более я всегда держу несколько пустых граф в своём агенде*, как раз для подобных случаев. Чтобы я не станцевала пару вальсов с твоим отцом – признанным в трёх ближайших графствах лучшим кавалером по танцам ещё тридцать лет назад, не дождётесь! Заливистый смех Полин тоже невозможно было отличить от искреннего и всё же… Что-то в этом диалоге настораживало. От обычного обмена любезностями и заискивающих комплиментов он чем-то всё-таки да отличался. Только вот чем? - Безусловно, мисс Джули, я всё ему передам, как и заставлю пошить к балу новый фрак. _______________________________________________ *агенд- [от нем.Agenda– записная книжка] дамский бальный аксессуар. Памятная книжка, в которую записываются распорядок бала и имена кавалеров, заранее изъявивших желание танцевать тот или иной танец. Обычно представляет собой изящный миниатюрный блокнотик с вложенным в него карандашом Глава девятнадцатая Прямой поезд «Карлбридж-Гранд-Льюис» прибывал на железнодорожный вокзал в пригороде по воскресеньям где-то около часа или в начале второго по полудню. Адэлия знала об этом и по привычке посматривала на карманные часы своего деда, которые постоянно носила на цепочке позолоченного шатлена* от Тиффани, прикреплённого к поясу на талии вместе с другими столь же необходимыми дамскими аксессуарами. По крайней мере, у неё был повод, чтобы проверить сохранность всех носимый с собою ценных вещей, особенно, когда она выходила в город и в такие людные места, как Торговая Площадь. Хотя данная привычка появилась у неё ещё задолго до того, как она прикрепила к поясу платья свой первый шатлен, а к тому – часы деда. И, как ни странно, она так и не сумела избавиться от неё, даже спустя более двадцати лет, когда, как, казалось бы, она должна была уже давным-давно утратить своё первостепенное значение. Но ни со временем, ни с приобретённым опытом и более взрослым осмыслением жизненных ценностей, прописавшаяся условным рефлексом свычка так и не утратила былой силы, напоминая о себе каждую неделю в определённый временной отрезок и каждый месяц из года в год. Это воскресенье тоже не было исключением из правил, хотя каких-либо надежд по данному поводу Адэлия перестала испытывать уже чёрт знает сколько минувших лет назад. Конечно, ей хотелось верить, что от былых чувств маленькой, не в меру глупой девочки не осталось и следа, и по всем законам человеческой жизни они были обязаны скончаться едва не в самом зародыше, при чём от руки того человека, кто и бросил в благодатную почву данные семена, но не сделал ничего из того, чтобы позволить им приняться и прорасти. Ему и не надо было ничего делать, а ей… А она вообще никто и ничто, и у неё никогда не было и не будет прав на что-либо вообще, как и на то, чтобы что-то требовать и уж тем более ждать. Хотя на счёт ждать, здесь, увы никто и никак запретить ей не мог, даже она сама. Всё равно заглянуть со стороны в чужую душу и мысли невозможно. А то что скрыто от посторонних глаз, таковым и останется, если сам не захочешь с кем-то поделиться сокровенным, а это, как говорится, уже на твой риск и страх. Это воскресенье и без того выдалось эмоционально неприятным. После разговора с сыном, хотелось вернуться в «Ночную Магнолию» и запереться в своих комнатах до скончания дня, зарывшись головой в счета и бумаги, связанные с расходами и накопившимися проблемами заведения. Но и там таились соблазны, от которых она едва ли захочет сдержаться. Например, устроить ревизию в комнатах девочек, отчитать как минимум половину из них за несоблюдение установленных правил, ну и, соответственно, взыскать с них по полной, как того и требовали те же правила. На благо рядом оказалась Барбара, которая потащила её на Торговую площадь на воскресную ярмарку в попытке утихомирить свою старую подругу одним из проверенных женских способов – тратой денег на нужные (и ненужные в особенности) покупки. Правда и там пришлось