– Вот почему у Лидии Павловны перстень с таким камнем! – вскричал Лыков. – А я все думал: откуда у тебя, голодранца, подобная ценность? Виктор Рейнгольдович улыбнулся: – Да, в целях конспирации приходилось заниматься камнями. Опять же, бюджета мне, как водится в русской разведке, не дали. Только три тысячи фунтов оборотного капитала. Остальное я должен был заработать сам. Крутился, как мог. Знаешь, купец из меня оказался никудышный… – Вот-вот. Дай тебе лесное имение, ты бы его живо разбазарил. То ли дело я! Дальше разговор перешел на детей. Ольга, единственный ребенок четы Таубе, готовилась выйти замуж. Родители нервничали: жених им не нравился, но куда деваться? Виктор Рейнгольдович спрашивал у более опытного в таких делах друга совета. Тот, как мог, успокоил. Принцесса Шурочка, когда в первый раз привела в дом своего француза, потом даже расплакалась. Папа с мамой не одобрили! Но постепенно жених все более открывался, притом с хорошей стороны. Выяснилось, что он и образованный, и чуткий, и от Шурочки без ума. Только застенчивый, поэтому сразу всего не разглядеть. Алексей Николаевич советовал обоим родителям проявить терпение. Если они верят любимому чаду, так надо верить до конца. И признать, что если она умна и хорошо воспитана, то кого попало не изберет… – Позовите жениха к себе в гости. Найдите повод познакомиться с его родителями. Кто они, кстати? – Отец – сенатор Первого департамента. А мать – урожденная Соймонова. – Для тебя честь, немец-перец, породниться с хорошей русской фамилией. Сват научит наконец водку пить. – Водку пить я и без него умею, – не унимался Таубе. – Вот Олюшку жалко. Они ее увезут, понимаешь? Встану я поутру, а Олюшки нет… – Тогда тебе надо в первую очередь себя переделать, старый пень. Ты что, дочери добра не желаешь? Хочешь, чтобы она век здесь просидела? Чтобы тебе спокойнее было. Эгоисты! Жених им не нравится. Вот в чем дело, оказывается. А ее собственная жизнь? Собственные беды и радости? Семья, супруг, детки? Откуда им взяться, если Ольга должна тебе поутру кофей подавать? – Это все я понимаю. Но мы же одни останемся. Будто свет в окошке погас… – А как я сейчас один живу, ты думал? – грустно ответил другу Лыков. – Сыновья в Туркестане, дочь в Париже. У тебя хоть Лидия есть. А детей надо отпускать. Как корабль на воду – пусть сам плывет. Все рифы и мели его. Жалко, понимаю. И страшно за них. Но ты можешь лишь одно: любить и ждать, когда чадо найдет на тебя время. А сам не навязывайся. После разговора с Таубе Алексей Николаевич поехал к Певческому мосту, в Министерство иностранных дел. Переписку по давнему делу Ашинова ему кое-как, но дали. Помог открытый лист за подписью премьера. Но, изучив бумаги, сыщик понял, что пришел не по адресу. После возвращения «казаков» в Одессу правительство назначило следствие. Вел его полковник Отдельного корпуса жандармов Цукаловский. Вот что надо смотреть! И Лыков отправился на Фонтанку, в родное министерство. Уже ночью Лыков вместе с Трусевичем явились в Зимний дворец. Столыпин, хмурый и раздраженный, выслушал доклад коллежского советника. Задал несколько вопросов и отпустил. Было видно, что ему сейчас не до святых образов. На жалобу сыщика, что императрица послала в Казань еще одного дознавателя, сказал: ну и что? Лучше будете искать… Лыков взял в архиве МВД следственное дело и изучал его с перерывами две недели. За это время вернулся из Сибири Сергей Азвестопуло. А перерывы случились из-за появления в Петербурге Николая Куницына по кличке Колька-кун. Этот крестьянин-утопист и бывший приятель сыщика стал атаманом шайки террористов. Лыкову нужно было его убить, чтобы сохранить в тайне некоторые свои поступки. Если власти узнали бы о них, коллежского советника ждала бы отставка, а то и что похуже. С трудом два сыщика отыскали и ликвидировали бандита[43]. Почти все дни пребывания в столице Алексей Николаевич прожил на Большой Ружейной. И настолько сблизился с госпожой Оконишниковой, что даже не хотелось уезжать… Следственное дело открыло Лыкову неприглядные подробности авантюры Ашинова. С атамана и его ближайшего окружения сняли допросы. Алексей Николаевич