Таппан призадумался. — Вот как? — Да. — Что ж. — Он отпил мартини. — Вы меня раскусили. Нора ждала, и наконец пришла очередь Таппана вздыхать. — Да, вы правы, физика — моя страсть. А точнее, астрофизика. — Я так и подумала, что невежда вряд ли стал бы миллиардером-изобретателем. Тогда зачем притворство? — Я не притворяюсь, — поспешил ответить Таппан, и на секунду Нора испугалась, что зашла слишком далеко. Но он лишь допил мартини и рассмеялся. — На самом деле у меня две причины. Первая: опыт научил меня нанимать лучших специалистов, время от времени направлять их в нужную сторону, но давать им возможность свободно говорить и думать. Если буду хвастаться своими знаниями, это их смутит и заставит высказываться осмотрительнее. Нора кивнула. Разумная стратегия. — А вторая причина? — Ее объяснить сложнее. — Таппан заглянул в свой бокал, помедлил, затем встал и сделал себе еще мартини, хотя Нора припомнила, что этим он вдвое превысил свою норму. Когда Таппан снова сел, его лицо было задумчивым. — Вам знаком классический сюжет — нищий представитель рабочего класса вкалывает от зари до зари, чтобы его ребенок выучился на врача или юриста, а тот мечтает рисовать или сочинять сонеты? — Конечно. Так начинаются почти все биографии романистов викторианской эпохи. — Со мной вышла похожая история, только наоборот. Мой отец преподавал английский в общественном колледже в Южной Дакоте. Он жил и дышал литературой и мечтал стать писателем. В юности он приложил для этого все усилия. Дед пришел в ярость, когда его сын сбежал с семейной фермы, но отца это не остановило. И вот в чем трагедия: писатель из него не вышел. — Таппан умолк, снова погрузившись в задумчивость. — Он всегда мечтал создать шедевр, литературный бриллиант. Совсем как герой «Завтрака у Тиффани» мечтал писать тонкую, проникновенную прозу. Но таланта не хватило. Поэтому стать знаменитым литератором и прославить наш род должен был я, его наследник. Проблема заключалась в том, что мне куда больше нравилось чинить трактор, или лежать на сеновале, высматривая в темном небе падающие звезды, или изучать созвездия, или самому догадываться, как работает ветряная мельница. Романы меня мало интересовали. — Таппан снова рассмеялся, на этот раз совсем невесело. — В свободное от преподавания и разрывания рукописей время папа делал все возможное, чтобы привить мне любовь к литературе. Заваливал меня книгами Роберта Льюиса Стивенсона и Герберта Уэллса. Даже обещал подарить шоколадку, если дочитаю до конца. — Таппан поерзал на диване. — Примерно в это время мама развелась с ним и стала жить со свекром и свекровью на том, что осталось от семейной фермы. Нора решила, что слишком рьяно демонстрировать сочувствие ни к чему. — Ну и как, вы дочитывали книги? — Конечно. Романы я читал. Но через некоторое время шоколадка стала казаться мне слишком маленькой наградой за такой труд. Ирония в том, что книги я любил, но только те, где есть цифры, — скажем, учебники по алгебре и геометрии. Жюль Верн мне тоже нравился — только потому, что его сюжеты основаны на науке и у автора богатое воображение. Я пробовал сделать подводную лодку из двух старых каноэ, связав их вместе. Чуть не сгорел, пытаясь запустить двухступенчатую ракету. Сконструировал антенну, чтобы улавливала радиоволны из далеких звездных систем. Вместо того чтобы сочинять рассказы, я возился с техникой. А он все переписывал свой роман и по ходу дела запил. Со временем стал винить в своих несбывшихся мечтах меня. От злости начал меня поколачивать. — Господи, — пробормотала Нора. Таппан лишь пожал плечами. — И вот тогда я вслед за мамой переехал к деду и бабушке. С моей помощью хозяйство стало налаживаться. А мои юношеские изыскания перешли от алгебры к электродинамике и машиностроению, а потом к радиотелескопам, черным дырам и космологии. Но меня по-прежнему занимала наша ветряная мельница. Со временем мне удалось сделать так, чтобы она вырабатывала больше пяти киловатт энергии. Это было в начале девяностых, после того как правительство одобрило ПНК. — Что? — Производственный налоговый кредит за использование возобновляемых источников электроэнергии. Я сразу заинтересовался ветряными турбинами. Но они слишком громоздкие и шумные. Все мои эксперименты с нашей старой ветряной мельницей в сочетании со знаниями, которые я приобрел в области механики, подали мне идею — нужно создать новый тип генератора с прямым приводом. Тогда коробка передач станет компактнее, скорость вращения можно будет замедлить, и к тому же весь механизм будет работать тише. Дедушка посоветовал мне подать заявление на патент. Таппан взял бокал. — И?.. — поторопила Нора. — С этой скромной идеи все и началось. Сначала я зарабатывал стартовый капитал. А сейчас шестьдесят процентов всех ветровых турбин используют мое изобретение — разумеется, значительно усовершенствованное. А мое детское увлечение ракетами