– Откуда вы знаете, что на Кобеко? – раздраженно спросил Васильев. Сыщик хотел объяснить, но вовремя прикусил язык. Если сказать правду, то парня укатают за недоносительство. И он ответил: – Это догадка, на кого же еще? Пока экипаж несся по Воскресенской, Лыков не находил себе места. Неужели скромного и трудолюбивого Дмитрия Дмитриевича убили? Казанцы тоже нервничали и торопили кучера. Когда они примчались на площадь, первое, что увидели, – это стоящего возле памятника Александру Второму вице-губернатора. Жив! Дмитрий Дмитриевич прижимал к щеке платок, из-под которого обильно лилась кровь. – Ну-ка. – Питерец бесцеремонно отвел руку Кобеко, осмотрел рану. – Пустяк, Дмитрий Дмитриевич! Вырван кусок мяса, небольшой. Заживет. Голова как, не болит? Контузии нет? Кобеко топтался с ошарашенным видом. Казалось, он не понял вопрос. Но выяснилось, что просто не расслышал. Когда сообразил, ответил: – Стукнуло сильно, я оглох на оба уха. Голова не болит. Вот только кровь течет и течет. Как бы ее унять, господа? Лыков осмотрелся. Вокруг него в зданиях думы, гостиного двора и городского музея не осталось ни одного целого стекла. Посреди площади лежала и ржала лошадь, над ней с причитаниями склонился извозчик. Еще две лошади чуть дальше перебирали в волнении ногами, с их крупов капала кровь. К стене думы прижался спиной крестьянин лет сорока и жалобно скулил. Возле него потирали бока два господина в перепачканных пальто. Возле разбитой коляски был проложен трамвайный рельс. Силой взрыва из него вырвало кусок в два вершка. А рядом валялся завернутый в платок узел. – Что это? – через всю площадь крикнул сыщик, обращаясь к перепачканным незнакомцам. – Чей узел? – Не трогайте, это бомба! – замахали те руками. – Бомба? – Да, она не взорвалась. Пусть поставят возле караул и вызовут военных! Тут набежали со всех сторон городовые, доктор, судейские, появились жандармы. Кобеко увели в здание думы, где промыли и перевязали рану. После этого вице-губернатор отправился на службу. Полковник Калинин лично допросил свидетелей. Самыми полезными оказались те двое, которых взрывом сбросило с крыльца думы. Они описали боевиков, поджидавших статского советника. Коляска приблизилась, и в нее полетели бомбы. Первая (как потом выяснилось, более мощная) не взорвалась. Вторая бабахнула на всю площадь. Осколки ранили Кобеко и извозчика, обоих легко. Шедшего мимо мужика сильно контузило. Ранения получили и три лошади. Сила взрыва была такова, что осколки бомбы перелетели через здание городского музея и упали на Толчке, за пятьдесят саженей от площади. В моторе трамвая номер сто сорок восемь в трех местах было пробито толстое железо. Вырвало кусок рельса, в здании управы сломало несколько оконных рам, а по улице Воскресенской до самого Александровского пассажа вылетели стекла по обеим сторонам. Однако в целом пострадавшие отделались легко: один снаряд не сработал, а сила взрыва другого ушла в землю. Свидетели уверенно опознали по фотокарточкам бомбистов. Первый был пензенский террорист Васильев, второй – Михаил Зефиров, известный казанский эсер, тот самый, которого не удалось арестовать в театре. Лыков вернулся в управление полиции лишь к вечеру. И увидел сидящего на своем месте Малолеткова. В суматохе он забыл о парне. Тот попросился в уборную, потом захотел есть. Никто в управлении не знал, как к нему относиться. Если человек арестован, то почему же Анна Порфирьевна лично угощала его компотом? Спросили у нее. Ловейко тоже затруднилась с ответом. Сказала: его обрабатывает Лыков и ведет себя доброжелательно. Давайте и мы так же поступим. В результате Малолеткову принесли пряников и даже позволили подержать незаряженный револьвер. – Тезка, давай закончим, и пойдешь домой. – А куда домой? – К сестре. – Не хочу туда, она бранится. – За что? – полюбопытствовал сыщик. – А за Виктора Платоновича. Говорит, он злой. – Правильно говорит. – А еще деньгами попрекает. Меня ведь обратно на железную дорогу не примут. – Ты скажи ей, что нашел другую службу, гипнотизером. Рубль в день. Она сразу подобреет. Непонятно почему, но Алексею Николаевичу не надоедало возиться с простодушным парнем, обладавшим разумом десятилетнего ребенка. Он хотел вытащить его из переплета, в