изучил показания сподвижников царицынского мещанина, скакнувшего в казаки. Доктор Добровольский, ординарец атамана отставной юнкер Цейль, унтер-офицер Алексеев и капитан Нестеров сообщили о составе экспедиции. Туда записался всякий сброд. Было семь осетин, три петербуржца, два харьковчанина, парочка настоящих терских казаков. Несколько человек имели образование: ветеринар, народные учители. Многие владели ремеслом: плотники, столяры, кузнецы. Но большая часть отряда набиралась в Одессе. Поэтому среди добровольцев оказалось полтора десятка босяков. И даже настоящие уголовники, бежавшие в Африку от преследования полиции. К черту на кулички поехали также девять жен и восемь детей. В крепости Сагалло Ашинов наладил некое подобие порядка. Завел хозяйство, даже высадил пятнадцать тысяч лоз винограда – собирался развить в Африке виноделие. Еще он разбил мужчин на взводы. Всего получилось шесть взводов: первый – казачий, со второго по пятый – пехотные, и шестой – артиллерийский. В пехотных было по двадцати одному человеку, командовали ими отставные военные. Их сыщик изучать не стал, а сосредоточился на «элите». Сначала он просмотрел списки артиллеристов. Тех оказалось восемнадцать, под началом отставного подпоручика Михалапова. Вооружение состояло из картечниц Гатлинга. Мог Вязальщиков быть в их числе? Вдруг он и есть Михалапов? Но архивы доказали, что нет. Все артиллеристы вернулись в Россию и были этапированы к местам проживания. Тогда сыщик занялся казачьим взводом. Это была своего рода гвардия, личная охрана Ашинова. Взвод состоял всего из одиннадцати человек. Командир – подхорунжий Никифоров, плюс семь осетин, плюс оба терца. Десять. А кто одиннадцатый? О нем упоминали очень неохотно, и никто не смог назвать настоящую фамилию. По бумагам Иванов, а по виду барин. Никифоров подтвердил, что неизвестный был из аристократов. Не то польских, не то литовских, бог их разберет. Образованный, владел несколькими языками. Все отметили, что по-русски он говорил без акцента. А полякам это несвойственно… Приметы самые общие: высокий рост, серые глаза. Решительный. Конечно, решительный! Когда французы начали обстреливать крепость, люди попрятались в ров, и Ашинов раньше всех. Он отдал приказ казачьему взводу рассыпаться по берегу и встретить десант огнем. Сам же забился в яму, как крыса, и сидел в ней до конца боя. Увидев это, казаки тоже остались в укрытии. Лишь Иванов вышел на позицию с оружием в руках. Но понял, что помогать ему никто не собирается, и исчез. Когда французы высадились и стали сгонять пленных в шлюпки, польско-литовского барина среди тех не оказалось. Судя по характеру, этот человек вполне мог рискнуть и отправиться в Абиссинию в одиночку. А рост и цвет глаз были те же, что и у Вязальщикова. Похоже, сыщик нашел Сайтани. Но что толку? Глава 13 По возвращении в Казань… Лыков вернулся в город ранним утром. Прошли затяжные дожди, и Казань превратилась в остров… Как же она выглядит весной, в половодье? Железнодорожный вокзал построили в месте, называемом Мокрая слобода. Подсыпали землю, возвели новые дамбы, и все равно под ногами хлюпало. Лыков был налегке и потому доехал до Воскресенской трамваем. Народ добирался на службу, все толкались и лезли без очереди. Сыщик опытным взглядом различил в толпе карманника. Тот уже пристроился позади дородной тетки с ридикюлем. Но Алексей Николаевич взял его за ухо и процедил: – Иди прочь, пока я не рассердился. – Что? По какому… Питерец протолкнул его к двери и пинком выкинул из трамвая. Публика возмущенно загомонила. – Я из полиции, – объявил Лыков. – А вы бы лучше проверили свои карманы! – Заешь его холудора! – гаркнул рыжий парень. – Кошелек пропал! И, соскочив на ходу, побежал за мазуриком. На квартире пристава его приняли с радостью. Молодые, бездетные и веселые супруги Ловейко жили в свое удовольствие. Даже тяжелая полицейская служба не могла им в этом помешать. Лыков привез своим симпатичным квартиросдатчикам подарки из столицы. Анна Порфирьевна получила парижские дамские журналы, самые свежие. А Валентин Семенович – шесть изящной работы азарпеш из турьего рога, оправленных в серебро. Довольные