— Ага. — Ты сердишься. — Все нормально. — Если я приеду на День Благодарения, будет чертовски неловко, да? Он вздыхает. — Кэсси… — Почему будет неловко? Он взъерошивает пальцами волосы. — Ты видела, как мы с папой общаемся. Я больше ни за что не подвергну тебя этому. Я делаю прерывистый вздох. — Хорошо. Если это то, чего ты хочешь. Он бросает взгляд на мое лицо и вздыхает, прежде чем сесть рядом со мной. — Кэсси, я не то чтобы не хотел, чтобы ты поехала, но… Прежде чем он успевает сказать что-то еще, у него случается очередной приступ кашля. Когда все проходит, он откидывается на кровати, весь вымотанный. Полагаю, наш разговор о Дне Благодарения закончился. Я наклоняюсь и глажу его по спине. — Я могу чем-нибудь помочь? Он качает головой. — Я просто устал. И у меня боли в груди. — Его голос осип. Иду на кухню и приношу ему обезболивающее и лекарство от кашля. Он забирается под одеяла, после того как принимает оба лекарства. Я сажусь рядом с ним и поглаживаю его волосы. — Знаешь, раньше у моей мамы была одна книга. Ее написал самопровозглашенный свами, который верил, что если мы идем против желаний нашей души, то дисгармония в нашем теле приводит к болезни. Например, если мы не станем говорить о своих чувствах, то заболеем ангиной. Или если мы сделаем что-то неправильное осознанно, то заработаем головную боль. У него сонные глаза, когда он поднимает на меня взгляд. — А если возникла ангина, головная боль, бронхит, то тогда мы… что? Эмоционально нестабильны? Подавлены? Пожимаю плечами. — Тебе лучше знать. Он кашляет. — Похоже на то. Думаю, моя мама пригласила тебя на День Благодарения, потому что думает, что ты сможешь исправить меня. Пробегаю пальцами по его лбу. — Не знала, что ты сломан. Он отвечает мне коротким смешком. — Может и не сломан, но определенно с изъяном. — Я так не думаю. — После того, как я обращался с тобой, должна бы. — Он вздыхает и отворачивается от меня. — Со мной все не так, Тейлор. Ты еще не поняла? Я глажу его по спине. — Если бы любимый человек и лучший друг предали бы меня, со мной бы тоже все было не так. Он молчит несколько секунд, потом говорит: — Как бы сильно мне ни хотелось винить во всех своих проблемах Ванессу и Мэтта, я был не в порядке задолго до этого. — Насколько задолго? — Всегда. — Он не смотрит на меня, пока говорит это. Должно быть, так ему легче. — Ребенком мне сложно было заводить друзей. У меня были проблемы с проявлением привязанности. Я всегда чувствовал себя… лишним. Он молчит долгое время. И когда мне уже было кажется, что он спит, он шепчет: — Как-то раз родители посадили меня и сказали, что первые пару лет своей жизни, я провел в приемных семьях. Я не помню этого, но от одних только слов у меня началась паническая атака. Мне было почти три года, когда они меня усыновили. Три? О, боже. Я привыкла думать, что чувство незащищенности в нем как-то приукрашено его актерским мастерством, но оказывается, у него есть реальный, оправданный страх быть покинутым. Я глажу его по руке, пытаясь поддержать. Он делает несколько прерывистых вздохов. — Прежде я никому не рассказывал этого. Но тебе… — Он переворачивается на спину и смотрит на меня уставшими глазами. — Не знаю, отказались ли мои настоящие родители от меня, потому что я был с изъяном, или же изъян появился во мне, когда они отказались от меня, но конечный результат один. После того как я узнал это, каждый раз, когда папа пропускал соревнования по легкой атлетике или отменял планы на выходные, я списывал все на то, что я не его родной сын. Вот тут-то и начались наши ссоры. Я просто был ребенком какого-то неудачника, которого они с мамой приютили из жалости. — Итан, нет… — Внезапно все мои изъяны начали приобретать смысл. Словно я был самозванцем в своей собственной жизни. И это меня так чертовски разозлило, что я решил: «Зачем париться?», понимаешь? Зачем продолжать притворяться? Я не настоящий сын и не родной брат. Я для всех никто. Может потому-то я и хороший актер. Каждый герой, которого я играю, правдоподобнее меня самого. Я убираю руку с его волос и глажу его по лицу. Он закрывает глаза, мышцы на его челюсти сжимаются и разжимаются. — Итан, брось. Моей встречи с твоей семьей хватило, чтобы понять, что ты абсолютно реален для них всех. Они восхищаются тобой, даже твой папа. А что до меня, то я никого более настоящего не встречала в своей жизни. Каждый день ты вдохновляешь меня на то, чтобы не быть той, кем все хотят меня видеть и просто быть собой. Так что не смей сидеть здесь и говорить, что ты для всех никто. Ты окружен людьми, которые любят тебя, несмотря на твое стремление их оттолкнуть. Если уж это не по-настоящему, то тогда я не знаю что. Я жду пререканий в ответ, но к моему удивлению, он не спорит. Вместо этого, он с хмурым видом внимательно вглядывается в мое лицо. — Я окружен людьми, которые любят меня? — Почему это так удивляет тебя? — спрашиваю я, гладя его по лбу. — Ты же такой потрясающий. Его выражение лица меняется, и это выглядит так, будто улыбка пытается сбежать из лабиринта смущения. Не будь это так привлекательно, мне бы показалось это забавным. — Я просто… я не…— Он плотно закрывает глаза и притягивает меня к себе. Я обнимаю его, и он прерывисто вдыхает. Мы больше ничего не говорим, но необходимости в словах больше и нет. Он рассказал мне свой самый сокровенный секрет, и пусть это объясняет, почему он стал таким, я решаю, что это не имеет значения. Если он когда-нибудь наберется смелости быть со мной, я буду готова. Черт, да я уже готова. На следующий день Холт практически вышвыривает меня из своей квартиры. Не в грубой форме. Он просто хочет, чтобы хоть кто-то из нас пошел на занятия. Когда я звоню ему тем вечером, звучит он уже гораздо лучше. Голос восстанавливается и, по его словам, приступы кашля стали более редкими. День после выдается безумно суетливым, и лишь когда я клюю носом в постели, звонит мой телефон. Я смотрю на экран и улыбаюсь, когда вижу номер абонента. — Привет, больной. — Привет. Какое же это безумие, что лишь одно его крошечное слово заставляет мою голову кружиться от счастья. И ведь это даже не какое-то особое слово. Просто обыденное приветствие из двух слогов, и все же по моему лицу расплывается глупая улыбка подобно дешевым обоям. Я думала, между нами может возникнуть неловкость, после его рассказа о том, что его усыновили, но этого не произошло. Если его рассказ что-то и изменил, так это избавил нас от ноши. Он по-прежнему ничего не говорил о том, чтобы вернуть наши отношения в интимное русло, но я рада, что мы не отдаляемся друг от друга. — Почему ты не спишь? — спрашиваю я. — Я спал весь день. Потому-то теперь сна ни в одном глазу.