– Так они с Лизаветой Андревной лучшие подружки, правда в основном по телефону, кажется мама один раз только в гости к твоей приехала, осталась в не особом восторге от Соединенного Королевства. Потому наши мамы решили остаться друзьями по переписке, – интересные новости получаются. – А где она именно сейчас живет? Чем занимается? У неё есть семья? – обрушила я град вопросов на бедную одноклассницу. Казалось, собеседница находится в раздумьях. Выдержав длительную паузу, Маша соблаговолила выдать краткий ответ: – В особняке под Лондоном, цветы выращивает, – бросила небрежно подруга, – одуревший фиброзно-мышечный орган грозился оставить меня без оного. – Хорошо, а я могу узнать её фамилию, если ты конечно в курсе? – тревожно задала я столь волнующий меня вопрос, чувствуя, что сознание вот-вот канет в спасительную тьму. – Андерсон, – просто выстрелила мне этим сообщением в голову, красноволосая одноклассница. Бум. Трубка выпала из недееспособных рук и моё тело не преминуло последовать за сотовым. Сколько прошло с тех пор, как я приняла горизонтальное положение на дорогом паркете, представить сложно. Джозеф стоял возле меня на коленях, озадаченно разглядывая меня через фирменные очки, и я отлично помнила, что данный аксессуар был без диоптрий. Позер. Привычным движением длинных пальцев, муж зачесал упавшие ему на лицо каштановые волосы назад. Почему он стал не актером, а врачом? Все задатки есть. Театральность в каждом, даже довольно обыденном жесте. – Ты в порядке? Почему на полу? – Более умного вопроса в светлой голове благоверного не нашлось. Я ответила ему злым взглядом и мрачно процитировала известного героя, не менее популярного в Советском Союзе мультфильма: – Меня уронили! – Я предприняла не самую удачную попытку покинуть прохладный пол. Оглядев муженька с недовольством, слово он и являлся причиной моего спонтанного падения, я плюнула на наше с ним военное положение и опираясь о его не самые надежные в этом мире плечи, поднялась на ноги. Уже смотря на Джо с высоты собственного роста, я сощурила глаза и окончательно смирилась с собственным решением сломать свою жизнь: – Как моя мама? Ей понравился мой кофе? А печенье она попробовала? Я так старалась угодить моей дорогой матери, столько лет она была пропавшей без вести, – я задержала дыхание. Джозефу несомненно паркет был по душе. Похоже расставаться с ним он не собирался в ближайшее время. Сев по-турецки, он невесело протянул: – Твоя мама, – вежливая холодная улыбка мужа дрогнула, красивое лицо исказила гримаса гнева и негодования – Ты! Скажи, ты была в курсе, когда мы встречались? А когда сыграли свадьбу? Всё ведь нарочно, не знала, как ещё к ней подобраться! – Он наклонился ко мне, скользнув вперед загорелыми руками по полу, с совершенно звериным выражением лица. – Ты…Я поверил тебе…Влюбился, женился чёрт побери! Мне было плевать на твоё происхождение! Я даже дал тебе возможность не работать! А что взамен?! – Его зрачки расширились, огоньки света от включенного в углу спальни торшера, сверкали в его глазах недобрым блеском, казалось каждый мускул его тела напрягся, словно у гепарда, готовившегося к броску на антилопу. Не хочется быть антилопой. – А взамен, моя дорогая, ты лишила меня и матери, и жены, и нормальной жизни. Сделала меня каким-то извращенцем, – после этих слов, напряжение пронизывающее каждую клеточку его естества исчезло: плечи безвольно опустились, лицо расслабилось, во взгляде отражалась только боль. Ненависть и ярость утихли где-то на глубине этих голубых льдинок глаз. Пропустив мимо своих ушей фразу о счастливой жизни домохозяйки, о коей я не просила, спокойно обошла Джо и села на паркет, расположившись позади мужа. Затем обняла его, прислонилась к широкой спине, потёрлась о неё щекой, стараясь вложить в этот жест всю свою любовь и нежность, что ещё теплились в сердце. Мой голос прозвучал