пару раз пересечься с Киллианом и кое-как сдержаться, чтобы не подойти к тому и не одёрнуть на глазах стольких свидетелей. Да и кто она такая, чтобы устраивать на людях какие-либо семейные разборки? Уж кого-кого, а праздную публику Гранд-Льюиса хлебом не корми, дай только на радостях поглазеть на подобные представления. Даже её, которую по жизни преследуют презрительные взгляды с осуждающим шипением в спину от местных матрон, всё ещё коробило от столь завышенного внимания со стороны по большей части незнакомых людей. Ведь приходилось не просто пересекаться с ними со всеми на одном пути, на улицах или в магазинах, а именно волей-неволей вступать в их чёрное облако оскорбительных мыслей и неприкрытой брезгливости. И днём оно ощущалось как никогда острее, подобно концентрированным испражнениям удушающего смрада, от налипшей на кожу грязи коего тянуло поскорее отмыться. Как ни странно, но ночью такого никогда не ощущалось. Ночью все кошки становились серыми и те самые благочестивые граждане не совали на улицу носа ни под какими из возможных предлогов. Про мужчин даже заикаться не имело смысла. Этим баловням жизни всегда всё прощалось и сходило с рук, не важно, какого они социального статуса и насколько грешны перед богом. Если им не только спускались с рук постоянные измены тем же жёнам, но и принималось за норму заводить содержанок или любовниц, то о чём ещё было можно говорить? Родиться женщиной уже считалось незавидной участью, а родиться проституткой – и подавно. Но даже последним удавалось как-то приспосабливаться и жить так, как к ним относились и как от них все и ждали. Жить во грехе и всеобщем осуждении, забывая о своём человеческом предназначении и превращаясь в то, к чему иные побояться прикоснуться из страха испачкаться, либо словить какую заразу. Только цивилизованное общество едва ли когда-нибудь догадается о сокрытой от их глаз тайной структуре теневой власти, которая всегда контролировала и будет контролировать существование данного чёрного дна. И пока это общество само заражено изнутри и будет гнить из века в век от своих навязанных другими жизненных ценностей, по улицам их городов будут не только гулять презираемые ими падшие женщины, но и кто похуже: сутенёры, воры, да убийцы. Хотя… пусть радуются. Пусть тешат себя мыслями после встречи с такими, как Адэлия Вэддер, что они лучше, чище и безгрешны. Ей не жалко. Если ей удаётся своим появлением поднимать чужую самооценку, это тоже немало. Ведь всё, что её от них отличает, то, что она берёт деньги за то, что те выполняют по своему супружескому долгу, даже не догадываясь, что постель тоже может служить в умелых руках орудием тайной власти. Большая часть из них выходила за муж не по любви, их семьи заключали самые обычные сделки по купле и продаже того же живого товара. И то что они ложились в постель к нелюбимому (зачастую отвратному) супругу для обязательной консуммации брака, не делало их от этого какими-то особенными и уж тем более святыми в глазах других. Но им хочется думать иначе и верить в это, как в непреложную истину. Что ж. Пускай веруют, ибо любая вера на том и основывается. Чем нелепее и абсурдней предмет веры, тем быстрее в него уверуешь. Такова человеческая природа. Каждый хочет быть лучше и выше другого, хотя бы в собственных глазах. Ведь скажи им, что у Адэлии Вэддер за всю её профессиональную карьеру был только один клиент, разве они в это поверят?.. Она вернулась на Ковент Авеню намного позже послеобеденного часа, успев за это время сделать пару витков по рынку и заглянуть в несколько примыкающих к площади магазинчиков. Всё это время Барбара не отставала от неё ни на шаг – её персональный ангел хранитель и незаменимая правая рука. Хотя Адэлия и не подавала виду, что тянулась всеми помыслами к дедовым часам. При чём настолько сильно, что даже забывала о собственном сыне и о последнем с ним выяснении