— Легче становится? — спрашиваю я, массируя его стопу и надавливая на точки, отвечающие за кишечник, толстую кишку и поджелудочную железу. — Да. — Он вздыхает. — Спазмы немного уменьшились. Я продолжаю совершать пальцами круговые движения, его нога становится тяжелее, по мере того как он расслабляется. Его стопа большая. Я невольно вспоминаю о пустячном факте, утверждающем, что размер ноги сопоставим с размером пениса. Я пытаюсь сконцентрироваться на своих действиях. Рассуждения о его пенисе в такой момент могут привести к катастрофе. Я массирую еще несколько минут, пока с его лица не сходит измученное выражение. Потом натягиваю обратно на его ногу носок с ботинком, и наблюдаю как он зашнуровывает его. — Спасибо, — говорит он, благодарно улыбаясь. — Мне стало лучше. — Настолько чтобы убраться из этой вонючей ванной? — Да. — Он встает и подходит к раковине, на которой лежат зубная щетка, зубная паста и жидкость для полоскания рта. — Э-э… дай мне минуту, хорошо? Не хочу, чтобы ты целовалась с кем-то, кто на вкус как срыгнутый сэндвич с индейкой. Я торопливо мою руки, прежде чем он прогоняет меня. Я сажусь на диван и слушаю звуки самого тщательного очищения полости рта с тех пор, как изобрели зубную щетку. Он заканчивает, ставя мировой рекорд по продолжительности полоскания рта. Я качаю головой, когда осознаю, что даже звуки полоскания, исходящие от него, звучат сексуально. Я определенно взбудоражена. Наконец он выходит, благоухая запахом свежей мяты. Я жестом велю ему сесть на пол по-турецки. Я немного успокаиваюсь оттого, что помогаю ему, но все также не чувствую уверенности в том, что смогу показать сегодня хорошее выступление. Словно почувствовав мое волнение, Холт указывает на мои ноги. — Э-э… ты хочешь, чтобы я… ну знаешь… помог тебе или сделал что-нибудь еще? Он так смущенно выглядит, пока говорит это, что я едва не выпаливаю «да», чтобы просто досадить ему. — Я пас, — говорю я. — У нас не так много времени. Давай просто сосредоточимся, чтобы мы могли выйти туда и поразить публику. Он кивает с благодарным видом. Я говорю ему закрыть глаза и сосредоточиться на изображении, которое его успокаивает. Я же стараюсь представить себе обычную белую простыню, развевающуюся на ветру. Это прием, который использует Мерил Стрип, чтобы успокоиться. Обычно мне это помогает, но не сегодня. Я слишком сильно ощущаю присутствие Холта рядом с собой. Его запах и энергия заставляют мое тело гудеть и дрожать, не оставляя ни малейшей надежды на достижение душевного покоя. Не думаю, что он преуспевает больше моего, его дыхание прерывисто и неровно. Он досадно стонет и говорит: — Ничего не получается. Я открываю глаза. Он пристально смотрит на меня. — Ты так близко и так далеко. В этот момент микрофон у двери щелкает, и помощник режиссера говорит: — Дамы и господа, коллектив спектакля «Ромео и Джульетта», до начала спектакля пятнадцать минут. У вас пятнадцать минут, чтобы занять свои позиции. Спасибо. Уверена, мое лицо яркое воплощение слова «паника». Я не готова. И близко не готова. Я не сосредоточена. Не погружена в роль. Где, черт побери, Джульетта? Я не могу найти ее. Я вскакиваю и принимаюсь метаться по гримерной. — Мы должны были начать раньше. Мы были здесь весь день, черт бы меня побрал! — Тейлор, успокойся. Мы справимся. — Его голос на удивление спокойный. — Нет, не справимся, — говорю я, встряхивая руками и мотая головой. — У нас недостаточно времени. — Просто дыши. Я подхожу к двери и прислоняюсь к ней лбом, делая неровные глубокие вдохи. В моем воображении начинает вырисовываться зал, в котором зрители занимают свои места и просматривают программки, полные волнения и предвкушения перед спектаклем, который с треском провалится. Их ждет большое разочарование. — Мне нужно идти, — говорю я, хватаясь за дверную ручку. — Куда? — Подальше. Мне нужно заняться… йогой… или чем-нибудь еще. Я поворачиваю дверную ручку. Он накрывает мою руку своей. — Тейлор, прекрати. Я открываю дверь, он захлопывает ее. — Холт! Открой дверь! — Нет. Успокойся. У тебя паника. — Конечно, у меня паника! — говорю я, поворачиваясь к нему. — Спектакль начнется меньше чем через пятнадцать минут, а у меня нет ни малейшего представления, что я, черт побери, делаю! — Тейлор… Его руки ложатся на мои плечи. Я игнорирую их. — Это моя первая большая роль. Эрика сказала, что режиссеры и продюсеры с Бродвея будут среди зрителей. — Остановись… — Он берет мое лицо в ладони. Я игнорирую его. — Там будут критики, ради всего святого! Они скажут, что я посмешище. Я. Посмешище. — Кэсси… — Он легкими движениями поглаживает мои щеки. Я игнорирую это. — Они выпустят статьи о том, как ужасно я сыграла, и потом весь мир узнает, какая я бездарность и… И затем он целует меня. Это я уже не могу игнорировать. Он придавливает меня своим весом и стонет, нежно посасывая мои губы. Я шумно вдыхаю полной грудью, и все мое тело пробуждается к жизни. Я слышу свой стон и целую его в ответ, неистово и отчаянно, пытаясь найти утешение в его восхитительных губах. Он замирает, потом отстраняется и ошеломленно смотрит на меня. — Ох… черт побери. Мы оба тяжело дышим и смотрим друг на друга. — Ты поцеловал меня. — Я не собирался. Ты запаниковала. Я хотел угомонить тебя. — Засунув язык мне в рот? — Я не использовал язык. — Я все еще немного волнуюсь. Может небольшое участие языка не помешало бы. Он вздыхает и смотрит вниз. Его руки все еще на моем лице, тело прижато к моему. — Боже. Я только что проиграл пари. — Да, проиграл. — Так и трахнуться не долго.