– Что вы намерены делать? – спросил доктор сыщика после паузы. – Допросить Михаила Ивановича Янковского. – Поедете во Владивосток? Далеко… – Сам не поеду, пошлю помощника. Он как раз сегодня прислал телеграмму из Иркутска. Просится сюда. Пусть навестит пана Михала и снимет с него показания. – Если пан Михал, конечно, захочет их дать, – скептически заметил Онкель. – Срок давности за шалости с липовым паспортом уже вышел, – резонно заявил сыщик. – Теперь можно и сознаться. Понятно, что Сайтани избежал тогда погони и спасся. Теперь он убивает людей в вашем городе. Пора это прекратить. Затем собеседники расстались. Онкель ушел в полицейское управление, а Лыков остался ждать своего помощника. Уссурийский след, неожиданно появившийся в деле, обеспокоил коллежского советника. Где Казань и где Владивосток? Какая тут связь? Но почерк убийцы так же характерен, как и данные бертильонажа. Есть такой человек, который владеет необычным оружием. Кривое волнообразное лезвие, малый размер клинка, техника нанесения удара – все совпадает. Мало ли что придумали китайцы? Скорее всего, это восточные штучки, которым сотни лет. Однажды на Сахалине на Лыкова охотились японские садовники-синоби. Такие садовники, что голову срежут заместо куста… У них в арсенале были столь загадочные предметы, что сразу и не догадаешься, для чего они.[30] Может, диковинная гизарма тоже оттуда? Пусть Азвестопуло разведает. Он телеграфировал, что допрос Комова ничего не дал. Вор темнил, и довольно наивно. Устал от каторжных работ и решил проехаться за казенный счет в Казань. На самом деле про икону Ананий ничего не знал. Обещал поискать на совесть, вдруг да повезет? Нашел о чем говорить, тварь, о совести. Еще одна мысль занимала сыщика. Шиллинг раскололся и выдал Оберюхтина. Тот действительно лазил в Богородицкий собор. Что дальше? На очной ставке «иван» будет все отрицать. Он в семи водах варенный, повидал такое, что и не снилось обычному человеку. Два побега с каторги, ходки по тайге, бои с бродягами в тюрьме и с туземцами – на воле… Человек знает все притоны от Каторжной слободы во Владивостоке до Проточного переулка в Москве. Чем ты его прижмешь? Рассмеется в глаза. А без признания обратника как найти пятого? Этот пятый теперь сильно занимал сыщика. В самом деле, Иона Оберюхтин, какой бы он ни был «иван» и авторитетный головорез, для Чайкина ровня. Однако, по версии Лыкова, во главе предприятия стоял кто-то особенный, кого побаиваются остальные участники «кражи века». Да и не по уму Ионе столь сложный замысел. А найти покупателя? Это же надо суметь пробиться к людям, которые запросто выложат миллион за дониконианскую икону. Оберюхтина к ним и на порог не пустят. Он не игрок в такой партии, только посредник между главным организатором и исполнителями. Так, все вроде бы верно. И что теперь делать? Тут явился Делекторский и доложил, что вор Шиллинг надежно упрятан. Алексей Николаевич провел помощника в морг и показал труп смотрителя. Околоточный бесцеремонно залез пальцами в рану, обследовал ее и опешил. Долго разглядывал и так и сяк, вздыхал и морщился. Потом заявил: – Как недоучившийся медик, могу авторитетно сказать, что таких ран не бывает. Его убили одним движением кисти. Но разрез зигзагообразный в двух плоскостях. Это невозможно! – Однако мы с вами оба наблюдаем, что возможно. Делекторский покачал головой: – Нет такого ножа! – А рана есть. – Что говорит доктор Онкель? – Он рассказал очень любопытную историю. И коллежский советник сообщил помощнику то, что узнал от доктора. Никита Никитич задумался. – Уссурийский край… Там древняя китайская культура. Люди порох выдумали. Могли и какой-то необычный клинок изобрести. – Могли. Я тоже на них подумал. – Что решили, Алексей Николаевич? Надо ехать, колоть Янковского. – Пошлю телеграмму