отношений. Но, видимо, её рассеянности подверглась и сама Барбара, которая тоже была осведомлена о расписании поездов, прибывающих из южной столицы, не меньше, чем её близкая подруга. И обе не затрагивали данной темы на протяжении всего проведённого рядом с друг другом времени, впрочем, как и делали всегда каждое воскресенье, так и не задав держащийся на честном слове на кончике языка вопрос: «Как ты думаешь… возможно, что Он приедет в Гранд-Льюис сегодня?» Но почему-то именно на Ковент Авеню изводившая с утра нервозность в коем-то веке ощутимо спала на нет. Может от того, что перед бордюром тротуара, протянувшегося вдоль забора огромного двухэтажного дома в колониальном стиле из белёных стен и белокаменных колонн, не стояло знакомого экипажа со знакомым рисунком дворянского герба на дверцах? Но ведь это ещё не значило ровным счётом ничего. Чтобы узнать наверняка, ей придётся дождаться возвращения с железнодорожного вокзала одной из ошивающейся там сиротки папы Чарли, которым она приплачивала за нужные новости, как говорится, из первых рук, услышанные в нужном месте и в нужное время (если в тех местах не прогуливались девочки из Салуна «Ночной Магнолии»). Поэтому-то она и расслабилась и возможно по той же причине не подняла головы, чтобы посмотреть на центральные окна второго этажа. И когда вошла в «Ночную Магнолию», не придала значению суетящимся в просторном холле-фойе служанкам, которые обычно прибирались в заведении по утрам или днём. И почему-то не спросила у Лоуренса – их вездесущего мажордома, без ведома коего даже мышь в дом не проскочит, не то чтобы кто-то из ранних посетителей или любопытных зевак. Сразу направилась по центральной лестнице парадного пролёта на второй этаж и в свои покои, занимавшие несколько комнат по центру фасадной части здания. Барбара осталась внизу, проверять работу горничных и кухарок. В свой рабочий кабинет-библиотеку тоже прошла не сразу, задержавшись где-то на пару минут в будуаре, чтобы снять шляпку, митенки, переобуться в домашние туфли и ополоснуть вспотевшее лицо с шеей и декольте студёной водой из умывальника. И только после, ступив в проём снежного помещения, прикладывая на ходу к мокрой коже хлопковую ткань белого полотенца, Адэлия так и не успела пройти дальше двух-трёх шагов к своему рабочему столу у центрального окна. Тут же резко запнулась на месте, испуганно вскрикнув и едва не подпрыгнув от преставшей её глазам нежданной картине. - Боже! Нейт! Ты меня до смерти напугал! – даже ладонь к груди прижала, с усилием выговаривая каждое слово. Стоявший в это время у того самого окна спиной к хозяйке комнат довольно рослый мужчина в чёрном дорожном костюме и со смоляной копной густых кудрей на статно поднятой голове, и не подумал при этом обернуться. - Нейт? – его низкий, буквально пробирающий до костей своей будоражащей вибрацией бархатный баритон вроде как и не повышал своего размеренного тона и не срывался в раздражительные нотки. Наоборот, звучал слишком спокойно, практически бездушно, не сколько удивившись услышанному, а явно ожидая от вошедшей в кабинет женщины, когда же до неё дойдёт весь смысл совершённой ею ошибки. – До смерти напугал?.. - О! – выдохнула Адэлия, так и не отняв от груди ладони и всё ещё пытаясь как-то унять в ней своё обезумевшее сердце. – Пп-простите, господин Клейтон… Сэр… Я немного растерялась… не ожидала вас увидеть здесь… - Слишком много говоришь, Лия. Впрочем, как всегда. ____________________________________________ *шатлен- (шателен,шатленка— от фр.châtelain— владелец за́мка; кастелян) — украшение и аксессуар в виде цепочки с зажимом, к которой крепятся в виде подвесок различные функциональные предметы: ключи, кошелек, карманные часы, ножницы, печати и так далее. Шатлены носили как мужчины, так и женщины. В более узком смысле шатлен — цепочка для карманных часов с заводным ключом Глава двадцатая Шато ла Терре Промиз действительно