Зато как растревожилось её сердечко, будто её поймали с поличным за каким-то весьма дурным занятием. - София Маргарет Клеменс! Что это за неслыханное для благовоспитанной леди поведение? А ну-ка, отойдите от борта и не позорьте ни себя, ни свою семью! – возмущённый голос Лилиан, лишь на какое-то время перекрывший повышенными нотками чуть успокоившихся весельчаков, вновь вызвал нешуточный взрыв гомерического хохота. Ещё бы, не каждый день случаются столь занятные истории и не каждый день выпадает не менее редкая возможность стать одним из их прямых свидетелей. Эва бы уже давным-давно сгорела от стыда, если бы с ней произошло нечто подобное. Но ведь это же Софи! Надменная, заносчивая и не в меру самовлюблённая гордячка, чей подвешенный язычок мог ужалить любого неосторожного смельчака похлеще скорпионьего жала. - Мне нужно, чтобы кто-то снёс на берег мой багаж. – она не то что не обратила на угрожающий тон служанки никакого внимания, а попросту сделала вид, что не расслышала обращённых к ней слов и даже не взглянула в сторону Лили, будто той вообще не существовало в данной реальности. – Прямо сейчас! И я не люблю повторять дважды. Удивлению Эвелин не было предела, как и упрямству Софи, с которым та гнула свою линию, попирая своими ухоженными ножками в шёлковых туфельках моральные устои собственного социального класса. Уж слишком многое она позволяла себе вдали от осуждающих подобные выходки глаз обоих родителей. Хотя, надо признаться, в её поведении, как и в безупречно поставленном голосе и даже в особой манере излагать свои мысли, слишком явственно проскальзывали схожие нотки с характерными чертами её любимой маменьки Джулии Вудвилль-Клеменс. Чего не скажешь о мистере Клеменсе, который бы в жизни так себя не повёл, не то, что бы позволил себе повысить на кого-то голос или обратиться с презрительной надменностью. Да и сама выходка девушки вызывала теперь не слабую атаку встречных вопросов. Ну не стала бы она на ровном месте, ни с того, ни с сего устраивать показательных сценок с абсолютно незнакомым ей грузчиком. Ещё и чернорабочим! Человеком из низов, на которых она никогда раньше не обращала внимания ни где и ни при каких обстоятельствах. Пусть и вела себя одинаково со всеми и вся, словно ей были обязаны поголовно все и каждый по отдельности, но чтобы прилюдно, ещё и на глазах представителей собственного класса… - Ну, ежели вы хорошо заплатите, так сказать, за дополнительные услуги личного характера. – молодой мужчина тоже оказался не промах, но в отличие от Софи, ему, за подобное поведение, грозило вполне реальными последствиями. И едва ли бы он отделался одним увольнением. - Если будешь продолжать в том же духе, то остаток этого дня проведёшь за разгрузкой всего парохода, при чём за бесплатно. Уж я-то позабочусь об этом, можешь не сомневаться. Очередная вспышка забористого хохота, в который раз смутила далеко не одни ушки Эвелин Лейн. Кто-то улыбался в ответ, кто-то осуждающе качал головой поглядывая вверх на застывшую рядом с носовым фальшбортом надменную гордячку в позе величественной королевы или непобедимой доисторической воительницы. Эдакая Саломея, заполучившая голову ненавистного ей врага на блюде с помощью чисто женских уловок и ухищрений. Она так и взирала на молодого грузчика с высоты своего положения, как бессмертное божество на безродного смерда, в ожидании от того соответствующих действий. И, похоже, она добилась своего. Улыбка мужчины практически сошла на нет, даже его расслабленное до этого выражение лица заметно изменилось, облачившись в почти скованную маску сдержанных чувств и скрытых под оной истинных эмоций. Хотя принял он столь неожиданный для себя удар с весьма отличительным достоинством, которое скорее вызывало у сторонних зрителей ответное восхищение, нежели приступ дискомфортной жалости. По крайней мере, Эва испытала к нему в тот момент именно что-то близкое к уважению и даже лёгкой зависти. Если он и вправду впервые в своей жизни столкнулся с подобным существом, как София Клеменс, и сумел не спасовать