привело к созданию такого же эффективного средства для запуска спутников. — Таппан отпил глоток мартини. — Но где-то в глубинах моей лимбической системы живет чувство вины из-за того, что я так и не стал поэтом. Все-таки отцу удалось хоть что-то в меня вбить. Поэтому у меня вошло в привычку держать научные познания при себе. — Что стало с вашим отцом? — спросила Нора. — С тех пор как я сбежал на ферму, мы не разговаривали. — Он жив? — Ушел на пенсию, поселился в Южной Дакоте. Здоровье у него слабое, но выпивать и переписывать свой роман продолжает. — Таппан поставил бокал на стол слишком резко. — Но хватит обо мне. Давайте послушаем вашу историю. Конечно, я помню резюме, и надо сказать, ваша биография весьма любопытна — выросли на ранчо возле Санта-Фе, работали в Институте археологии, уехали на восток, устроились в Музей естественной истории в Нью-Йорке, а потом вернулись в Санта-Фе. Разумеется, институт — учреждение почтенное, и все же что заставило вас покинуть Нью-Йорк? Может быть… Несказанные слова повисли в воздухе. Конечно же, Нора не сомневалась, что ему известно и о ее браке, и о смерти мужа. Настал ее черед пить до дна. — Мне нравилось работать в музее, — произнесла она. — И Нью-Йорк я любила. Но, отвечая на ваш вопрос… После того как убили Билла, я больше не могла смотреть на город прежними глазами. Захотелось вернуться на родину, к брату. Там мне было спокойнее. Повисла пауза. — Соболезную, — наконец произнес Таппан. — Мне не следовало бередить ваши раны. Нора покачала головой: — Нет, делать вид, будто ничего не случилось, нездорово. Просто… эта часть прошлого до сих пор не дает мне покоя. Еще одна пауза. Но прежде чем она стала неловкой, Нора спросила: — Так когда вы сообщите новость всем? Я про сверхтяжелый элемент. — Еще рано. — Таппан замялся. — Почему? Опять заминка. — Я могу доверить вам секрет? — Разумеется. — У меня подозрение, что в команде завелся шпион. Нора ждала продолжения. — Доказательств у меня нет, — проговорил Таппан. — Просто я чувствую — да что там, знаю! — что в правительстве есть люди, которым обнародование наших открытий будет стоить карьеры. Их очень беспокоит наша работа, и уже на первом этапе они пытались нам помешать. Причем действовали украдкой. Когда из этого ничего не вышло, они притихли. Но эти люди никуда не делись: им крайне важно скрыть правду о Розуэлле. А теперь в нашем распоряжении факты, мы точно знаем, что здесь упал инопланетный космический корабль. И я опасаюсь, что за этим может последовать… реакция. — Но есть ли у вас конкретные причины думать, что в команде шпион? — Чутье подсказывает, что да. — Он взял пустой коктейльный бокал, покрутил в руке и поставил обратно. — Понимаю, что кажусь параноиком, и все же именно из-за своих подозрений я попросил всех еще некоторое время сохранять наше открытие в тайне. И вот еще что… Таппан наклонился к Норе, будто хотел поделиться с ней секретом, но вместо этого их губы на короткое время чуть соприкоснулись. Застигнутая врасплох, Нора отпрянула. — Вижу, я перешел черту, — поспешил признать Таппан. Сердце Норы забилось быстро-быстро. С трудом переводя дыхание, она попыталась взять себя в руки. — Это очень плохая идея. — Хуже не придумаешь, — согласился Таппан и снова потянулся к ней. Нора почувствовала его дыхание. В этот момент она осознала, что ей наплевать, правильно она поступает или нет. Не удержавшись, она подалась вперед, чтобы их губы снова встретились. Он обнял Нору за шею, и они поцеловались еще более страстно. Теплая мужская рука скользнула ей под рубашку, а потом вверх по спине. Одновременно Таппан помогал Норе принять горизонтальное положение на диване с мягкой кожаной обивкой. В свой трейлер Нора возвращалась в темноте. У нее голова шла кругом от происшедшего. Это безумие, так нельзя, подобное абсолютно недопустимо во время работы над проектом такого рода. И все же Нору окутывало тепло, по телу пробегала приятная дрожь, и любые сомнения казались мелкими — да что там, совершенно не важными. Когда она подошла к двери, ее вернул с небес на землю чудесный аромат пищи и приветственный лай Митти. — Где тебя носило? — спросил из кухонного закутка Скип. — Еще чуть-чуть, и ужин бы пропал. Он быстро налил сестре бокал вина и пригласил ее за стол, на котором стояли тарелка с чипсами и соусник с гуакамоле. Похоже, Скип успел приглушить голод и тем и другим. — Вот, выпей, а я пока завершу последние приготовления. — Спасибо. — Нора опустилась на стул, взяла чипс и обмакнула его в гуакамоле. Она ужасно проголодалась. — Я уже начал беспокоиться, — сообщил Скип из кухни. — Кто-то сказал, что ты пошла в трейлер к Таппану. Ты там задержалась надолго. Очень надолго… Скип сделал многозначительную паузу. — Таппан просто показывал мне диаграммы, — резко ответила Нора. Но она сама в смятении почувствовала, что краснеет. — Ну да, конечно, диаграммы. Скажи еще — гравюры.