надломано, треснуто и казалось принадлежал другой женщине: – Я узнала об этом только сейчас, увы помню, что твоя родная мать погибла, когда тебе было всего шесть…Мне так жаль…Но брак со мной не делает тебя…Неправильным. Думаю, Элизабет сказать стоит, – муж до этого абсолютно спокойно меня слушавший, вдруг резко отбросил мои руки и подскочил на ноги: – Ни в коем случае! Слышишь? Не смей ей об этом говорить! – Возможно, во время падения, я сильно приложилась головой, и потеряла суть нашего разговора, а потому мне пришлось уточнить: – Собственно, а когда ты сам об этом узнал? И как? А? – Теперь мы поменялись местами: я была на полу и нападала, Джозеф стоял и защищался. Отступив от меня на шаг по направлению к двери, он рассмеялся: – А когда подруга из России мою, прости, твою маму навещала, такая интересная женщина, с английским у неё конечно беда, но слова Алисочка и её жест в сторону моего скринсейва на телефоне сказали многое. Так что, пришлось убедить, как её Олгу? – Неправильно он произнёс имя матери моей некогда близкой подруги, – в том, что общение с ней и её визиты довольно сильно травмируют Элизабет. Может мама и догадалась конечно, но виду не подавала. А навести справки для подтверждения моей гипотезы не составило сейчас труда, – да уж, это точно. Холоднее моей свекрови и одновременно моей же матери только айсберг в Арктике. Я не дала Джозефу продолжить, остановив выставленной вперёд ладонью: – А зачем? Для чего тебе было отваживать Ольгу Алексеевну? Рассказал бы мне, могли после обсудить и с мамой? Может оно только и на пользу бы пошло? – Я совершенно не понимала мотивов странного поведения моего мужа. Для чего так изводить себя и усложнять жизнь? Но ответ мне не понадобился, он озарил ужасной догадкой мою и без того больную голову, – наследство. Чарльз умер, его жена являлась наследницей всего состояния, Джозефу приписывалась лишь малая часть, особняк с землёй уходил во владение моей матери. – Неужели, тебе мало было денег? Ты так сильно испугался, что мамочка на радостях, оставит всё мне? – Я захохотала. – Она? Серьёзно? В этом ты ошибаешься – Джо с жалостью взглянул на меня, и тихо произнёс: – Это ты недооцениваешь силу материнской любви, – и я словно подхваченная неведомой силой, практически взлетела с паркета и устремилась к выходу из комнаты. – Ты куда? – Спросил он мою удаляющуюся спину. Но я уже не внимала его словам и кричала, перегибаясь с перил огромной лестницы, мой голос эхом разнёсся по полупустому дому: – Маменька! Глава III Разбитое зеркало После продолжительного и совершенно непродуктивного разговора с прародительницей, во время которого она скурила добрую половину пачки тоненьких ментоловых сигарет, я сорвала окончательно свой голос и хрипела как собака, а Джо мрачно сидел в кресле храня удручающее молчание. Мне пришлось принять, казавшееся в тот момент единственным правильным, да что там правильным, единственное возможное решение – надо уходить. Срочно, прямо сейчас, иначе я не знаю, что со мной будет. Мне невероятно быстро удалось снять апартаменты прямо в центре Лондона, хорошо у меня был отдельный счет, который у меня копился ещё до начала нашей с Джозефом счастливой семейной жизни. Дрожащими руками я собирала в большую черную дорожную сумку свои пожитки. Всё самое ценное было бесцеремонно брошено в её недры. Остальное я заберу потом или попрошу Еву, чёрт, можно же было уехать к ней. Ни к чему сейчас жалеть деньги. Мне нужно некоторое время побыть одной и привести свои мысли в порядок. Я вылетела из фамильного гнезда и впрыгнула в кабину приехавшего кэба. – В Сити пожалуйста, улица Флит-стрит, – хотя я не была уверена на сто процентов, что Флит-стрит относится к району Сити. После того как водитель узнал адрес, я осознала, что в суете даже не указала точку прибытия в приложении, растяпа. Вечер был уже поздний, начался