оказалась ближайшей к Ларго Сулей и Лейнхоллу усадьбой, воспоминания о которой если и пробивались сквозь неприступные блоки спящей памяти, то как-то не особо бойко. Сейчас же, под чёрным небом тропического вечера, в ярких огнях зажжённых вдоль предусадебной аллеи ночных фонарей и освещённого по всему периметру внушительного белокаменного особняка, двухсотлетнее имение выглядело эдаким фантасмагорическим строением почти ирреальной конструкции в окружении пышных крон вековых деревьев и не менее громоздких пристроек. Каретный кортеж, направляющийся к его парадному крыльцу из массивной полукруглой лестницы и возвышающейся над ней широкой террасы, выглядел во истину королевским «шествием». В глаза, прежде всего, бросались пассажиры этих элегантных, по большей части, дворянских экипажей. А точнее, представительницы слабого пола, чьи бальные платья светлых оттенков с не менее пышными накидками-пелеринами пестрели яркими пятнами на более тёмном фоне колясок или же на освещённых ступенях и террасах двухэтажного здания захватывающего дух стиля барокко. Эвелин едва бы удивилась, узнай, что это самой большой во всём Гранд-Льюисе особняк с самыми обширными во всей округе земельными владениями. Ей и сейчас он казался нереально огромным, даже издалека. Каким он выглядел когда-то для маленькой девочки, догадаться тоже было не сложно. Настоящим королевским дворцом, а то и целым Версалем, не иначе, чьё ночное освещение добавляло в целостность картины куда больше мистических красок и невероятных для человеческого восприятия цветовых элементов. Чего стоил только один фонтан в центре подъездной площади, вокруг которого совершали своё финальное шествие праздничные экипажи именитых гостей. Вообразить себе, что находилось на заднем дворе усадьбы не представлялось возможным из-за немощной человеческой фантазии, попросту померкшей перед представшим глазам зодчего величия чужого гения. Но более всего в голову закрадывались нежданным вторжением не менее шокирующие мысли о том, что Полин д’Альбьер являлась чуть ли не единственной прямой наследницей всего этого великолепного совершенства. Та самая Полин – жгучая красавица неземного происхождения, которая уже более двух недель посещала с визитами Ларго Сулей лишь с одной единственной целью – посвятить личное свободное время долгим часам увлекательного общения со своей давней подругой подзабытого общего детства. И, как говорится, одно не желало вязаться с другим. Может в стенах усадьбы Клеменсов их встречи и выглядели довольно прозаичными, ничем не бросаясь в глаза и не вызывая каких-либо неуместных вопросов, то здесь, сейчас и в эти самые минуты Эвелин ощущала едва не благоговейный шок-сомнение. Это как узнать спустя столько времени, что ты сдружилась с потомственной принцессой, коей совсем уже скоро предстоит взойти на престол правящей королевой. Хотя Полин, конечно же, не королевских кровей, но от этого легче не становилось. Прямо как в «Принце и нищем», разве что без внешней схожести и смены ролей в ближайшем будущем. А в их случае это, скорее, «Принцесса и сиротка», где Эва на вряд ли могла получить для себя более высокий статус. Даже несмотря на то, что ехала в качестве одной из приглашённых гостий в экипаже своих опекунов рядом с тёткой Джулией и нервно сжимала пальчиками края накидки – той самой, которую Полли первой заприметила на воскресной ярмарке и в последствии передала в Ларго Сулей в качестве безвозмездного подарка своей новообретённой подруге. Не помогали и мысли о новом бальном платье, которое пошили к данному торжеству практически за рекордно короткие сроки последней недели. Его модель была предложена именно Полин, из прихваченного ею в один из визитов в имение Клеменсов последнего журнала европейской моды "La mode", чей исключительно высокохудожественный стиль социально-философских статей и иллюстрируемых гравюр не вызывал у современных модниц каких-либо