перед её капризными выходками, не падая при этом ниц на землю и не лебезя заискивающим лепетом, что-то в нём действительно было «не так». - Как прикажете, мэм! – даже в похолодевшем голосе ощущались колкие нотки непримиримого гордеца, но никак не раболепного слуги. Он не просто отвечал теми фразами, которых от него требовала ситуация его незавидного положения, он словно использовал их в качестве защитных (а то и вполне атакующих) ударов по недосягаемому врагу. – Если вы считаете, что я подхожу для этой работы, как никто другой, чтож, желание юной госпожи превыше всего. И прошу извинить за моё непростительное поведение. Никогда ещё прежде Эвелин не видела, как один и тот же человек преображался буквально на глазах в кого-то совершенно другого – из приятного, весёлого парня в хладнокровного, едва не вышколенного слугу с пугающей мерзлотой в похолодевшем взгляде и голосе. Не могло же такое произойти спонтанно, на ровном месте и попросту из-за ничего. Либо эта парочка друг друга знала и далеко не первый день, либо… - Поторопись! Нас ждут в усадьбе и мне уже осточертело торчать на этом пароходе! – Эве показалось, или же тональность звонкого голосочка Софии приобрела более напряжённые нотки более сдержанного «презрения»? Иначе отчего той вдаваться в ненужные для чужих ушей подробности и списывать испытываемое неудобство на того, кто не имел к её дискомфорту никакого прямого отношения? - Слушаюсь, миледи! – отчеканенный ответ молодого грузчика, как видно, резанул слух многим, в том числе и той, кому он предназначался. Казалось, мужчина за считанные мгновения изменился как в поведении, так и в манере доносить до чужого сознания свои мысли (и не только через слова). Как будто облачился в невидимую защиту непробиваемого извне панциря – очень крепкого и крайне опасного для любопытных глупцов. Заставить себя после такого отойти от фальшборта, а то и вовсе отвернуться в другую сторону?.. Похоже, Эвелин только что, сама того не ведая, стала свидетелем чего-то большего, чем обычной и якобы случайной стычки между знатной госпожой и безродным работягой. И она это ощущала именно кожей, если не врождённой интуицией, той самой которая, как правило и слишком уж часто, вызывала во всём теле беспричинный шквал дикого волнения и необъяснимых страхов. Может поэтому и не смогла отвести привороженного взгляда от человека, чья внешность и непредсказуемое поведение вынуждали следить за тем вопреки личному статусу и правилам хорошего тона? При чём на какое-то время девушка в буквальном смысле выпала из реальности, забывая, кто она и где. Хотя, ничего удивительного в этом и не было. По сути она и являлась чуть ли не всю свою сознательную жизнь сторонним наблюдателем, а то и безликим зрителем, невидимой для окружающих тенью, на которую разве что случайно не наступали или же пытались пройти насквозь. Так что смотреть, слушать и делать по полученным данным соответствующие выводы считалось для Эвелин Лейн вполне обыденным занятием, попутно исключая себя из общего уравнения, в качестве действующего лица или недостающего для завершённости всей картины важного элемента. Всё равно что быть и не быть. Наверное, так должны себя ощущать всемогущие и абсолютно «беспомощные» боги – иметь столько возможностей, многое знать и уметь, но при этом не способных сдвинуть с места даже несчастную пылинку, дабы не нарушить естественный ход вещей и идеальный баланс созданной ими же вселенной. Находиться так близко и в то же время непреодолимо далеко, а потом искренне удивляться, когда кто-то тебя вдруг замечает и обращается к тебе по имени… - Эвелин, ты решила остаться на этом пароходе ещё на одну ночь? – всё равно что пробуждаться от очень реалистичного сна в реальности, которая и была всё это время его главной составляющей. И он не испарился из памяти нестабильными обрывками непоследовательных сюжетов, наоборот, Эва прекрасно запомнила, что в нём увидела и в чьей истории не принимала личного участия. Там был тот молодой грузчик, который больше не смотрел в сторону парохода, проделав