Кулак исчез в пене. — Давай не будем сегодня говорить об этом, — сказал он и с головой опустился под воду. Разговор окончен. Джоанна вышла и начала одеваться. Она слышала, как Алистер плещется в ванне. Обе ноги попали в одну дырку трусов — надо ж было так напиться. Разобравшись с трусами, она натянула платье через голову. — Джоанна, что ты делаешь? — крикнул он. — Ухожу. — Ну ладно тебе, Джо, у нас еще целый день и вся ночь. Зачем ты все портишь? Она была пьяна и в бешенстве, но отныне она никогда не забудет своей мантры. Жить в этой лжи. Положить конец страданиям других людей, даже этого придурка, с которым ей предстояло оставаться до самой смерти. Возможно, он еще отмякнет. Или, может быть, они проиграют суд. Ну а пока ей просто нужно выбраться из этого чертова номера. Она положила костюм Бессмертной Любовницы обратно в пакет и крикнула в ответ: — Хочу немного проветриться. Ты пока полежи там и отдохни. А я сдам обратно это идиотское белье. * Джоанна не планировала заходить к мисс Эймери. Само получилось. Она доехала на трамвае до Карлтона и оттуда направилась к остановке девятнадцатого. Она шла мимо студентов, которые загорали на газоне Мельбурнского университета. Александра изучала здесь право. Алистер — политику и бизнес-администрирование. Студенты казались счастливыми. Джоанна воображала себе Алистера и Александру, которые тоже были здесь когда-то счастливы, безмятежны, уверены в блестящем будущем и влюблены. На главную улицу она пришла уже без пакета «Рокабилли» (выбросила в мусорное ведро по дороге) и с адресом мисс Эймери (нашла на гугл-картах в телефоне). Дом мисс Эймери оказался всего в пяти минутах ходьбы. Это была двухэтажная квартира в викторианском таунхаусе, с изысканной балконной решеткой и витражными окнами. Похоже, у старушки водились деньги. Джоанна позвонила в дверь, не зная толком, зачем пришла и что намерена говорить. Она уже собиралась позвонить еще раз, но тут мисс Эймери открыла дверь. В садовых перчатках и большой соломенной шляпе она выглядела намного моложе, чем в самолете, — никак не старше шестидесяти. Она была худощавой, но вовсе не такой дряхлой, как показалось Джоанне в самолете. Представляться не понадобилось. — Джоанна! Входите скорее, не стойте на солнце! На вас лица нет. Пол в прихожей был выложен плиткой в шашечку. По пути в кухню они прошли мимо двух больших комнат, в обеих Джоанна заметила паркетный пол и прекрасные камины, а в одной рояль. У хозяйки были не только деньги, но и вкус. Мисс Эймери сняла перчатки и шляпу и поставила на плиту старомодный чайник, потом отрезала несколько кусочков брауни, еще не снятого с противня, и положила на тарелку. — Вы как раз вовремя, — сказала она и взяла себе кусочек. — Угощайтесь! Она вложила кусочек брауни Джоанне в руку. — Вы пили? Тогда нужно поесть. Джоанна откусила крошечный кусочек и попыталась его проглотить. Но есть не хотелось, брауни казался неуместным и больно царапал горло. Полки белого старинного шкафа в углу были заставлены книгами. На бескрайнем кухонном столе тихо играло Smooth Radio или его австралийский аналог. Судя по виду из окна, сад мисс Эймери был нетипичный для здешних мест: аккуратный газон, извилистая дорожка, вымощенная кирпичом, а по изогнутым краям газона — яркие пестрые цветы. — У вас очень красивый сад, — сказала Джоанна. — Да! — согласилась мисс Эймери. — Правда, для растений лето выдалось тяжелое. Боюсь, мой каллистемон его не переживет. Джоанна взглянула на одну из книг, стоящих в шкафу: «Враждебная громадина» Питера Кэри. — Вы библиофил, — сказала она. Мисс Эймери сняла свистящий чайник с плиты и налила кипятка в заварочный чайничек. — Я ведь работала редактором. У меня глаз на детали, я вижу мелочи, незаметные для других. Полагаю, у каждого есть свой особенный дар. Подперев голову рукой, Джоанна уставилась на противень с брауни. — У меня тоже был дар. — Она заплакала, и мисс Эймери подошла к ней, раскинув руки — первое желанное объятие после того, что произошло. Джоанна рыдала на груди у этой незнакомой женщины. Представляла себе, что это мама обнимает ее — мама, которая всегда оказывалась рядом, когда было грустно, и всегда говорила ей, что она замечательная и прекрасно обойдется без мужиков. Она вспомнила мамину мучительную трудную смерть. Джоанна пыталась уделить маме