в канцелярию Александровского централа, – ответил питерец. – Там сейчас мой помощник коллежский секретарь Азвестопуло. Он снял показания с Анания Комова и просится сюда, мне в помощь. А поедет во Владивосток. – Верно, – одобрил надзиратель. – Ему оттуда всего две тысячи верст до океана. А нам отсюда – семь. Но что будем делать мы с вами? Ждать, пока ваш помощник выяснит что-то важное? А до той поры сидеть сложа руки? – Будем вести дознание со своего конца. – С какого? – насмешливо поинтересовался Делекторский. – Сами говорите, что Оберюхтин – кремень и ничего не скажет. Может, я все-таки попробую расколоть молодца? Если проявить настойчивость, и кремень сломается. – Дайте подумать, Никита Никитич, – вздохнул сыщик. – Дело трудное, надо покрутить в голове. – Ну, крутите, – начальственно разрешил надзиратель. – Да, чуть не забыл! Там Васильев вас разыскивает. Они покинули госпиталь и поехали в полицейское управление. Алексей Иванович увидел командированного и обрадовался: – Нашлись! А то вице-губернатор сейчас придет. – Зачем? – Он вам сам скажет… Тут дверь распахнулась, и боком вошел Кобеко. Он долго молча жал руку сыщику и смущенно улыбался. Потом заговорил: – Алексей Николаевич! Разрешите от лица казанской администрации поблагодарить вас за совершенный подвиг. – За что? – поразился Лыков. – За подвиг. И не побоюсь этого слова, ей-ей! Такую банду изловить. Недавно приехали, и вот! Побольше бы таких командированных из столицы. Я уже доложил рапортом на имя министра. Отметил вашу деятельность. Теперь вопрос: а как мы, казанцы, можем отблагодарить вас? В рамках нашего скромного бюджета, конечно. Питерец смутился. Ох уж эти провинциальные бюджеты. Стрижевский уехал на два месяца лечиться, Кобеко остался за него и тащит воз. А сам живет где-то на Второй Горе, где снимает квартиру. Казенное жилье в Казани полагается только губернатору. Служебного выезда Кобеко тоже не положено. И статский советник каждое утро ездит в кремль за свой счет на извозчике. – Даже не знаю, что сказать. Хотя… Не могли бы вы, господа, угостить меня национальной татарской кухней? Говорят, она интересная и отличается от кавказской. На лице вице-губернатора отразилось облегчение. Гость не запросил лишнего. Кобеко повернулся к полицмейстеру: – Алексей Иванович, накормим? – А то, Дмитрий Дмитриевич. – Где у нас всего вкуснее? – У Абдулбадигова на Сенной площади. – У Абдулбадигова? – удивился статский советник. – Садыка Шахиахметовича? – Точно так. – Он же торговец коврами. – А еще держит тайный караван-сарай, – пояснил Васильев. – В котором такая же секретная чайхана для постояльцев. – И почему мы это ему дозволяем? Пусть купит промысловое свидетельство. – У меня с ним сделка. Абдулбадигов – человек авторитетный в татарских кругах. Но при этом умеренный магометанин… Если можно так выразиться. Он не одобряет идей панисламизма, которые, как вы знаете, пролезают в татарский мир с Востока. Садык Шахиахметович сообщает мне о таких веяниях. А я ему за это послабления делаю. Вице-губернатор одобрил действия полицмейстера. Все трое заговорили о панисламизме. Эта угроза всегда витала в воздухе, то слабея, то усиливаясь в среде крайних элементов. После манифеста 1905 года в Нижнем Новгороде, прямо во время ярмарки, прошел первый мусульманский съезд. Политическая полиция очень им интересовалась. Были подозрения, что на съезд съехались радикальные силы. Оказалось, что казанские чиновники в курсе этих событий. И ведут четкую и грамотную политику противодействия экстремизму, но не исламу. Разговор продолжался долго. И Кобеко, и Васильев показали высокий уровень государственного мышления. В городе со значительным мусульманским населением, с сильным духовенством они искали золотую середину. Без оголтелости, но и без излишней либеральности. Казанцы рассуждали о пантюркизме, об угрозе большой войны, разбирались в высокой политике на Востоке. Лыков был приятно удивлен. День прошел в хлопотах, а вечером трое чиновников явились на Сенную площадь. Торговля уже закончилась, меж лавками без дела слонялись сидельцы, косясь на нечастых здесь русских гостей. Хозяин подпольного караван-сарая поначалу смущался. Он впервые принимал у себя исправляющего должность начальника губернии. Строго говоря, уехавший Стрижевский тоже был «и.