– А ленты на прутьях для чего? – полюбопытствовала я. Ника растерялась: – Для уюта, – неуверенно проговорила Корса. Скорее всего, она и сама не знала, для чего развесила подобные украшения. – А ванная?.. Ника неопределённо махнула рукой в сторону выкрашенный в белый цвет двери. Чтобы попасть в ванную, нужно было миновать кровать Корсы. Я, не выпуская из рук дорожную сумку, медленно приблизилась к отведённой мне кровати. Скромных размеров тумбочка была рядом с изголовьем, очень удобно. Поставив на пол сумку, осторожно присела на краешек кровати. От гобеленового покрывала тоже веяло пылью. Будь у меня астма, я бы уже задохнулась. – Ты не возражаешь, если я открою окно, проветрить? – обратилась я к замершей Корсе. Она стояла столь неподвижно, что в это самое мгновение, её можно было принять за очень реалистичную статую. – А? Открыть окно? Зачем? – настороженно ответила вопросом на вопрос Ника, словно я просила её впустить к нам маньяка. – Проветрить. Пыльно, душно, – терпеливо пояснила я, лелея надежду, что это не заденет чувств владелицы магазина. Корса моргнула и, вернув на губу привычную улыбку, сказала: – Хорошо, но дождись, пока я уйду. Боюсь… сквозняков, – всё с той же неуверенностью в голосе произнесла Ника. Странные, эти рыжеволосые. Корса вскоре поспешила вернуться за прилавок, а я с несвойственной мне прытью бросилась к окну. Стеклопакеты были распахнуты и свежий морозный воздух ворвался в спальню. Я с наслаждением вдохнула полной грудью. Ну, теперь и вещи можно разобрать. Рядом с дверью стоял огромный двустворчатый дубовый шкаф. Открыв створки, я почувствовала знакомый запах сушёной лаванды. Такой родной до боли аромат, навевавший мысли о доме, питерской квартире. О бабушке. При одном воспоминании об Алевтине Анатольевне сердце защемило, наполняясь тоской. Как же мне её не хватает. Как мало надо человеку для счастья. Лишь близкие рядом да крыша над головой. Я сдержала слёзы. Не хватало ещё расклеиться и начать вытирать сопли рукавом. Доктор Белл со мной бы не согласилась, уверяя, что боль и утрату нужно оплакать. А плакать я как раз устала, глаза из-за слёз болели, словно от кислоты. Погрязнув в тягостных думах, я машинально раскладывала одежду. И едва последняя кофточка заняла своё место на полке, в комнату постучалась Ника: – Элис?.. Закрой окно, пожалуйста. Как она только поняла, что окно я ещё не прикрыла? Наверное, из-под двери тянет. Я прикрыла окно и вернула шторы в исходное положение. – Входи, закрыла. Дверь с противным скрипом отворилась и Корса переступила порог комнаты. – Обустроилась? Всё в порядке? – проявила учтивость Ника. У меня складывалось впечатление, что подобное поведение владелице не характерно. А может, у меня просто разыгралось воображение. – Да, я уже вещи разложила. Корса по-птичьи наклонила голову. Прядь цвета корицы закрыла левый глаз Ники. Она убрала выбившуюся прядку пальцами, украшенными множеством серебряных колец. На изящных кистях тоже виднелись веснушки. – Всегда хотела быть рыжей, нравятся твои веснушки, – отметила я, стараясь быть милой. Владелица немного зарделась: – Мама называла их «поцелуями солнца», благословением богов… – произнеся последнее слово, её взгляд стал расфокусированным, а тело приобрело недавнюю статичность. По моей коже пробежался морозец, и он никак не был связан с холодом на улице, пусть в комнате и стало довольно зябко. – Пойдём обедать? – отмерла Ника. Я растерялась: – Мы куда-то поедем? Вновь послышался «жемчужный» смех Корсы: – Не-е-ет, у нас есть кухонька. Idziemy?13 Прекрасно поняв Нику, я кивнула: – Пошли. Чалис накрыла длинный прямоугольный стол без скатерти на троих. Кухонька оказалась вполне просторной кухней, с современным гарнитуром и не слишком вписывающимся в обстановку обеденным столом, будто украденным из средневековой таверны. Рядом с тарелками горели свечи в старомодных подсвечниках с причудливой резьбой. Пахло… лавром? – Лавр! Так вот, что это за аромат! Вы пельмени на обед сварили? – забывшись, ехидно поинтересовалась я. Однако Ника в очередной раз удостоила нас звучанием своего запоминающегося смеха: – А-а-х… нет, это свечи. Мы их делали с использованием толчёного лавра. Для защиты. Я с недоверием покосилась на Картер и не удержавшись спросила: – И как? Помогает? Чалис на полном серьёзе уведомила: – Если брать в расчёт недавние ограбления магазинов на нашей улице, когда пострадали почти все лавки… почти все, за исключением нашей. Мои брови в удивлении приподнялись: – То есть, всё дело в лавре? Картер и Ника переглянулись. Корса, словно объясняя очень отстающей студентке высшую математику, пояснила: – Разумеется, нет. У нас хорошая охранная сигнализация. Я снова посмотрела на Чалис. Та прыснула, я подхватила. Ну а Нике и повода особого для смеха не требовалось. На этот раз смеялись мы втроём. С учётом позднего времени (оказывается, я потратила около двух с половиной часов на складывание своей одежды), наш обед плавно перетекал в ужин. Паста с морепродуктами кончилась, и вместо опустевших тарелок, гадалка водрузила на стол большое блюдо с фруктами и сыром. Корса поднялась со своего стула и пройдя к кухонным шкафчикам, выудила из нижнего тёмную бутылку. – Тогда я достану бокалы, – заявила Картер и уже из верхнего шкафчика вытащила три бокала для красного