дождь. Капли красиво ложились на стекло, а слёзы стекали по моим щекам прямо в ворот наспех надетого свитера. Я прикрыла глаза, стараясь успокоится, скоро я буду одна. Нужно позвонить бабушке по приезду. С этими мыслями мне удалось задремать под размеренную дробь капель, бьющих по окну машины. Незнакомые стены встретили меня серой пустотой, хозяева апартаментов спрятали связку ключей в небольшом ящике с кодовым замком, прикреплённом у входной двери. Чему я была несказанно рада, общение с незнакомцами не входило в мои планы на остаток этого не самого лучшего вечера в моей жизни. Откровенно говоря, он являлся самым худшим в моей жизни. И это если учитывать тот незабываемый урок математики в третьем классе, когда я описалась при всех. Надо отдать должное Алевтине Анатольевне – с неимоверно сдержанным и спокойным видом она пришла за мной в класс, и пресекая любые смешки со стороны одноклассников вывела за руку прочь из этого детского ада. Но что мешало на следующий день самым злым существам на свете – сборищу девятилеток из разных слоёв общества Петербурга придумывать к моему имени различные прозвища, в связи с недавними событиями? Правильно, ничего. А оказалось продолжений к «Алиске», да ещё так коротко и ясно характеризовавших минувший инцидент, оказалось великое множество. Я не могла не позвонить бабушке. В душе я прекрасно понимала, что такого бесконечно любящего меня человека не стоит тревожить новостями о происходящем в семье Андерсон. Но и какой-то частью своего сердца я чувствовала обиду. Столько времени разгадка к местоположению моей матери была так близко, приложи хоть толику усилий, моя пробивная бабуля давно бы её нашла. Но возможно её печаль и боль были сильнее моих и Алевтине Анатольевне было гораздо проще находиться в счастливом неведении. Жаль отца нет. Что же, Алиса Игоревна, не раскисайте. Я попыталась дозвониться до бабули. В ответ раздавались противные гудки. Может быть спит уже? Время – начало одиннадцатого. Обычно моя бойкая старушка ещё развлекает себя лишёнными всякой смысловой нагрузки детективными сериалами, как раз активно транслирующимися по телевизору в это позднее время. Я предприняла ещё одну тщетную попытку. Ответ на телефонной линии не изменился. Устало вздохнув, я отложила бесполезный аппарат в сторону. Вещи я оставила в коридоре, не нашла в себе сил их разобрать. Кухня порадовала светлой краской, цвета яичной скорлупы, симпатичным гарнитуром и конечно новенькой блестящей кофе-машиной. Я улыбнулась мысли об утреннем кофе. Открыв, как я предполагала пустой холодильник, осталась приятно удивлена. Бутылка белого полусухого заботливо дожидалась нового хозяина апартаментов. То, что доктор прописал. Потянувшись вверх, я выудила из шкафчика обычный прозрачный бокал под белое вино. Я щедро плеснула себе из заранее открытой не без труда бутылки, немного маслянистой жидкости. Прямо с бокалом в руке я прошествовала в спальню. Пройдя в белую, обставленную как в гостиничном номере комнату, я слишком сильно хлопнула дверью. Спрашивается зачем, если я одна? Дело привычки. На это безрассудное действие за стеной раздался громкий звон, звук разбитого стекла. Медленно открывающаяся с жалобным скрипом дверью, представила мои глазам нерадостную картину. Зеркало, находящееся ранее на стене, в тяжелой деревянной раме, рассыпалось блестящими в приглушенном свету осколками. Урон новому жилью уже нанесён. Так всегда с моим приходом в чей-то дом, в чью-то семью, в чью-то жизнь. Убирать беспорядок тоже не хотелось. Последствия этого хаоса я устраню завтра. Завтра. Лучи пробивались сквозь тонкие шторы, которые перед провалом в сон я задёрнуть конечно же забыла. Кровать оказалась мягче, чем я привыкла, но уснуть в итоге удалось. И вновь на часах начало одиннадцатого, хорошо хоть утра. Потягиваясь, я отправилась варить дивный чёрный напиток, не думая о том, что