немалый путь через доступные для него «входы и выходы» прежде чем окончательно исчезнуть с поля зрения наблюдавшей за ним девушки. До этого он успел пересечься с Лилиан, потратить с той на «задушевный» разговор не менее пяти минут, после чего обойти окольными путями площадку для пассажиров первого и второго классов и лишь затем скрыться из виду у трапа первого яруса для служебного пользования. Эвелин решила промолчать, понимая, что только по своей глупости потеряла столько времени, вместо того, чтобы самой сойти на берег и избавить себя от предстоящей ситуации в виде очередного столкновения с Софи. Волей-неволей пришлось самой возглавить процессию, поскольку сёстры Клеменс не спешили спускаться к трапу первыми, а Эва, наоборот, мечтала слиться с толпой последних пассажиров и желательно без сопровождения всех своих кузин. Покрепче ухватившись за ручку старенького саквояжа, она наконец-то направилась в сторону палубной лестницы, мысленно рассчитывая предстоящий путь до каретного двора у привокзальной площади. Хоть оставшихся на всех палубах «Королевы Вирджинии» пассажиров ощутимо поубавилось, продвигаться к трапу всё равно пока ещё было проблематично или, вернее, не так скоро, как хотелось бы. Зато девушка успела заметить, как тот самый грузчик в зелёной косынке на пару с ещё одним коллегой по работе снесли на своих богатырских плечиках из грузового отсека парохода на центральный пирс по внушительному кофру*. Пройдя несколько футов, в паре ярдах от основного потока прибывших и встречающих, они уложили свою увесистую ношу (едва не в человеческий рост) на одну из портовых тележек, так сказать, придерживаясь допустимой границы, за которую никто из этих двоих не мог переступить по собственной на то воле. Лилиан, кстати, тоже не забывала о возложенной на неё миссии, умудряясь присматривать за нужными людьми и вещами сразу в трёх направлениях, пока Джошуа сторожил на берегу господский скарб и в отличие от немолодой камеристки никуда не спешил и никого не подгонял. Эвелин снова поймала себя на занятии, которое следовало бы делать в более подходящем для подобного случая месте и далеко не на глазах у стольких свидетелей, особенно, если это твои собственные кузины. - Что, Эва, никогда не видела больших и сильных мужчин со столь близкого расстояния? – насмешливый голос Софи заставил девушку отвернуться от зацепившего её внимание объекта наблюдения и едва не зардеться от макушки до пят обжигающей краской стыда. Она как раз приостановилась у трапа за скучковавшимися перед ней пассажирами, воспользовавшись данной задержкой, чтобы проследить за очередной ходкой молодого грузчика к сходням грузового отсека. И, видимо, уж слишком явственно этим воспользовалась, так и не сумев отвести в нужный момент взгляда от чёткого профиля проходящего совсем рядом мужчины, чья полурасслабленная походка и более обозначившиеся с близкого расстояния черты лица оказались нежданной ловушкой для завороженного взора Эвелин Лейн. Оборачиваться назад к хихикающим сёстрам Клеменс совершенно не тянуло, не говоря об отсутствии желания доказывать тем, что она засмотрелась вовсе не на грузчиков. Да и какой был в этом смысл? Её всё равно никто не будет слушать, да и лгать о том, что им это показалось, было бы неуместно и не кстати. Не дай бог на них обратят внимание другие или, того хуже, услышит тот самый грузчик, которого они обсуждают. Лучше скорее сбежать отсюда, как можно дальше и желательно одной. Господи, как же она ненавидела сейчас свой корсет, да и все те вещи, в которых ей теперь было до невыносимости душно, жарко и катастрофически тесно, как в пластинах средневековых лат, только вместо копья или меча – бессмысленный зонтик, а тяжеловесный щит заменял набитый под завязку старый саквояж. И всё это прессовало сознание вместе с телом раздражающим довеском к задрожавшим рукам и подкожному жару, опалившем бренную плоть и душу неуместным чувством стыда с дичайшим желанием провалиться сквозь землю сейчас же и без лишних задержек. И, кажется, ей всё-таки стало