хозяева не знали, чем угодить гостю. Вдруг письмоводительница сказала: – Никита Никитич Делекторский по вам скучает. Обаяли вы его, как барышню, и уехали. С тоской считал часы до вашего возвращения. Идите и срочно его обрадуйте. – Он только скучал или еще и делом занимался? Я поручил ему допросить женщин из банды Варехи. – И делом занимался, – защитила околоточного Ловейко. – А я ему помогала, записывала. И знаете, что я вам скажу? Интереснее всех Варвара Просфирина, сожительница Героева. Остальные просто бабы. А она живая и любопытная. Такая, знаете, веселушка. Когда околоточный начал снимать с нее допрос, она ему сказала: а ты меня удиви сперва! Тогда, может, и поговорим. Но наш храбрый Никита Никитич не сумел ее ничем удивить. Попробуйте вы. Из всех наиболее сметливая именно Просфирина. – У меня есть чем ее удивить, – сообщил коллежский советник. И вынул из кармана фотокарточки, сделанные нижегородской сыскной полицией по его просьбе. На карточках был снят убитый «иван». – Вот. Вдруг там были чувства или хотя бы симпатия? Тогда это может ее пронять. Ловейко посмотрели карточки и одобрили замысел питерца. Тот позавтракал стряпней Анны Порфирьевны и пошел разыскивать помощника. Никита Никитич обнаружился в приемной – сидел и ждал, пока начальство насытится. – С приездом, Алексей Николаевич. Ну, что архивы, дали подсказку? – Явной подсказки нет, только намеки. Загадочный человек из польской или литовской знати, пропал в Африке семнадцать лет назад, настоящее имя неизвестно. Вероятно, это он, наш Вязальщиков. Для дознания ничего не дает. А как ваши успехи? Делекторский сказал то же, что и госпожа Ловейко: – Бабы как бабы, ничего не знают, ничего объяснить не могут. Кроме одной. – Варвара Филипповна? – Да. Она умнее других. Только не хочет говорить. – Ну, так всегда бывает вначале. Будем работать. Зауряд-прапорщик промолчал, выказав тем самым сомнения в способностях начальства. Через час они сидели в допросной комнате женского этажа губернской тюрьмы. Вошла Просфирина – молодая, стройная, с лукавыми нахальными глазами. – Ой, мамочки! Нынче вас двое мужчин на меня одну, слабую женщину. Как же мне устоять-то? Прям не знаю. – Да и не надо тебе противиться, Варвара, – в тон ей ответил коллежский советник. – Говори правду, как есть. Мы тебе за это послабление сделаем. Не надоело в тюрьме сидеть? – Скушно начинаешь, барин. Как и все. А вот ты меня удиви али повесели, тогда, может, и расскажу чего. – Просфирина! – гаркнул зауряд-прапорщик. – Ты должна обращаться к господину Лыкову «ваше высокоблагородие»! – Будет вам, Никита Никитич, – одернул его сыщик. – Варвара – человек веселый, к чему формализм. Значит, я должен тебя удивить или развеселить. Так? – Так, твое высокое благородие, – продолжила издеваться над ним разбитная баба. – Удивить я тебя, пожалуй, смогу. А развеселить вряд ли. – Пугать надумали? Ну-ну. – Не пугать, хуже. Вот, посмотри. И Лыков протянул ей фотокарточки. Она взяла их в руки, а когда разглядела – вскрикнула: – Ой, боже-боже!!! Подошел Делекторский и тоже стал их рассматривать: – Да… Три пули в грудь. Не пожадничали, сволочи. Сожительница Оберюхтина зарыдала навзрыд, так что стало ясно – чувства между ними были… Полицейские долго отпаивали ее водой. Наконец баба кое-как пришла в себя. Еще раз внимательно посмотрела фото, потом подняла на сыщика строгие и скорбные глаза: – Кто его? – А сама не догадываешься? – Вязальщиков… Боялся, что Иона его выдаст? – Да. А Иона, в свою очередь, боялся, что тот его убьет. И просил меня спасти ему жизнь, увезти из Казани. Я отослал его в Петербург, подальше отсюда. Думал, сберегу. А Вареха с Шиповым расстреляли его в поезде, трех конвойных при этом еще убили. Варвара закусила губу. Зауряд-прапорщик протянул ей стакан с водой. – Не надо, больше не заплачу, – отстранила она руку полицейского. – Я… я отомстить хочу. – Тоже хочу, – признался Лыков. – Иона, конечно, бандит и убийца. Но он попросил о помощи. Сказал: только вы можете спасти. Я самонадеянно обещал – и не сделал. Теперь за мной должок. Сыпь на стол, что знаешь. А я Вязальщикову все припомню, и твои слезы тоже.