зёрен кофе может и не оказаться в квартире. Под ногами что-то хрустнуло. Зеркало. Тапочки с пушком уберегли мои стопы. Говорят, разбитое зеркало к беде. По мне, так сами осколки – это уже беда. Попробуй собери, потом будешь целый год на их остатки наталкиваться. Проигнорировав проблему, я возобновила свой путь на кухню. Бабушка не перезванивала? Взятый в руки смартфон огорчил пустым экраном. Не нравится мне это. Моя бабуля представляла собой редкий гибрид совы и жаворонка. Допоздна смотрела телепередачи, а в шесть утра уже бодро мешала всем спать. Откуда только силы брались в столь почтенном возрасте. Я нахмурилась и попытала счастья услышать родной голос ещё раз. Вновь гудки. Соседке может позвонить? Сначала кофе. Надо успокоиться, возможно забыла зарядить или просто засунула в сумку куда-нибудь поглубже. Порыскав немного в недрах кухонных шкафчиков, я добыла дары Колумбии. Открыв упаковку и вдохнув чудесный запах зёрен, я приступила к освоению кофе-машины. Техника на удивление не оказала ни малейшего сопротивления. Услышав мерное жужжание, я удовлетворенно улыбнулась и опустилась в светлое кухонное кресло. Внезапный звонок телефона умудрился меня напугать, «неизвестный номер». В ожидании самого худшего, я просипела в трубку: – Алло? – На том конце провода раздался неясный гул, затем мужской грубый голос по-русски спросил: – Алиса Игоревна? – Сердце ухнуло вниз. – Да, – подтвердила я. Мужчина вздохнул: – Алевтина Анатольевна Стрельникова кем Вам приходится? – Уже мягче произнёс незнакомец. Я почти плача, негромко промолвила: – Бабушкой, – желание не слышать голос этого мужчины накрыло с головой. – Алиса Игоревна, примите мои соболезнования, Ваша бабушка скончалась вчера вечером… – Мобильный с глухим стуком упал на деревянный стол. Из трубки ещё разносилось что-то невнятное, поэтому я прервала эти неясные звуки. Вот и всё. Я осталась одна. Зеркало, меня предупреждало. Бессильно всхлипнув, я зарыдала. Глава IV Похороны Забирать тело моего самого дорогого человека на свете, я отправилась одна. Джо я сообщать не стала, драгоценной маменьке тоже. Если за столько лет она не удосужилась даже оповестить свою матушку о том, что находится в добром здравии, то и знать о смерти Алевтины Анатольевны не достойна. Я всегда любила перелёты, но в этот раз я еле заставила себя подняться на борт самолёта, летевшего из Гатвика в Пулково. Я не могла уснуть, не могла читать, не могла больше плакать. Лишь тупо созерцала изображение пальмы на журнале, торчащем из кармана сиденья впереди меня. В пять тридцать утра зевая, я уже волочила чемодан вслед за собой, а точнее тем, что от меня осталось. Петербург встретил меня ослепительным солнцем, ветра не было, воздух ещё не успел прогреться, это мог быть такой прекрасный день. Ком в груди нарастал. Колодец, абсолютно типичный для Санкт-Петербурга отразил звук моих шагов и стук колёсиков моего дорожного друга. Даже на родную дверь парадного смотреть было грустно. Протащив чемодан по пролётам, я вкатила его внутрь опустевшей без хозяйки квартиры. Этот запах, воздух родного дома, наполнил мои лёгкие. Никто не встречает меня, не усаживает за стол в попытках накормить свежеиспечёнными пирожками. Дома больше нет. Я спустилась по стене на пол. Я не представляла, как я буду собирать в последний путь человека, который меня вырастил. Перебирать её вещи, подыскивать подходящий наряд для такого случая. Я вытащила непослушными руками мобильный. Маша почти сразу взяла трубку: – Алло? – Знакомое меццо раздалось в динамике. – Маш, ты ещё в Питере? – Забыла я поприветствовать подругу. Скорее всего напуганная моим голосом, Мария настороженно поинтересовалась: – Да, но завтра возвращаюсь в Москву. Алиса, что-то случилось? – Тревожный голос одноклассницы мне давал ощущение поддержки. – Маш…Не имею права просить, но задержись пожалуйста. Я покрою издержки, только