встречных сомнений, особенно касающихся тех же броских изменений в одежде либо введённых в повседневный быт социума оригинальных новшеств и усовершенствованных правил этикета. Даже около часа назад, когда Эвелин увидела себя в отражении большого зеркала полностью выряженной в жемчужный атлас идеальных складок восхитительного бального фасона и доведённой мастерскими руками Гвен едва не до предела собственного совершенства, даже тогда личная самооценка не превысила установленных ею же критериев безупречной красоты. Куда ей там до сестёр Клеменс и уж тем более до Полин д’Альбьер? Сколько не ряди безродную сиротку в дорогие шелка и жемчуга, прекрасным лебедем из гадкого утёнка, как и той же принцессой, она никогда не станет, особенно на фоне всеми признанных красавиц. Достаточно произнести её имя во всеуслышанье и самый минимально проявленный к её персоне интерес со стороны праздной публики тут же сойдёт на нет. Хотя, может оно и к лучшему. Становиться центром всеобщего внимания тоже как-то не очень-то и тянуло. Если повезёт остаться незамеченной до окончания праздничного торжества, для Эвы это будет идеальным завершением всей ночи. На благо её личный агенд содержал лишь распорядок бала, но без имен кавалеров, заранее изъявивших своё желание станцевать с ней тот или иной танец, и мысль о том, что она получит статус не ангажированной дамы-disponible*, совершенно не пугала и не приводила в состояние истеричной паники. Единственный минус – то, что она может провести эту ночь подпирая стенку в гордом одиночестве. Едва ли Полин решится променять обещанные местным красавцам-сердцеедам парные танцы на беспрерывное общение с безродной подругой. И, ежели уж говорить на чистоту, девушке куда больше хотелось попасть не в Шато ла Терре Промиз, а на центральные улицы Гранд-Льюиса. Именно там в это же самое время в полном разгаре проходили массовые гуляния в честь первого дня лета. Костюмированный карнавал-маскарад, заполонивший улочки интернационального городка под аккомпанементы живой музыки и расплескавшиеся в ночном небе фейерверки. Если бы у неё было право выбора, едва ли она сейчас сидела в одной коляске со своей родной тёткой, всматриваясь с жутким волнением на сердце в яркие окна роскошного особняка д’Альбьеров. Слава богу, Софи, Валери и Клэр ехали в другом экипаже и переживать за вероятность не самого приятного с ними общения не приходилось. По крайней мере, хоть какая-то отдушина в лице Полин всё-таки да ожидала её на праздничном балу, и ей не придётся считать долгие минуты вынужденного одиночества перед долгожданным уходом, тоскливо поглядывая за танцующими парами из самого безлюдного угла бальной залы. - Это, конечно, не Леонбург и такого количества молодых людей, как на тамошних балах, здесь, увы, не встретишь, но это не значит, что их вообще тут не бывает. – тётка Джулия, по своему обыкновению, подбадривала свою племянницу чуть ли не всю дорогу до Терре Промиз. Хотя, что ей ещё оставалось делать в компании зашуганной сиротки Эвелин, которую она уже быть может отчаялась выдать за муж, как минимум последние два года. – Холостяков здесь предостаточно, тем более, девочка ты у нас вполне видная. Не вздумай только прятаться за спинами других девушек и, хотя бы изредка, но старайся пускать в ход хоть какие-то известные тебе женские уловки и ухищрения, дабы привлечь к себе внимание со стороны молодых людей. Ничего сложного в этом нет, было бы желание и соответствующий настрой. Ты меня слышишь? Эва? - Да, мэм. – девушка едва не встрепенулась, не сколько услышав, а именно прочувствовав, как повысился тон тётушки, напомнив о том, где они и куда всё это время направлялись. Во всяком случае, спину неосознанно выпрямила, интуитивно вцепившись в края накидки, будто за единственный страховочный трос, способный удержать в нужный момент от необдуманных слов и проступков. - Что «да»? Ты хотя бы слышала, о чём я