каждую свободную минуту, чтобы отплатить за беззаветную преданность: возила ее в инвалидной коляске в парк, читала вслух книжки, купала, обмывая мягкой губкой. Ярко-красная розелла с сине-желтыми крыльями влетела в открытое окно, коснулась крылом волос Джоанны, развеяв воспоминание о маме, и приземлилась на край раковины. Мисс Эймери рассмеялась. — Смотрите-ка, кто прилетел! Это Гарольд! Она подошла к раковине и подставила попугаю ладонь — к удивлению Джоанны, попугай немедленно на нее запрыгнул. Мисс Эймери поднесла его к двери в сад, и попугай улетел. — Вы ведь не боитесь птиц? — спросила она. — Нет. Джоанна наблюдала за розеллой: птица облетела вокруг сада и наконец устроилась на лимонном дереве. Конечно, это не могла быть та же самая розелла, которую она видела на следующее утро после смерти Ноя, но мысль такая мелькнула — Вы, наверное, мало что помните о моем сыне, — сказала она. — У меня больше нет идеальной задницы — а уж можете мне поверить, она была идеальной! — но что касается вот этого места, — мисс Эймери постучала себя пальцем по лбу, — тут у меня ничего не изменилось. Я помню все. — Я бы так хотела, чтобы вы мне что-нибудь рассказали. Я прошу вас, что угодно. Когда мисс Эймери говорила, что хорошо подмечает детали, она не преувеличивала. Она начала с самого начала — с того момента, когда впервые заметила Ноя на руках у Джоанны во время досмотра в аэропорту Глазго. — Это неправда, что все младенцы выглядят одинаково, — сказала мисс Эймери. — У него было симпатичное личико с острым подбородком, точь-в-точь как у вас. Глаза, правда, отцовские, но в остальном — мамина копия. Даже брови были ваши. Она внимательно пригляделась к бровям Джоанны. — Прекрасная форма бровей. Вы их не выщипываете, вам повезло… Я когда-то с этим переборщила. Никогда не делайте этого, не выщипывайте свои! Они начинают сопротивляться… Ной. Когда вы сели в первый самолет, он спал. Джоанна этого не помнила. — Когда я шла по проходу к своему месту, вы держали его, просто на него смотрели — и улыбались. Мне стало немного грустно, когда я вас увидела. У меня никогда не было детей. И я никогда не была настолько влюблена. — А я была? — Джоанна снова заплакала. — Да! Вы-то уж точно были. Влюбленная женщина и счастливая мать. Джоанна почувствовала, как изменился ее плач, как тело постепенно успокаивается и расслабляется. — Когда он проснулся, вы его покормили. Я со своего сиденья слышала, как он зачмокал. Он просто залпом молоко заглатывал! Она изобразила звук: «Чмок-чмок-чмок!» — Такой громкий малыш, я даже удивилась! Когда он наелся, вы положили его в люльку, прикрепленную к стене, и пели ему, пока проверяли его подгузник. — Я пела? Что же я пела? — «Ведь ты прекрасен…» — «Готова на все для тебя»[6], - закончила за нее Джоанна. — Он проспал минут десять, а потом снова проснулся. Должна признаться, после этого он действительно много плакал. Вы чего только не перепробовали. Мне страшно жаль, что я не смогла вам тогда ничем помочь. Все время думаю об этом, до сих пор мучаюсь. — Я прямо отчаялась. — Вас можно понять. Он плакал часами. Вы были совершенно измотаны. Я бы на вашем месте уже открыла люк аварийного выхода и вышвырнула его за борт. Нет-нет, конечно, я не всерьез, простите меня. Но этот звук, плач, у любого — и у женщин в особенности — вызывает желание сделать что угодно, лишь бы поскорее его прекратить. На мужчин он так не действует. Для них плач ребенка — это что-то вроде плохой музыки, которая играет у соседей. Этот вот ваш мужчина, например, не очень-то старался вам помочь. — Правда? — Когда малыш снова заплакал уже перед посадкой в Мельбурне, он не выдержал и десяти минут — тут же полез за новой дозой лекарства. На то, чтобы осмыслить эти несколько слов, понадобилась не одна секунда. Все, что мисс Эймери говорила до сих пор, было таким утешительным, что Джоанна оказалась совершенно не готова услышать теперь то, отчего ее мир перевернется. — Он — полез за новой дозой? — А что такого? Все дети в этом самолете были накачаны успокоительными сиропами. — Алистер дал ему лекарство, пока я спала? — Типичный мужчина — как только понадобилась помощь, он тут же о ней попросил. — Попросил о помощи? — Он попросил, чтобы я подержала Ноя, пока он будет давать ему лекарство. — Он его попробовал, вы не помните? — Ной?