не уезжай. Бабушка умерла, – на последних словах мой голос сорвался на всхлип, грозивший перерасти в полномасштабное рыдание. Прошу, Боже, пусть она останется. Бог, Вселенная, все кто мог меня слышать – услышали. – Господи, мне так жаль, не могу поверить. Только недавно её видела. Конечно я задержусь. Тебе нужна помощь? Где ты? – Нервно затараторила Маша. – Я дома. В квартире бабушки. Приезжай скорей, – и без сил я оборвала звонок. Госпожа Романовская явилась ровно через сорок минут после окончания нашего с ней недолгого разговора, судя по пакету, сжимаемому её дрожащими бледными пальцами, она заходила в магазин. Пакет был небрежно оставлен на полу. – Алис, чем я могу помочь? – Подруга наклонилась ко мне с явным намерением обнять, закрыв мне при этом обзор завесой из красных волос. Я старалась не сравнивать её с Евой. И ведь было же сходство, даже в чёртовых рыжих волосах. Мягко оттолкнув подругу, я также по стеночке вернулась в вертикальное положение. – Надо похороны организовать, тело выдадут послезавтра, нужно подготовить одежду, заказать гроб и… – Закончить предложение я не могла, слова растворились в несдерживаемых всхлипываниях, превратившихся в отчаянный вой. В дверь постучали. – Сиди, я открою, – одноклассница бросилась к входной двери. Я смогла лишь повернуть голову в её сторону. На пороге показались размытые очертания женщины. Я вытерла предательские слёзы и силуэт незнакомки стал чётче, судя по всему представлял собой соседку по лестничной площадке. – Ох, Алисочка, горе то какое. Я дура старая сразу хотела тебе позвонить, но меня заверили, что врачи сами тебя оповестят. Такое горе, такое горе… – Причитала старушка. Я очень медленно двинулась в сторону соседки. – Ульяна Марковна, отчего бабушка умерла? Что врачи сказали? – Глухой, хриплый голос не мог быть моим. По испещренной морщинками коже пожилой женщины покатились слезинки: – Деточка, уж я пыталась дознаться до них, звонила всё в больницу, но они только про какую-то аризму или авизму говорили…Что-то лопнуло у Алевтины в голове вот и померла она, – бедная старушка затряслась в рыданиях. Аневризма. Так и не сделала она МРТ, просила же. Я скрыла своё опухшее от бесконечного потока слёз лицо. Я ошибалась. Худший день в моей жизни был сегодня. Спустя опрокинутый внутрь целый пузырёк пустырника, переведённую коробку бумажных салфеток заботливо купленную Машкой, я наконец-то выбрала для бабушки светлое платье, туфли в тон и тонкий кремовый пиджак. Сама я по дому передвигалась замотанная в бабушкину любимую шаль, которая к слову пропахла насквозь запахом лаванды, из-з привычки пожилой женщины всюду подкладывать пакетики саше с этими сушёными цветами. Да и сами сухоцветы лаванды украшали многие уголки квартиры. Разве что в ванне их не было. Ком в горле никак не уходил. Глаза на мокром месте. И что? Теперь так будет всегда? Мария свято верила, что нет. Боль стихнет, время залечит, затянет образовавшуюся с уходом бабушки дыру в сердце. Проблемы с обретённой матерью, нависшей угрозой браку с Джозефом, затерялись где-то глубоко, и наружу проскальзывало лишь их призрачное отражение. Я опустилась на пол, плотнее замоталась в шаль. Телефон жалобно играл мелодию входящего звонка где-то в коридоре. Вставать и следовать зову смартфона не было никакого желания. Я продолжала изучать стену напротив меня, украшенную старыми обоями в цветочек. В комнату вбежала Машка: – Алис, возьми, не твой ли муж? – Протянула мне подруга осточертевшее средство связи. Издав горестный вздох, я всё же взяла телефон: – Да? – Резко прозвучал мой голос. – Милая, у тебя всё хорошо? – Милая?! Благоверный молодость вспомнил, или просто сильно приложился обо что-то головой после моего побега? – Да, Джо. Если не считать смерти моей самой родной женщины на свете, то я в полном порядке, – и оборвала звонок. Даже выключила мобильный. Ну