д.». А Кобеко получался «и.д.» в квадрате… Но на столе быстро появились закуски, и беседа приняла оживленный характер. Абдулбадигов незаметно подкинул бутылку водки, что еще больше развязало языки. Хозяин посидел из вежливости пять минут и удалился, сославшись на дела. А гости ослабили пояса и вкусили от души. На столе оказались шулпа из говядины, казылык[31], тутырма[32], отварные говяжьи хвосты, кыстыбыи с картофелем (похожи на чебуреки, только нежареные), выпечка с мясом и чак-чак. Все было вкусное и сытное. Лыков, хорошо изучивший Кавказ, пробовал и ахал: сравнение было в пользу татарской кухни. И лишнего перца не кладут, и вообще… Отдохнув как следует, гости поблагодарили хозяина и отправились по домам. День закончился без приключений. Глава 9 Пауза Утром Алексей Николаевич устроил очную ставку Шиллинга с Оберюхтиным. Как он и ожидал, «иван» только посмеялся над словами немца. Слово против слова – это не доказательство. Делекторский попытался стращать обратника, что еще больше его рассмешило. Дознание зашло в тупик. – Ну что, Никита Никитич. Смешно было надеяться на другой исход. Парень прожженный, улик против него нет, – резюмировал неудачу Лыков. – И как мы поступим? – Будем ждать вестей из Владивостока. Там кончик нити. Азвестопуло хоть и молод, но уже опытен. Надеюсь, он за него ухватится и вытянет нам что-нибудь. – А мне пока чем заняться? – Помогите своим товарищам в дознании по банде Варехи. Там дел хватит всем. – А вы? – Я? Поеду в Свияжск. – Как так? – удивился околоточный. – Ну, пауза. А тут такой волшебный город. Не желаете со мной? На хищном лице Делекторского мелькнула брезгливая гримаса: – Боженьку там надеетесь услышать? Без меня. Лыков уплыл на пароходе в Свияжск. Он гулял по удивительному месту два дня и не мог налюбоваться. Начальство далеко, а Бог, казалось, тут действительно ближе, чем где бы то ни было. Сказочный город, украшенный старинными храмами, протока с веселым названием Щука, гудки пароходов и сдержанный гомон паломников… Удивительно спокойное место. Когда-то жизнь била здесь ключом. Свияжск был заложен в 1551 году как базис для русских войск, идущих на Казань. Отсюда до нее двадцать пять верст по воде и тридцать восемь по суше. Тут копили силы для последнего, решающего штурма. А теперь все в прошлом. В городке нет ни заводов, ни даже мастерских. Две с половиной тысячи обитателей уездной столицы заняты рыбной ловлей, еще они вяжут сети. Других дел, кроме мелкой торговли, не заведено. В Свияжске два монастыря – мужской и женский, пять храмов, двухклассное училище для мальчиков. Земство содержит библиотеку и больницу на сорок кроватей с аптечным складом. Присутственные места и тюрьма несколько оживляют однообразие тихих улиц. Зато собор Успения Пресвятой Богородицы – один из старейших в губернии, и фрески в нем замечательные… Гость заглянул и в самый новый храм, только что освященный – Божьей Матери иконы Всех скорбящих радости, что в женском Иоанно-Предтеченском монастыре. Под сводами собора пахло олифой, в углах лежала неубранная стружка. Молодая послушница, потупив взор, приняла от Алексея Николаевича пожертвование, и сыщик поразился: как она похожа на его дочь Шурочку! И стоит здесь с подносом, замотанная во все черное, а не нянчит детей. Как по-разному пишут люди повесть своей жизни…