немного дурно. Лёгкая испарина вскрыла кожу удушающим ожогом, а во рту и в горле пересохло так, будто она как минимум прошла десять миль по Сахаре без зонта и воды. - Я бы на твоём месте воспользовалась другим путём. – похоже, прошла целая вечность перед тем, как её нога ступила на твёрдый камень портового пирса и земное притяжение устойчивой почвы показалось с непривычки стабильным, без ощущения плавного покачивания и ложного скольжения в динамичном пространстве. Да и голос Софии Клеменс, зазвучавший в тот момент практически над самым ухом, почудился не иначе как совращающим шёпотом какого-нибудь дьявола-искусителя. - Там как раз уже освободился почти весь проход… «Там» - оказался тот самый участок причала, который отделялся леерным ограждением от центральной площадки для пассажиров первых классов и которым теперь пользовались портовые разнорабочие с борткомандой парохода низшего ранга. - Прямо ждёт и зовёт нашу любительницу скромного уединения манящей тишиной и опустевшей аллеей. И не только… К чему было сказано это «и не только», Эвелин почти догадалась, особенно, когда взгляд сам собой потянулся в сторону указываемого места. Был ли это специально подгаданный Софией момент или же случайное совпадение, Эва так и не узнает, пока не увидит широкую спину удаляющегося в другую сторону грузчика в зелёной косынке и не убедится в правоте слов кузины. - Тебе лучше поторопиться, а то застрянешь в толпе и не дай бог что случиться там с твоим чемоданчиком. Дьявол-искуситель, говоривший тогда устами Софи, привёл слишком много неопровержимых аргументов, сыграв на главных слабостях Эвелин Лейн. Соблазн предстал через чур банальной и оттого не менее притягательной приманкой, да ещё и в двух футах от правого плеча. И, кажется, она шагнула в ближайший зазор в ограждении не сколько сознательно, а именно по внутреннему наитию безвольного тела, даже не смотря на вполне разумные доводы расчётливого рассудка. Правда, длилось это обманчивое забвение долгожданной свободы совсем недолго. Эва так и не сумела заставить себя ещё раз посмотреть в сторону сходней, по которым только что поднялся широкоплечий грузчик в промокшей насквозь от пота бесцветной рубахе и в довольно-таки облегающих штанах из грубой шерсти. Теперь важнейшим для неё приоритетом являлось желание пройти это место если не быстро, то хотя бы незаметно для большинства присутствующих. Но, как обычно, не получилось ни того и ни другого, при чём настолько неожиданно и пугающе быстро. Вначале взгляд царапнуло очередным появлением грузчика с очередной увесистой поклажей на его мощных плечах и спине уже через несколько секунд после его «исчезновения» в грузовом трюме. Эвелин едва не подскочила на месте, запаниковав совершенно не вовремя и не кстати. - Поспеши, Эва, а то ведь затопчут и не заметят, кто это был. Ехидный голос Софи и поддержавшее её хихиканье остальных сестёр Клеменс сделали своё чёрное дело, подтолкнув девушку в нужную им сторону. Возможно, не последнюю роль сыграла лёгкая дезориентация в пространстве и связанная с нею паника. Эвелин было «метнулась» туда, где стоял Джошуа и Лилиан, надеясь дойти до них и обойти охраняемую ими тележку раньше, чем это сделает молодой грузчик, но она не учла ещё одного человеческого фактора, а точнее, наблюдавшей за её спиной юной интриганки. И конечно же не ожидала, что София сделает следом за ней пару крадущихся шагов, закрывая на ходу свой зонтик от солнца и… Удар был почти неощутимым, вернее, Эва так и не поняла, что это был удар – от зонтика. Не настолько сильный, чтобы выбить из рук девушки саквояж, но достаточно меткий и вымеренный, чтобы попасть по слабому замку и добиться желаемого результата. Его просто вывернуло, практически наизнанку, раскрывшись всем содержимым навстречу головокружительному полёту на грубый булыжник причала и за считанные мгновения облегчая тяжёлую ношу в руке своей хозяйки. И это во истину было ужасно. Когда все твои ценные вещи – аккуратно сложенные баночки-коробочки с весьма дорогостоящими красками, тушью, пастелью, угольками