его к чёрту. И Джозефа, и телефон. – Пойдём куда-нибудь, выпьем кофе. Я не могу больше находиться в этом доме, – обратилась я к однокласснице, вставая на ноги. – Да, да конечно. Пойдём, дай мне только пять минут, – засуетилась Мария. Мне срочно нужно на воздух. Смена обстановки, две огромных чашки капучино привели меня хоть немного, да и ненадолго, но всё равно в некое подобие адекватного состояния. Тёплый вечер поражал полным отсутствием радости. Даже тому, что нет дождя. Но мне казалось, гроза была бы сейчас очень даже к месту. По крайней мере было бы меньше улыбчивых и смеющихся лиц на Невском. Мы с Машкой уныло плелись домой пешком. Войдя в квартиру, я сразу незаслуженно в адрес Марии буркнула: – Я спать. Спокойной ночи, поговорим утром. Я лягу в бабушкиной спальне, занимай мою, там уже постелено, – и не дождавшись ответа поспешно удалилась в комнату. Мне казалось, что бабушка и не умирала, она просто убиралась на кухне, пока я решила поваляться перед сном в её кровати, как в детстве. Глаза от слёз уже болели. Пошарив рукой в ящике прикроватной тумбочки, я нашла снотворное Алевтины Анатольевны. Быстро проглотив спасительную таблетку, я стала засекать положенные двадцать минут, спустя которые лекарство должно было меня погрузить в страну Морфея. События, в последние несколько дней, пронеслись для меня отрывочно, словно я наблюдала за собой со стороны. Может ничего и не было? Я открою утром глаза, а бабушка готовит завтрак и причитает: «Алисочка, девочка, ты так похудела в своём Лондоне». Издав последний тихий всхлип, я погрузилась в беспокойный, полный тревоги сон. Проснулась я среди ночи от капель дождя, невероятно громко барабанивших по оконному стеклу. Опираясь руками о подоконник, в открытое окно смотрела моя бабушка. – Ба? – негромко произнесла я в темноте. Женщина повернула ко мне голову, как всегда с собранными волосами в аккуратный пучок на голове. Её улыбка была печальной, но в тоже время полной нежности: – Алисочка, ты чего так рано проснулась? – Я не могла поверить в происходящее. И правда, всё это дурной сон. Я торопливо стянула с себя одеяло и встала с кровати. – Да дождь разбудил, льёт как из ведра, – я поёжилась от ветра, и мне очень хотелось закрыть уже это чёртово окно. Я направилась к бабушке, но не успев до неё дойти, хорошо поставленный голос преподавательницы меня остановил: – Дорогая, подожди. Мне пора уже, и так задержалась…Люблю тебя бесконечно, – и с этими словами она села на подоконник, развернулась, высунув ноги в проём, и спрыгнула в черноту за окном. Я окончательно проснулась от своего крика. Вода стекала на пол с подоконника, я забыла закрыть проклятое окно вечером. На часах пять тридцать. Новодевичье кладбище в столь мрачную погоду выглядело удручающе. Стоя в черном мятом платье, которое моя бабушка конечно же не одобрила бы и спрятав свои опухшие красные глаза за широкими темными очками, ни сколько меня не украшавшими, я наблюдала за тем, как гроб из вишневого дерева с телом моего самого дорогого человека, скрывается за пахнущей сыростью землёй. Маша держала меня под руку, чтобы я не кинулась в след за бабушкой. От отпевания в церкви мы отказались, обе боялись этого не пережить. Точнее Мария не была уверена, что я не потеряю сознание прямо во время службы. А потому лучше не рисковать. Как можно смириться с утратой? Пройти все стадии горя? А что потом? На могиле образовался небольшой холмик, к которому я очень медленно приблизилась и водрузила на него несколько розовых гвоздик. Это были любимые цветы Алевтины Анатольевны. К нашей скромной процессии присоединилась Ульяна Марковна. Она промакивая старым платком выступившие слёзы, добавила к моему букету два нежных белых пиона. Наверное, привезла с дачи. Школу я даже оповещать не стала, эгоизм чистой воды, но сил всем этим заниматься и выслушивать соболезнования у меня не было.