тебе всё это время говорила? - Я постараюсь сделать всё от меня зависящее, чтобы не остаться никем не замеченной. – какая жалость, что нельзя было ответить диаметрально противоположными словами. А если ещё вспомнить о том факте, что Эвелин никогда не уподоблялась другим невезучим в этом плане девушкам, которые со столь бросающимся в глаза отчаяньем пытались привлечь к себе внимание потенциальных женихов (и не только на публичных празднествах), желание идти на этот на бал скатывалось к нулю со сверхзвуковым свистом. - Надеюсь, что так! – с одной стороны может и хорошо, что она ехала в одной коляске с тёткой Джулией, но, если бы не эти напутствия с укорами. Как будто это Эва была виновата, что до сих пор не отхватила себе идеальную партию в лице богатого наследника, а то и целого кронпринца. – Не забывай, Эвелин. Время идёт, часы тикают, а с ним проходит юность и внешняя привлекательность. Мужчины предпочитают молоденьких невест вовсе не из-за дани уважения устоявшейся моде. Это извечный факт их плотской слабости, заложенный в них ещё со времён Адама и Ева, и который не изменится ни через тысячу лет, ни когда-либо вообще. И не забывай о другом жизненном факторе, о слишком высокой конкуренции. Девочек всегда будет больше, пока мужчины погибают в своих нескончаемых войнах и ищут причины для новых с друг другом конфликтов. Скромность, бесспорно, весьма ценное качество для любой юной леди, но даже её нужно использовать по уму и не перегибать палку. Ты ведь понимаешь, куда я клоню. - Дда, тётушка. – если можно сказать и так. Но ведь это же ещё не повод кидаться на первого встречного только для того, чтобы удовлетворить возложенные на тебя надежды твоих опекунов? И как им объяснить, что ты не такая, как все? Что ты не горишь одержимой манией выйти за муж во что бы то ни стало, при чём неважно за кого, но главное, чтоб выйти, доказав всему миру, что ты вовсе не неудачница и способна вызвать нужный интерес у представителей сильного пола. - По прибытию, я дам тебе знать, кто из присутствующих гостей заслуживает более особого к себе внимания. Просто не забывай, что в некоторых случаях приходится добиваться чьего-то расположения дополнительными методами визуального воздействия. Не каждый способен с первого раза что-то или кого-то разглядеть, особенно слишком молчаливую и через чур скромную девушку. - Вы говорите о флирте с веером и общеизвестных уловках вроде «потери» платка или сознания? - Я говорю обо всём, что может принести свои существенные плоды, и о чём ты постоянно забываешь, будто все эти правила писаны для кого-то другого, но только не для тебя. Под лежачий камень вода не течёт, Эвелин. Всего надо добиваться непосильными стараниями, особенно нам женщинам, чьим действенным оружием всегда считались хитрость и умение плести интриги. Так что постарайся об этом не забывать, даже если тебе кажется, что ты на многое не способна. Ещё как способна, поскольку всё это уже заложено в тебе с самого рождения, как и в любой другой девушке. Достаточно умная женщина способна добиться многого, было бы для этого соответствующее желание. Эва промолчала. Вернее, у неё просто пропал дар речи, как и бывало всегда в присутствии Джулии Клеменс. Хотя, ей было что ответить. Например, припомнить случай почти трехнедельной давности, когда старшая дочь столь умудрённой жизненным опытом любимой тётушки так и не сумела добиться страстно желаемого от портового грузчика (ещё и сына хозяйки борделя по совместительству). Видимо, не всё в жизни возможно заполучить только страстно чего-то возжелав или же прибегнув к каким-нибудь общеизвестным уловкам? Не все мужчины настолько наивны или же готовы подыгрывать в чужом фарсе. Правда через несколько минут, когда оба экипажа семейства Клеменсов остановилось напротив парадной лестницы особняка д’Альбьеров, все предыдущие мысли с переживаниями по поводу напутствий тётки Джулии тут же были