и прочими художественными принадлежностями буквально сыплются барабанным дождём по твёрдому камню, разлетаясь во все стороны, подобно обезумевшим беглецам. Кажется, в твоей груди на очень долгое время замирает не одно только сердце… Замирает всего на какую-то мучительную вечность вместе с дыханием, мыслями и сжавшимся в тугой комок эмоциональным шоком, чтобы вскоре долбануть по рёбрам и вискам разрывающим спазмом болезненной аритмии. - Ядрёна ёнда**… - грубый, сиплый баритон, резанувший слух несдержанной руганью, видимо решил приложить Эвелин тем самым нежданным контрольным в самый неподходящий для этого момент. Казалось, в те мгновения рухнуло не содержимое саквояжа девушки, а весь окружающий мир, и она вместе с ним, прямо на подкосившиеся коленки, мечтая разбиться о прогретый южным солнцем камень на более мелкие осколки, чем это произошло с парой пузырьков масляной краски. Её не просто трясло, выколачивая костной лихорадкой остатки здравых мыслей и хоть какой-то способности воспринимать происходящее в истинном положении вещей. Тогда ей реально хотелось умереть или как-то испариться, исчезнуть в мгновение ока с лица земли и с глаз человека, под ногами которого рассыпалась самая дорогая сердцу частица всей её жизни. А когда его тяжёлый, грязный ботинок по движимой инерции нехилого тела ступил на рассыпавшиеся листы бумаги с последними эскизами Эвы и с хрустом раздавил на одном из них палочку угольного карандаша, девушка чуть было не застонала в полный голос, словно это был не рисунок, а её собственная рука с треснувшими фалангами рабочих пальцев. Она даже не смогла поднять к нему перепуганного до смерти лица. А если бы это и сделала, то на вряд ли бы сумела что-нибудь увидеть и разобрать, ибо пред глазами всё вмиг поплыло, запорошив зрение обжигающими пятнами вскипевшей в висках крови. А как её при этом затрясло… - Эвелин Клементина Вудвилл-Лейн! Ну нельзя же быть всё время настолько нерасторопной, чтобы всякий раз ставить кого-то впросак вместе с собой! Неужели тебе так нравится позорить имя своих покойных родителей? Хуже произошедшего падения, наверное, были только связанные с ним язвительные комментарии Софии Клеменс. Её сдержанный смех с наигранным изумлением впивался раскалёнными иглами в мозг и под кожу куда ощутимей, чем сорвавшаяся с уст грузчика шокирующая благовоспитанных леди непристойная ругань. А желание разрыдаться или постыдно сбежать на глазах у стольких свидетелей в неизвестном направлении, пересиливало физическую слабость во всех конечностях разъедающим ознобом нежданного прилива ярости. Ну почему? За что?!.. Сколько ещё нужно пережить публичных унижений и беспощадной боли невосполнимых потерь, чтобы этот кошмар наконец-то закончился? Словно кто-то вскрыл этот нескончаемый источник более десяти лет назад и с тех пор этот кто-то не переставал топить в оном днём за днём сиротку Эву, напоминая той каждую минуту и час прожитой после смерти родителей жизни, кто она и на что заслуживает, в отличие от остальных, тех, кто имел на данное право больше, чем она. Да и что она могла?! Лишь молча сносить полученные оскорбления, терпеть обжигающие кожу чужие взгляды и позволять окружающим насмешкам царапать сознание и память отвратными звуками будущих воспоминаний? Сцепив до скрежета эмали зубы, силясь, чтобы не разрыдаться и не уступить место удушающей боли дичайшему желанию сорваться в крик, Эвелин только и смогла, как заставить своё тело сдвинуться с мёртвой точки и только для того, чтобы начать собирать с булыжника пристани разлетевшиеся во все стороны вещи из саквояжа. Хоть руки и дрожали, пальцы не слушались, упуская обратно на камень то, за что поспешно хватались, она всё равно не могла позволить себе подобной роскоши – проторчать в данном месте и в столь унизительной позе хотя бы ещё лишние две-три минуты. Лучше умереть и желательно прямо сейчас. - Мисс Эвелин, да что же это такое! Ни на одну минуту нельзя вас оставить без присмотра! – хвала небесам, Лилиан тоже в коем-то веке прозрела, бросившись в