который тот угодил, и пристроить. В результате они вдвоем пошли в Кошачий переулок. Сестричка сначала дичилась и ждала, когда полицейский уйдет, чтобы налететь на братца без свидетелей. Но, услышав про деньги, передумала. На рубль в день в Казани можно жить припеваючи, особенно если не платить за жилье. А тут на двоих целый дом. Утром государь прислал Кобеко телеграмму со стандартными выражениями. Благодарю за службу и все такое… Врид губернатора теперь при выездах охраняли оренбургские казаки. Их перевели из летних загородных бараков в Журавлевские казармы, и в городе сразу сделалось спокойнее. А Лыков опять остался ни с чем. Малолетков не сообщил ничего важного, поскольку сам ничего не знал. Янычар проживал на какой-то конспиративной партийной квартире. После покушения его спрячут так, что не найдешь. Ясно, что боевик связан с Вязальщиковым. Эсеры получали часть похищаемого им оружия. И когда ручеек обмелел, выполнили просьбу поставщика устранить виновника. Что делать дальше, как искать Сайтани? Не придумав ничего лучше, Алексей Николаевич отправился в Родионовский женский институт. Там опять дождался Люпперсольского и спросил его: – Борис Андреевич, а кто такие меломбуки? – Откуда вы узнали это слово? – удивился путешественник. – Нет, вы сначала ответьте. – Так в племени масаи называют воинов. – Обычных рядовых воинов? Люпперсольский облизнул губы и рассмеялся: – У них поручиков с полковниками нет! Есть вождь, а все остальные равны. – Но вот я читал, что меломбуки – это лучшие воины. И свое звание они получают, когда четыре раза подержат льва за хвост. – Я тоже читал такие глупости. Уверяю вас, Алексей Николаевич, что это ерунда. Масаи храбрецы, спору нет. И охотятся на львов с бамбуковыми копьями и двухфутовыми кинжалами. Сам видел и даже участвовал. Но держать зверя за хвост! Это самоубийство. Он обязательно извернется, чтобы ударить того, кто сзади. Или хотя бы царапнуть. Следствием станет сепсис, неминуемое заражение крови. Средств против столбняка масаи не знают. И как, по-вашему, выживет меломбуки? А надо четырех львов изловить! Бред. Где вы это вычитали? – У лорда Раффа. – Я встречал его в Урунди. Надменный британец. Он не говорит ни на одном языке, кроме английского. А я знаю восемь! И кому вы поверите? – Значит, вранье? – Конечно, вранье. Лыков ушел разочарованный. Он хотел рассказать Люпперсольскому, что встречался с Янковским – человеком, который приютил загадочного русского абиссинца. Но передумал. Борис Андреевич иначе переводит слова, о которых его спрашивает сыщик. И сайтани у него не дьявол, и меломбуки просто воин. Что это означает? Надо справиться в Петербурге, в Русском географическом обществе. Там есть специалисты. Если казанский географ врет, то зачем? Или его приключения, как это часто бывает, сильно им преувеличены? И на самом деле он не знает туземных языков и отвечает, что в голову придет? А может, все хуже, спохватился сыщик. Сведения, сообщаемые путешественником, каждый раз неточны. Подозрительно. Он искажает перевод слов. И пан Вацлав у него говорил по-русски с акцентом, а Иванов из казачьего взвода – чисто. Что бы это все значило? Но тут Алексей Николаевич вспомнил, что Люпперсольский помогал русской разведке. Полковнику Артамонову, например. И Таубе отзывался о нем хорошо, а барона не обманешь. И он снял подозрения с учителя географии. Алексей Николаевич вернулся в номер, положил перед собой лист бумаги и стал рисовать на нем разные значки. Вот три кружка: один большой и два поменьше. Это мошенники из окружного артиллерийского управления. Оно лишь называется артиллерийским, а на самом деле заведует всем оружием, включая ручное, и всеми боеприпасами. Князь и два его сообщника организовали хищения со складов. Сбоку Лыков пририсовал три квадрата, один из которых помещался вверху. Это Вязальщиков и два «ивана» – Вареха и Шипов. Бандиты занимались непосредственно вывозом оружия. Далее шло неизвестное количество вспомогательных фигур. Они отправляли посылки, хранили краденое, отвечали за связь с покупателями. Из них пока выявлены лишь Бармусов и отставной мулла Камалов. За обоими приглядывают, вдруг да повезет. Что может сделать он, Лыков? Начать ревизию на складах нельзя – генерал Карасс