– Точно так. У него это запросто. И сам вскоре за мной следом утек. Поселился в той же Казани, чтобы сделку, значит, облебастрить. – Дальше было, как Шиллинг рассказывал? – Ага. Я про Чайкина слыхал, еще когда он под фамилией Сорокин работал. Ловкий и дерзкий, то, что надо. Поговорил с казанскими ворами, подсказали они мне насчет Васьки-немца. Столковались мы с ним, и вывел меня Васька на своего родственника. Чайкин – голова! Сразу вопрос так поставил: все, что на иконе помещается, ему. А заказчику одна доска. Вязальщиков, как узнал, тут же согласился. – Ты ведь их знакомил? – спросил Лыков. – А то как же. Ведь миллионное дело. Надо друг дружке в глаза посмотреть. – Где и когда они уговорились? – В Рождество засели мы трое в ресторане Гяркина, что в Русской Швейцарии. И Чайкин с Вязальщиковым промеж собой заключили сделку. Решили два образа спереть, там еще Спаситель подвернулся, тоже в богатой ризе. Тогда же придумали второй-то образ спалить, а сделать вид, будто оба погибли. Чтобы, значит, искали не икону, а только камни с золотом. – Когда вы вчетвером из монастыря выбрались, там и поделили добычу. Правду Шиллинг сказал? – Правду, ваше высокоблагородие. В саду у Попрядухина каждый взял свое. Я доску сунул под рубаху и пошел. Утро, туман стоит… Страшно мне вдруг сделалось. Такая штука у меня под пазухой! А что, если Бог есть и он меня сейчас покарает? И сдали у меня невры, сунул я образ в «шипову дыру», досками закрыл и бежать. – И что дальше? – Дальше, Алексей Николаич, едва меня за это Вязальщиков не убил. Уж так бранился, так бранился! И вечером, несмотря на то что весь город настороже был, полиция разъярилась, послал он меня доску ту достать и ему принести. Больше я с той поры ее не видел. – А бриллианты Чайкин тебе на хранение оставил? – Ну вы даете… Кто ж такие суммы посредникам доверяет? Опять Чайкин с моим начальством встречался, во второй раз. В пивной «Жигули» напротив цирка. – Ты присутствовал? – А как же. – О чем на этот раз договорились? – Федор сказал, что Максимова арестовали и не верит он ему. Тот слабый, выдаст. Попросил Афанасия Стратоновича камни пока у себя подержать. Потом, когда Федор сбежит, вернуть по-честному. Иначе, мол, сами понимаете… – Не возьму в толк, почему Чайкин камушки в землю не зарыл, – начал рассуждать сыщик. – Доверить такую ценность Вязальщикову… Чем он думал? – Чайкин думал головой, – заступился за клюквенника «иван». – Кругом полиция. Да что фараоны – вся Казань на ушах стояла. По оврагам за Академической слободой тыщи людей с лопатами ползали, каждый камень перевернули. Тут и нашли бы они Федорово сокровище, если бы он его, как вы сказали, зарыл. Нет, Чайкин это предвидел. И обратился к Вязальщикову. – А тот? – Афанасий Стратонович обещал. Что ему еще оставалось? – Убить Чайкина, и дело с концом. И камни ему, и икона. – Просто сказать, да трудно сделать, – возразил бандит. – Федор тоже не промах, без револьвера не ходил. Это Шиллинг трататон бездельный, простокишная голова. А Чайкин хват. Опять же, людное место, глаза и уши кругом. Проще было согласиться. – А почему Вязальщиков не вернул Чайкину бриллианты, когда тот сбежал из Мариупольской тюрьмы? – Потому что он Богоматерь не сумел продать. Лыков не поверил своим ушам: – Как?! Чудотворная икона не продана в третьи руки? И где же она? – У Вязальщикова. – В Казани? – Надо полагать, что да. Может, в другом каком месте, об том лишь он сам знает. Но покупатели все отказались. – А почему? – Такое дело, какое Вязальщиков задумал, раз в сто лет выгорает, – начал Оберюхтин. – Ведь главную в государстве святыню покрали! Идти на подобное можно, лишь если покупатель известен заранее. Верно говорю? – Верно, – согласился Алексей Николаевич. – И кто он был, этот покупатель? – Миллионщик