сметены более мощным волнением совершенно иного неконтролируемого страха. Почему страха, Эвелин так и не поймёт. Может это был вовсе и не страх, а недоброе предчувствие, когда не имеешь никакого представления, что тебя ожидает в ближайшие часы в абсолютно незнакомом тебе месте? Обычно тётушка не имела привычки беседовать с ней на столь щепетильные темы, едва не открытым текстом указывая на ошибки нерасторопной племянницы, которая явно не горела желанием поскорее выскочить за муж, ничего для этого не делая со своей стороны и даже не проявляя должного интереса к подобным вещам. Не удивительно, что её тянуло в эти минуты не к раскрытым настежь парадным дверям Терре Промиз, а куда подальше от этого места – в центр Гранд-Льюиса, в сердце праздничного карнавала, где была возможность спрятаться за красочной маской выбранного персонажа в толпе таких же безликих участников уличного шествия. Там хотя бы было можно скрыться от вездесущих глаз той же тётки Джулии. А здесь? Лишь на какое-то время отвлечься головокружительными красотами самого здания и его внутренним убранством, пока ступаешь по ступеням полукруглой лестницы, а затем за порог самого особняка? Огромный холл невероятных размеров золотисто-молочных оттенков, буквально «затопленный» изнутри таким количеством газовых ламп и свечей, что даже полуденное солнце на безоблачном небе невольно меркнет в этом переизбытке искусственного освещения. А высокие, сводчатые потолки, а арочные проёмы и пролёты галерей-лабиринтов в смежные помещения не менее огромных комнат? Настоящий дворец, каждый этаж которого мог вместить в себя как минимум два яруса простого двухэтажного дома, включая фронтон с крышей. Если Эвелин и бывала здесь когда-то в далёком детстве, то страшно представить, каким он казался ей тогда – неискушённой маленькой девочке. Сейчас же сознание, будто бы противилось, при чём до последнего, воспринимая окружающую роскошь не иначе, как за ирреальный сон: белоснежный мрамор с золочёнными прожилками, начищенную до слепящего блеска позолоту на изысканных предметах мебели и антикварных украшениях, и даже море цветов, расставленных по всему периметру холла идеальными букетами в декоративных вазах и массивных вазонах. Слишком импозантно, броско, под стать канувшему в лета итальянскому стилю барокко, в коем и был отстроен весь этот дом, по праву оправдывая своё название в самых мельчайших деталях внутреннего интерьера. Не удивительно, что от всего увиденного и наконец-то осознанного изумлённым разумом тут же перехватывало дыхание, а сердечко в груди то и дело билось о рёбра с ощутимыми перебоями. Взгляд, казалось, сам по себе скользил по окружающим вещам, стенам (даже одни лишь стены можно было разглядывать часами, если бы ей только дали на это волю!), по восхитительным бутонам белых и кремовых роз, по мраморной лестнице с величественными балюстрадами и позолоченными перилами с обеих сторон, чья длина и высота будто бы вела не на следующий этаж, а к основанию небесных врат, не иначе. Зацепиться было за что, куда не посмотри и за чем не потянись зачарованным взором. И всё, что не представало пред глазами Эвы, всё выглядело настолько завораживающим и невероятным, словно вобрало в себя запредельные возможности человеческого гения, как в воображении, так и в создании единственных в своём роде экспонатов. В первые минуты не помогал даже голос дворецкого, объявлявшего имена прибывших гостей по предъявленным приглашениям столь величественно громким голосом, будто пытался заглушить музыку прямо в бальном зале. Но Эвелин едва ли обращала на него внимание, как и на остальных присутствующих по близости людей, пока шла по необъятному холлу Шато ла Терре Промиз к подножию во истину королевской лестницы. Она даже успела забыть о кузинах Клеменс, хотя всегда рядом с ними держала ухо востро, пребывая в постоянном напряжении и стараясь по возможности не лезть на рожон.