Он замолкает и делает вдох. — Ага. В порядке. — Твоя реплика? Он напрягается. — Что моя реплика? — Сейчас твоя очередь говорить реплику? Он приподнимается на локти и смотрит на меня, челюсти плотно сжаты. — Кэсси, сейчас я без понятия как меня зовут, не говоря уже о репликах, которые я должен сказать. Давай просто покончим с этим, а с диалогами разберемся позже, ладно? Его голос звучит гневно, но я знаю, что он просто расстроен. Я расстроена не меньше. — Хорошо. Не вопрос. Когда я обвиваю ноги вокруг него и притягиваю ближе, то чувствую причину его огорчения – кое-что твердое напротив меня. Он издает сдавленный стон, потом принимает положение, при котором я прижимаюсь к его животу, а не паху. — Господи, Кэсси, я очень стараюсь думать о мертвых щенках сейчас, но… — Это сложнее, чем ты думал? Он свирепо смотрит на меня. — Ты пытаешься веселиться? — Нет, потому что, если я начну сейчас смеяться, не думаю, что смогу остановиться. Он опускает голову. — Черт побери. — Меньше болтовни, больше актерской игры, детки, — рявкает Марко. — Итан, ты перестал двигаться. Мне что нужно объяснить тебе, как заниматься любовью с женщиной? Потому что, хоть я никогда и не имел такого удовольствия, я знаю наверняка – это включает в себя толчки. Итан вздыхает и снова начинает симулировать толкательные движения. И хоть я и знаю, что он пытается держать свою эрекцию подальше от меня, я чувствую, как она касается внутренней стороны моего бедра. — Дерьмо. Извини, — говорит он, снова меняя положение. — Эта чертова штуковина сама себе на уме, когда ты рядом. — Не волнуйся об этом, — бормочу я, потому что, серьезно, что мне еще сказать? «Как ты посмел возбудиться, пока симулируешь секс со мной? Какая наглость!». И я молчу о том, что в трусиках у меня сейчас влажнее, чем на водных горках. Ему не нужно это знать. Мы все равно ничего не можем с этим поделать. Наше физическое влечение мы никогда не могли контролировать. Уж слишком часто мы поддавались физическим желаниям, не разобравшись со всем, что между нами творилось, и в большинстве случаев, все заканчивалось тем, что мы сожалели об этом. И сейчас все идет не так, потому что мы боремся с нашей изнурительной страстью и это отражается на наших героях. Мы притворяемся, что не чувствуем этого. После еще нескольких минут унылого занятия любовью, Марко досадно вздыхает. — Ладно, закончим на этом, — говорит он, и машет рукой, подходя к нам. — Так дело не пойдет. Вы двое выглядите так же неуютно, как вегетарианцы на колбасном заводе. Что происходит? Итан слезает с меня, и мы оба садимся. Никто из нас не отвечает. — Это слишком интимно? — спрашивает Марко, переводя взгляд с одного на другого. — Вас это смущает? Потому что, если начистоту, я видел, как вы двое участвовали в еще более провокационных сценах, чем эта. Однако сейчас вы лежите здесь и щупаете друг друга, как парочка девственников. Где страсть? Огонь? Душераздирающая потребность друг в друге? Вчера вы это показали. Что случилось такого, что привело нас к этому провалу? Случилось то, что Холт неожиданно извинился передо мной, и теперь мы находимся в каком-то странном, подвешенном состоянии, потому что мы и не друзья, и определенно не влюбленные. И как бы странно это ни звучало, мы даже не враги, так что… м-да. Марко вздыхает и качает головой. — Ладно. Давайте пропустим постельную сцену, и сразу перейдем на утро. На наших лицах, должно быть, отчетливо отражается облегчение, потому что Марко начинает смеяться. — У вас обоих такой вид, словно я пожертвовал свой костный мозг, чтобы спасти ваши жизни. Не буду врать. Слегка смахивает на это. Марко объясняет нам мизансцену и советует следовать своим инстинктам. Как и большинство режиссеров, он предпочитает сначала дать актерам возможность самостоятельно сымпровизировать сцену, прежде чем вносить поправки. Так-то оно так, но только при условии, что ведущая актриса способна взять себя в руки, а не поддаться эмоциональному срыву. Когда мы занимаем позиции на противоположных концах кровати, Холт говорит: — Это же будет проще, да? — Еще бы, — говорю я с притворной уверенностью. — Не я была той, кто начинал паниковать после того, как мы занимались любовью, помнишь? Он выдыхает. — Ага, ну, это было тогда. Теперь я могу справиться с приступами паники. Мы ложимся рядом друг с другом. Он обнимает меня одной рукой и притягивает к своей обнаженной груди. Я чувствую его сердцебиение под своей рукой, гулкое и порывистое. Вот это я попала! Несмотря на свою самонадеянность, я тоже нахожусь на грани паники. И только теперь, когда мы приняли это положение – моя рука лежит на его сердце, его губы касаются моих волос, наши тела прижаты друг к другу – я осознаю, что это интимнее любой постельной сцены, в которой я принимала участие. Секс заключается в гормонах и частях тела. А тут речь идет о близости. Любви. Доверии. Обо всем, что пугает меня до смерти. Когда мы с Итаном впервые занялись любовью, мы также обнимались после. Я была так счастлива. Так сильно влюблена в него. А потом все полетело к чертям. В таком положении, когда моя голова покоится на груди Итана, мне слышно его сердцебиение, быстрое и неустойчивое. Точно такое же, как и раньше. Знакомая боль зарождается в моей груди и медленно подступает к горлу. Я стискиваю челюсти, пытаясь подавить стон, но не думаю, что это срабатывает, потому что рука Холта, обвитая вокруг меня, напрягается и он шепчет: — Эй… что с тобой? Он касается рукой моей щеки. Я закрываю глаза и пытаюсь унять приступ паники. Это просто смешно. — Кэсси? Эй… — Его голос сочится утешением и невысказанной нежностью. Эмоции прошлой жизни беспорядочным потоком всплывают на поверхность и мощной волной адреналина заполняют мое тело. Я сажусь, и моя голова начинает кружиться. В следующий миг, Холт уже обнимает меня. — У тебя такой вид, будто тебя сейчас вырвет. Прошло немало времени с тех пор, как я физически так воздействовал на тебя. Приятно знать, что я не утратил былую хватку. Он ждет ответа, но я ни слова не произношу. Паническая атака в самом разгаре, и такое ощущение, словно мой желудок пытается подползти к трахее и задушить меня. — Кэсси? — он хмурится. — Серьезно, ты в порядке? — Нет. — В моем дыхании слышится хрип, и на его лице появляется озабоченное выражение. — Прекрати так на меня смотреть. Ты не имеешь права. — Извини, — говорит он так, будто это абсолютно нормально, что подобные слова слетают с его языка. Словно он говорит это каждый день, а я привыкла слышать. — Мисс Тейлор? — окликает Марко, подходя к нам. — С вами все в порядке? Я выдыхаю и пытаюсь засунуть свое волнение обратно в специально отведенное для этого место. — Мне жаль, Марко. Неделя была тяжелая. Как думаете, не могли бы мы отложить эту сцену до понедельника?