не даст разрешения. Значит, нужно написать в столицу, Трусевичу. В стране по-прежнему неспокойно, а тут прямо с окружных складов вывозят револьверы и винтовки. По длинной цепочке через Столыпина и Редигера бумеранг долетит до глупой головы Карасса и больно в нее ударит. Тогда начнется ревизия, но не будет ли уже поздно? Ведь помимо князей и титулярных советников, в кражах участвовали ефрейторы, фельдфебели и прочие рядовые исполнители. И сейчас все они по команде Вязальщикова тщательно заметают следы. Лыков подумал-подумал и решил сделать в комнатах Вачнадзе негласный обыск. На это требовалось разрешение полицмейстера. Алексей Иванович давно уже отвлекся от дознания питерца, пришлось объяснять ему, куда оно зашло. Поняв ситуацию, Васильев вызвал держателя «Купеческих номеров» и приказал ему пустить в комнату уехавшего жильца сыщиков. Дело было щекотливое: князь – человек военный, городской полиции не подотчетный. Но с полицмейстером лучше не спорить, иначе понадобится однажды продлить патент, а там шиш… И держатель согласился. В одиннадцать часов пополудни, когда большинство жильцов уходит по делам, в номер подполковника зашли Лыков и Ловейко. Алексей Николаевич давно не видел такого беспорядка. А еще офицер! Всюду были разбросаны вещи и разного рода безделушки. Тут и там попадались пустые бутылки из-под кахетинского, грязные стаканы, обрывки каких-то бумаг. Их Алексей Николаевич изучил особенно тщательно и был поражен. Вачнадзе хранил в гостинице секретные документы о наличии на окружных складах боеприпасов и ручного оружия. Ощущение было такое, что князь собирался в командировку на бегу. И, возможно, не думал возвращаться. Еще бросалось в глаза множество дорогих мелочей: сигаретницы, брелоки, пепельницы из уральских камней, серебряный письменный прибор, кинжалы на ковре… Не у каждого генерала такое водится, а тут какой-то подполковник. Полицейские обыскивали номер два часа. Никаких тайников они не обнаружили. Уличающих князя бумаг – тоже, если не считать секретных документов, которые полагалось хранить на службе. Лыков забрал только визитную карту, на которой под дворянской короной стояло: «Аксель Карлович фон Самсон-Гиммельстерн». Что еще за Фон-Самсон? Фамилия чересчур заковыристая, чтобы быть настоящей. Подобные титулы любят присваивать всякие мошенники, каторжные шулеры и авантюристы. Ловейко уверенно заявил, что среди жителей Казани такого господина нет. Коллежский советник попросил Валентина Семеновича поискать его в адресном столе, среди приезжих. К вечеру выяснилось, что фон Самсон-Гиммельстерн приезжал в город в середине апреля. И неделю прожил в номерах «Россия» на Гостинодворской. При заселении он назвался доверенным акционерного общества «Южно-Русский пороховой завод». Почему бы начальнику отдела огнестрельных припасов не общаться с производителем пороха? Деловые переговоры или что-то в этом роде. Но Лыков вцепился в загадочного дельца мертвой хваткой. Ему пришла в голову мысль, что тот мог посетить и казенный пороховой завод. Возле него раскинулись две жилых слободы, а на самом предприятии имелся дом для приезжих. Может быть, доверенный останавливался там? Казанский пороховой завод – вещь в себе. Там заправляют военные, причем они подчиняются не генералу Карассу, а напрямую военному министру. Здесь уже сто двадцать пять лет производят порох. На огромном предприятии даже имеется собственное офицерское собрание, не связанное с окружным. Царь и бог взрывоопасного места – генерал-майор Лукницкий. Только он может помочь сыщику в его дознании. А письмо Редигера, которым перед отъездом в Казань снабдили Алексея Николаевича, адресовано не ему, а Карассу. Как быть? Телеграфировать в Петербург, чтобы прислали новое письмо? Или идти наудачу, надеясь на здравомыслие Лукницкого? Лыков поймал Анну Порфирьевну и спросил, какова в городе репутация генерал-майора. Та успокоила: умный, трудолюбивый, честный. И питерец решил рискнуть. Но на всякий случай облачился в мундир. Люди в погонах, которые делают порох, – это совсем не те, кто ходит в атаку с шашкой наголо. Им часто свойственно обостренное чувство собственной неполноценности. Известно: чем больше ворует интендант, тем воинственнее он выглядит. И лучше одеться