из рогожцев, а фамилию я не знаю. – Значит, образ в Рогоже? – спохватился околоточный. – Чуял я, чуял, что без них не обошлось! – Говорю же: сделка сорвалась, – недовольно повторил «иван». – Потому как помер миллионщик. Укатил в Румынию – он там хотел образ держать – да и помер в дороге. И сделка расстроилась. Других таких богатых да отчаянных не нашлось. У одних денег не хватило. Просили уступить за триста тысяч, но Афанасий Стратонович лишь посмеялся. Другие говорили: погоди, пока шум утихнет, сейчас не время, полиция с ума сходит. – Вот это новость! – воскликнул Лыков, повернулся к Делекторскому и добавил: – Икона у африканского резчика на руках. Надо его срочно брать! Околоточный сосредоточенно кивнул, записывая показания бандита. – Ну, Иона, теперь самое главное, – бодро сказал сыщик. – Где нам найти Вязальщикова? Обертюхин вдруг съежился и тихо произнес: – Я не знаю. – Как это не знаешь? Вы же часто общались. – Часто. Бывало, что и каждый день. Но тогда лишь, когда он сам того хотел. А я к нему через полового только. Закажу, значит, встречу, а он решает, придет аль нет. – Что за половой? – В тех же «Жигулях», Аггеем зовут. Только тот Аггей, я сомневаюсь, жив ли он еще. Делекторский на этих словах вышел. Когда через минуту вернулся, пояснил Лыкову: – За Аггеем послали. – Продолжай, – накинулся на обратника сыщик. – А все. Больше я ничего не знаю. – На кой черт ты мне тогда сдался! – рявкнул Алексей Николаевич. – Если не знаешь. Жить надоело? – Жить-то хочется, ваше высокоблагородие, да не сумею вам угодить. Вязальщиков нарочно так все обставил, чтобы мы его выдать не могли. Эта… конспирация. – Значит, и где живет, и под какой фамилией – ничего не знаешь? – Ничегошеньки. – Как хоть выглядит твой человек-черт? – Высокий. Сила у него немалая, почти что как у вас. Смуглявый. Лицо обыкновенное, бесприметное. Да весь он бесприметный… Ни шрамов, ни родинок, ни регалок[38] на видных местах нету. Голос тоже самый обычный. Глаза серые. В бороде и волосах седина. – Пусть так. Расскажи тогда, что знаешь, про Вареху и его банду. – Их мне Вязальщиков по весне прислал. Сбежали ребята из Алгача еще в девятьсот пятом году и где-то куролесили. А тут понадобились, он их поближе к себе и поселил. – Атаман все это время здесь жил? Надоело ему в канцелярии трудиться, золотишко загребать? – Не. Во-первых, образ-то из Казани скрали, он должен был тут обитать, чтобы миллионное дело у него на глазах делалось. А во-вторых, так и так пришлось Афанасию Стратоновичу спасаться из того Забайкалья бегством. Он глупость сделал, казака убил. – За что? – За дерзкое слово. У Афанасия Стратоновича ум помутился, от вседозволенности, значит. Насмелел, решил, что он царь, все ему можно. И зарезал гоношистого парня, который его раздражал. Но забайкальских казаков убивать нельзя. Это смотрителей никто не жалеет, а станичники очень плохо относятся, если их людей тронуть. Пришлось Вязальщикову драпать со всех ног, чтобы живым остаться. – Для чего он поселил банду именно в Казани? Ведь иконы к тому времени уже давно украли. – А он, Вязальщиков, большое дело тут закрутил. Ворует с окружных складов оружие и огнеприпасы. Лыков с Делекторским насели на «ивана» с двух сторон: – Оружие воруют? Люди Варехи? – Угу. Потому атаман и вытащил их из цинтовки[39], что дело не закончено. Это с Божьей Матерью закончено, и можно Оберюхтина травить! Бандит выкрикнул последнюю фразу так истерично, что полицейские даже опешили. – Ты чего, Иона? – начал успокаивать его коллежский советник. – Живой же. Радуйся. Поймаю я тебе атамана. Башку его смуглявую откручу. Давай дальше рассказывай. – Да все, что помнил, изложил. Меня от этих дел в стороне держали, потому знаю я мало. – Куда хоть продавали краденое оружие? И как?