Я задерживаю дыхание, когда он делает шаг вперед. К моему разочарованию, он обходит меня, хватает полотенце со спинки стула и направляется в ванную. — Иди отсюда, Тейлор, — бросает он через плечо, — пока я не забыл, почему до сих пор не сорвал с тебя этот чертов халат. В восемнадцать пятнадцать весь театр уже стоит на ушах. Вся моя гримерная усеяна открытками и подарками. Мои родители прислали мне огромный букет цветов с открыткой, в которой говорится, как они горды мной и как бы им хотелось быть здесь. Мне бы тоже этого хотелось. Это моя первая большая роль, а никого из любимых мне людей нет среди зрителей. Я иду на сцену, чтобы в последний раз проверить наличие своих реквизитов. Все мимо кого я прохожу, желают мне удачи и обнимают, но особой уверенности это не придает. Меня подташнивает, и мое волнение только стабильно нарастает по мере приближения начала спектакля. К тому времени, когда я возвращаюсь в гримерную Холта, я чувствую, как сэндвич с курицей, съеденный мною на обед, поднимает в животе бунт подобно бунту в «Мятеже на Баунти»27. Я делаю глубокий вдох и стучусь в дверь. Джек отзывается и разрешает мне войти. — Привет, — говорю я, медля у двери. — Привет, милая Джульетта, — отвечает Джек, заканчивая припудриваться. — Наш красавчик в ванной. — До сих пор? Слышатся приглушенные звуки рвоты. Джек съеживается. — Да. — Он встает и обнимает меня. — Повеселись, целуя его сегодня. Он ободрительно сжимает мое плечо, и затем закрывает за собой дверь. Я подхожу к ванной и стучусь. — Уходи, — слабо отвечает Холт. — Это я, — говорю я у двери. — Можно войти? — Нет, — откликается он надтреснутым голосом. — Я чертовски отвратителен. — Ну, мне не привыкать. Я открываю дверь и захожу в ванную. Воздух пропитан едким запахом желчи, и я чуть ли не давлюсь. Потом я вижу Холта, привалившегося к стене, его лицо бледное и липкое от пота. — О, черт, ты в порядке? — Я приседаю напротив него. — Дерьмово выглядишь. И что плохо для чувства моего собственного достоинства, я все еще нахожу его невероятно привлекательным. — А я-то думал, что ты попытаешься приободрить меня, — говорит он, притягивая ноги к груди. — Если же ты собираешься просто обзываться, то вали, я могу побыть жалким и в одиночестве. — Я собираюсь помочь тебе, — говорю я. — Но тебе лучше следовать тому, что я буду говорить. Никаких вопросов. — Ладно, фиг с ним. Только останови это. Он уже в сценическом костюме. Белая рубашка на пуговицах с закатанными рукавами. Несколько верхних пуговиц расстегнуты, приоткрывая соблазнительный вид на его грудь. Также на нем были черные джинсы и ботинки. Я беру его за левую ногу и начинаю развязывать шнурки. Он напрягается. — Какого хрена? — Никаких вопросов, помнишь? — Хорошо, но правила вступят в силу только, после того, как ты скажешь, что будешь делать. — Мне нужно снять твою обувь. — Зачем? — Это уже другой вопрос. — Тейлор… — Потому что мне нужно помассировать тебе ступни. Он выдергивает свою ногу и мотает головой. — Нет уж. Так не пойдет. Мои ноги противные. — Уверена, я это вынесу. — Ага, ну а я вот – нет. — Холт, — раздраженно говорю я. — Ты хочешь выйти на сцену и поразить всех или же хочешь потерпеть полное фиаско, и дать своему отцу повод сказать, что ты попусту растрачиваешь свою жизнь? Его лицо мрачнеет. Мне не по себе от того, что я играю нечестно, но какого черта? Ему надо подобрать сопли. Он гневно фыркает и пихает в меня свою ногу. Я тотчас расшнуровываю ботинок и стягиваю его вместе с носком. Несколько секунд я просто смотрю. У него красивая ступня. Идеальная. Ему бы обувь рекламировать. Я бросаю на него взгляд, и он пожимает плечами. — Они уродливые. Слишком длинные. Пальцы костлявые. — Ты ненормальный. Я притягиваю его модельную ногу на колени, и он морщится. — Доверься мне, хорошо? Моя мама – эксперт по разным методам альтернативной терапии, и хоть я думаю, что большинство из них притянуты за уши, рефлексология мне всегда помогала. К двенадцати годам я уже знала все о рефлекторных точках, так что расслабься. Я не сделаю тебе больно. Не сильно. Он вздрагивает, когда я нажимаю большими пальцами на точку на своде стопы. — Больно? — спрашиваю я. Если орган воспален, рефлекторные точки могут быть чувствительными. Тому подтверждение состояние моей рефлекторной точки, которая связана с маткой, в период критических дней. — Нет, — говорит он. — Я… хм. — Что? Он вздыхает и откровенно испепеляет меня взглядом. — Не смей подкалывать меня, но я очень боюсь щекотки, понятно? Я тихонько прыскаю. — Боишься щекотки? — Да. — Ты? Такой весь из себя брутальный, живущий под девизом «Отвалите все!»? Он сверкает глазами. — Отвали. — Ну, что я говорила? Он выдыхает и хватается за живот — Просто продолжай. Я улыбаюсь и снова начинаю массировать. Одна часть моего мозга отмечает, что его боязнь щекотки умилительна, а другая – концентрирует усилия на приведении его в божеский вид, чтобы он мог выйти на сцену через полчаса. Уже спустя несколько минут его дыхание замедляется.