официально. Путь к заводу лежал через Ягодную слободу. Потом пошли Дальняя и Ближняя Пороховые слободы. Строения в них были преимущественно деревянные, но главная улица вся оказалась застроена каменными домами. Сыщик разглядел также православный храм, мечеть, школу, амбулаторию, почтовое отделение, лавки и магазины… Наконец показался въезд на сам завод. Правда, кроме нарядной арки с караулом, взору ничего не открылось. Территория была обнесена лесопосадкой, а справа от арки виднелись низкие земляные капониры. Там, скорее всего, погреба, сообразил сыщик. Его полицейский билет вполне удовлетворил часовых. Пролетка двинулась по аллее и ехала еще минут десять. Ай да хапнули земли фабриканты пороха! Понятное дело: опасное производство следовало увести подальше от жилых строений. Наконец лес раздвинулся, и Лыков увидел целый город. Дымила высокая труба собственной электростанции. По собственной железнодорожной ветке со свистом летел собственный паровоз. Дома заводоуправления, офицерские флигели, административные здания были широко разбросаны по огромному полю, а за ними вдалеке угадывались производственные корпуса. Часть строений были капитальные, из кирпича, часть из волнистого железа. Размах! Командир завода жил в двухэтажном доме на главной аллее. Часовой у входа вытянулся, не издав ни звука. В приемной сыщика встретил строгий поручик в очках, больше похожий на ученого, нежели на офицера. На кителе у него был университетский знак – большая редкость среди военных. – Кто вы и с какой целью прибыли? Вы телефонировали генерал-майору? – Нет, я приехал на авось. Позвольте представиться: коллежский советник Лыков из Департамента полиции. Я в Казани с августейшим поручением… Алексей Николаевич сжато сообщил поручику, что ищет расхитителей оружия с окружных складов. И ему необходимо проверить одного подозрительного коммивояжера, связанного с производителями пороха. Для убедительности предъявил и свой открытый лист. Тут поручик удивил питерца. Он сообщил то, что тот мог бы и сам выяснить давным-давно. Оказалось, что окружные оружейные склады находятся на территории, приписанной к пороховому заводу. Далеко от цехов, но на заводской земле. У них свой караул, не подчиненный Лукницкому, и свои системы обеспечения. Но, поскольку земельный участок принадлежит предприятию, его охрана пикетирует склады по внешнему периметру. Это была важная новость для Лыкова. Если он найдет понимание у Лукницкого, то можно будет с его помощью наладить незаметное наблюдение за складами без содействия Карасса. Очкарик оказался деловит и сообразителен. Он представился: – Я адъютант командира завода поручик Самоквасов. Сам генерал-майор сейчас находится в серном магазине. Будет здесь через сорок минут. Соблаговолите подождать? – Конечно, я же без предупреждения. – Ваше открытое письмо адресовано чинам Министерства внутренних дел. По линии Военного министерства бумаг не имеете? Алексей Николаевич заколебался. Разговор о конфликте с командующим войсками округа он заготовил для Лукницкого, стоило ли начинать его с поручиком? Но Самоквасов так умно смотрел из-за толстых линз, что коллежский советник решился. Он вынул письмо Редигера и объяснил, как у них с генералом от инфантерии не сложилось взаимопонимания. Адъютант забрал оба письма и отнес в кабинет командира. Сказал: – Я изложу то, что услышал, Всеволоду Всеволодовичу. Немотивированные подозрения в адрес офицеров никому из военных не нравятся. И нам с ним тоже. Но это если немотивированные. Вы не подполковника Вачнадзе подозреваете? Лыков опешил: – У вас тоже есть догадки? – Это к генерал-майору, – вежливо парировал Самоквасов. – Он решит, что говорить чиновнику из Департамента полиции. Но Всеволод Всеволодович – человек с государственным мышлением, ему междуведомственные дрязги неинтересны, он за правду. Уверен, что вы с ним договоритесь. А пока почитайте газеты… Лыкова охватила дрожь нетерпения. Неужели он пришел по адресу? Ведь генерал Карасс тоже неглупый и порядочный, он далеко не солдафон. За турецкую войну награжден золотым оружием! Но вот сунул палки в колеса и считает себя правым… Каков другой генерал, Лукницкий, сыщик скоро узнает. Он унял себя и стал листать газеты, что лежали в приемной.