сторону подопечной, когда увидела из-за спины молодого грузчика (наконец-то уложившего очередной вещевой сундук на охраняемую ею тележку), что успело произойти за этот короткий промежуток времени без её личного участия. – Ну что за создание! Почему за вас везде и всегда приходиться краснеть? Ни одного дня без происшествий! Я ведь с самого начала вас предупреждала, чтобы перевязали этот саквояж и сдали его в грузовой трюм с остальными вещами. Собирать с земли вывалившееся из сумки «нутро» у служанки получалось куда лучше и быстрее, чем у разволновавшейся до лихорадочной трясучки Эвелин Лейн. Впрочем, как и возмущаться в своём излюбленном стиле, словно намеренно подливая масла в полыхающий и без неё пожар из собственной бочки в пять баррелей***. - Это тоже ваше? Чуть не закатилось под тележку. Меньше всего Эва ожидала, что перед её глазами материализуется большая мужская ладонь с грязной, почти чёрной от мазута и по самый локоть кожей, а сильные мозолистые пальцы будут держать стеклянный пузырёк с китайской тушью так, словно это хрупкий бутон какого-нибудь редкого цветка. Всего несколько секунд, которых девушке едва хватило, чтобы испуганно вскинуть голову (и кое-как удержаться, дабы не отшатнуться назад в паническом порыве) и уставиться распахнутыми от нескрываемого ужаса глазами в лицо нагнувшегося над ней портового грузчика. Да, да, того самого, за которым она столько времени тайком наблюдала, а теперь… Теперь не могла как следует разглядеть его черты, поскольку взор передёрнуло дрожащей плёнкой непролитых слёз с хаотичными пятнами шипящей в висках крови. Хотя, кое-что рассмотреть всё-таки удалось, даже за эти короткие мгновения, даже вопреки накрывшей с головой панике, которая ослепляла похлеще ночного мрака. А может это и был мрак – чёрный, живой с платиновыми прожилками в очень внимательных очах напротив, который без какого-либо усилия мог заглянуть в чужую душу и сковать ту одной только волею мысли, похлеще реальных железных цепей и стальных верёвок. И, как видно, это единственное, что Эвелин тогда в нём запомнила лучше всего, поскольку его лицо было обильно измазано рабочей грязью, и глаза на фоне перетемнённой кожи выделялись как ничто другое, подобно источнику манящего света в сумраке угольной дымки. Ну и конечно же его габариты, в коих он превосходил сжавшуюся оробевшей птичкой Эву раза в два, если не более. - Спасибо, сынок. Можешь возвращаться к своей работе, мы и без твоей помощи прекрасно справимся. Она так и не успела поднять руки, чтобы забрать пузырёк из его на удивление аккуратных (почти изящных) пальцев. Это сделала Лилиан, причём так поспешно, словно испугалась, будто он и впрямь собирался прикоснуться к юной барышне, если та решится протянуть к нему свои пугливые пальчики. Всего несколько секунд и только шоковое ощущение от стремительного погружения в происходящее, словно девушку полностью накрыло осязаемой тенью чужой близости, впившись в сознание контрастными образами из объёмных оттенков-складок одежды, смазанных черт чеканного лица и острых запахов мужского пота, мазута и… чего-то ещё. Возможно, особого аромата, свойственного лишь одному определённому человеку – его телу: кожи, волос, и даже вкусу. Не говоря об исходящей потенциальной силе со скрытой физической мощью расслабленного гладиатора. Не удивительно, почему у Эвелин окончательно пропал дар речи, а полное осмысление того, что вблизи мужчина оказался совершенно другим, чем издалека (о самом восприятии его близости можно и не уточнять), так и вовсе лишало разум былой хватки, а руки-ноги – крепкой опоры и устойчивости. ________________________________________ *кофр– сундук; большой чемодан или дорожная сумка с несколькими отделениями; большой сундук, окованный железом, с отдельными секциями для обуви и одежды, которая может храниться в нём прямо на вешалках. **ёнда– устар.непотребная баба ***баррель– (англ. barrel — бочка) — мера объёма сыпучих веществ и жидкостей, равная «бочке». В 1803 году: 1 баррель = 36 элевых галлонов = 166,36 литра Глава шестая