вина. Я перевела взгляд на поставленную на стол бутылку. На стекле была заметна пыль, этикетка стёрта и разобрать надпись не представлялось возможным. С характерным звуком Ника откупорила бутылку. Вино омыло стенки прозрачных фужеров, наполняя их жидкостью вишнёвого цвета. «Цвета венозной крови» – мрачно подумала я и сама себя одёрнула. Что за странные сравнения? Мы чокнулись. Сделав глоток, я ощутила непривычную сладость на языке. Взяв за правило пить белое полусухое, столь плотное насыщенное вино вызвало противоречивые чувства. Да и привкус странный, точно пару медяков подложили в бокал. Не давая своей фантазии разойтись, я переключила внимание на разговор девушек: – Он правда просил кроличью лапку? – недоумевала Чалис. Корса скривилась: – К чему мне лукавить? Заявился, ключи в руках от машины вертит, одет с иголочки. А от вида лица его смазливого, так в горле запершило, уж больно был он слащав. Да и тон такой сахарный. Причём лапка ему нужна была настоящая! – Двадцать первый век, а эти щёголи всё лапки на удачу ищут, – неодобрительно покачала головой Картер. Я вмешалась, ядовито заметив: – Сказала гадалка. И тотчас прикусила язык. Может, не стоит язвить людям, которые предоставили тебе кров? Чалис отвечать колкостью не стала: – Верно, но мои карты мёртвых лапок не требуют, только живые руки. Картер улыбнулась уголками чуть вялого рта. Усталость отпечатывалась на Чалис всё больше. Изнеможение сказывалось и на мимике, и на позе, которую приняла Картер. Она подпирала волевой, квадратный подбородок рукой, а её веки были слегка прикрыты, будто бы свет доставлял ей дискомфорт. Корса провела кончиком указательного пальца по ножке бокала и внимательно посмотрела на меня, изучая. Под столь цепким взглядом я почувствовала себя неуютно и заёрзала на месте. Затем она обратилась ко мне: – У тебя есть предположения, что движет твоим мужем? Он жаждет мести? Ты разбила ему сердце? От последнего вопроса я опешила. Разбила ему сердце? Как можно разбить то, чего нет?! – Поверь, его шёлковое сердце набито опилками,14 не разобьётся. – Тогда, в чём проблема? Я невесело усмехнулась и отвела взгляд. Кто бы знал, кто бы знал… Остаток вечера прошёл спокойно, Ника и Чалис вернулись к обсуждению покупателей и клиентов. Я зевнула, дрёма наполнила голову туманом. Меня стало клонить в сон. Мне оставалось только пожелать хозяйкам хорошего вечера, да и доброй ночи, на всякий случай. Войдя в спальню, я с облегчением стянула с себя джинсы и захватив из шкафа полотенце, направилась в душ. А вот ванная и, правда, была скромных размеров. Синяя плитка с восточным орнаментом кое-где откололась. Зеркало выглядело так, словно в него не очень-то и любили смотреться. Мне захотелось его протереть. Вода в душе текла неохотно, а о горячих струях, что были моим ежедневным ритуалом перед сном, и мечтать не приходилось. После ледяного душа моя кожа покрылась мурашками, я поспешила завернуться в полотенце. И в тот момент пожалела, что проветрила комнату, воздух в спальне прогреться не успел. В Лондоне и так с отоплением проблематично. Комнату освещал лишь торшер, что отбрасывал жутковатые тени. Стараясь не думать о них, прошлёпала босыми ногами к шкафу. Я облачилась в вытянутую белую футболку до колен и стянув тяжёлое покрывало со своей кровати, забралась в холодную постель. Туманный рассвет ощущался влажным прикосновением ветра к коже. Роса каплями блестела в траве. От небольшого озера веяло тиной. Я стояла одна у воды, и моё тело продрогло в утренней сырости. Гул приближающейся толпы привлёк моё внимание, я обернулась. По широкой, каменистой дороге, шли одиннадцать девушек подталкиваемые в спины разъярёнными мужчинами. Несчастные, облачённые в пышные платья, медленно направлялись к озеру, склонив головы, будто они покорились своей судьбе. Руки у дев были связаны за спиной. Меня словно парализовало, и я не могла ступить и шагу в сторону. Оставалось, только быть молчаливым свидетелем столь очевидной расправы. Моего присутствия никто не заметил. Неразборчивые возгласы перерастали в более связную речь. Язык угадать сложно, но шипящие звуки и знакомые слова наводили на мысли о польском. Девушек посадили в лодки, причаленные у берега. Когда лодки достигли центра озера, я смогла разглядеть только как белые точки падают в воду, явно не по своей воле. На глаза навернулись слёзы, дышать становилось трудно. Запах тины вызывал головную боль. Некоторых жертв, чудом не утонувших, возможно их воздушные юбки спасли им жизнь, вернули в лодки и на берег прибыло всего пять. Лицо одной из них, мне показалось смутно знакомым и когда я встретилась с ней взглядом, по моему телу прошли мурашки. Казалось, она смотрела прямо на меня. Проснулась я в холодном поту, не осознавая толком, где я нахожусь. От чьего-то прикосновенья я негромко вскрикнула и села в постели. Ника сидела возле меня. – Кошмар приснился? – с неподдельным беспокойством в голосе она спросила меня тихо. Я кивнула и тут же нахмурила брови. Сон. Выжившая девушка из ночного кошмара была похожа… на Корсу. Ника наклонилась ко мне, поправляя одеяло. Серебряная оправа её кулона заблестела в свете торшера. Обе половины стеклянного сердца были наполнены алым доверху. Глава III Тревожный звонок Я думал, что он умер в одиночестве Уже очень давно…15