Через полчаса в кабинете надворного советника собралась арестная команда: зауряд-прапорщик и трое бравого вида городовых. Пришел Ловейко и начал проситься к ним в подкрепление. Но Алексей Николаевич отказал: – Тут нужно не количество, а качество. Все четверо воевали, поэтому идут они. – Сыщик провел инструктаж: – Человек, которого вам предстоит арестовать, особенный. Он тертый калач, скитался по всему миру, жил в Африке и Забайкалье. Будто бы убил леопарда кинжалом. Еще он в той же Африке якшался с туземцами, научился у них всяким приемам, которые неведомы европейцам. Будьте предельно осторожны! Делекторский на этих словах презрительно улыбнулся. Лыков не стал ему спускать: – Никита Никитич! Без героизма там! При малейшем движении в вашу сторону стреляйте ему в ляжку. Арестная команда поехала в двух закрытых экипажах в Пороховые. Там их должны были встретить люди капитана Шарпантье. А в дом номер тридцать пять отправился на разведку незаменимый Уразгильдеев. Его Лыков инструктировать не стал – и так опытный. Околоточный потолковал с прислугой и выяснил, что в доме недавно поселился приезжий немец. Он сдал коридорному паспорт для прописки на имя Цеге фон Мантейфеля. Род занятий – торговец антиквариатом, место постоянного проживания – Рига. Мантейфель был на вид рыхлым долговязым господином с пивным брюшком. Белолиц, щегольские усики загнуты кверху, по-русски говорит с сильным акцентом. – Наш! – констатировал Лыков. – Это еще одна ипостась Вязальщикова. Как он сам не путается в своих двойниках? – Но ведь ничего общего с Сайтани у немца нет, – возразил пристав Ловейко. – Ну как же. Рост. Его не скроешь, – терпеливо стал объяснять сыщик. – И смуглая кожа. – Наоборот же, антиквар белолиц! – воскликнул Валентин Семенович. – Да, но это крем. Сайтани прячет свой африканский загар, для чего и набелил кожу. Вечером питерец с трудом уснул. Вдруг человек, за которым он столько гоняется, ночью придет за браслетами? И утром окажется у сыщика на первом допросе? Но вышло иначе… Лыков проснулся оттого, что Ловейко тряс его за плечо: – Алексей Николаевич, вставайте. Вас полицмейстер вызывает. Коллежский советник наскоро оделся. Голос у Ловейко был такой, что ничего хорошего ждать не приходилось. Васильев стоял посреди кабинета и с пришибленным видом тер забинтованную шею. – Все еще болит? – спросил Лыков, чтобы оттянуть плохие новости. – А? Да, побаливает. Алексей Николаевич… Полицмейстер замялся. – Засаду перебили? – помог ему сыщик. – А? Да. – Живые есть? – Городовой Двоеносов легко ранен, но потерял много крови. Городовой Ползиков тяжело ранен, пока жив, но шансов половина на половину. – Что с Никитой Никитичем? – Сейчас… Городовой Рава убит. Околоточный надзиратель Делекторский тоже. – Повезло, что хоть двое уцелели, – пробормотал Лыков, садясь. – Моя вина. – Почему? – вскинулся Ловейко. – Плохо проинструктировал людей. И… Питерец споткнулся на слове, но казанцы поняли его правильно. Васильев тоже сел, подпер голову руками: – Вы ругаете себя за то, что не пошли с ними. Но ведь это была засада. Они могли просидеть там и день, и два, и неделю. Как вам на неделю забросить дела? Перестаньте себя винить. Никто не знал, что той же ночью убийца придет к себе на квартиру. – И про инструктаж неправда! – влез Ловейко. – Я стоял рядом и все слышал. Делекторскому вы прямо приказали стрелять в ногу при любом движении. А он даже не вынул револьвер. – Никита Никитич их и погубил, – угрюмо добавил полицмейстер. – О мертвых или хорошо, или ничего? Не в нашем деле. Околоточный пришел с войны с двумя крестами. Храбрости он был отчаянной. Но и амбицию имел под стать храбрости. И решил сам взять вашего перевертыша, без посторонней помощи. Приказал другим разбрестись по квартире, себе выбрал сени. И кобуры не расстегнул… В результате злодей перебил их поодиночке. У Лыкова защемило в сердце. Делекторский, Делекторский… Погиб из-за упрямства и других подвел. Перед глазами стояло его лицо: строптивое, гордое. Эх… – Надо срочно лететь перехватывать лже-Мантейфеля, – сказал сыщик. – Возможно, Вязальщиков явился после схватки туда, ему же надо переменить личину. – Дом оцеплен, – сообщил Васильев. – По моей команде внутрь никто не входит. Ждут нас с вами. – Поспешим! Лыков был в ажитации. Вдруг повезет и они встретятся с Сайтани? Вот бы такую удачу. Он хотел разделаться с убийцей собственноручно. Жаль, что нельзя свернуть ему шею. Пока не найдена икона, об этом можно только мечтать. Но фальшивого негоцианта в доме не оказалось. Умный, сволочь. Сообразил, что оставил газету с наколотым адресом в Пороховой слободе и полиция обнаружила его второе убежище. И перебрался в третье. Несколько дней прошли в напряженных поисках. Все гостиницы, номера, постоялые дворы, все комнаты внаем были проверены. Но как искать человека, из примет которого известен лишь рост? Смуглую кожу можно подмазать, цвет глаз спрятать за очками-консервами[52]. Казанская полиция напрягла все силы, но успеха не достигла. Люди устали, и рвение их заметно ослабло. Жизнь между тем шла своим чередом. В цирке Никитина сдохло пять львов, отравившихся некачественным мясом. На Арском кладбище ограбили военную церковь. В ресторане Александрова приезжего купца заманили поиграть на биллиарде и угостили сигаретой, после которой он потерял сознание и очнулся обобранным в канаве. Неизвестные подломили казенную винную лавку номер четырнадцать на Муратовской улице. Пристав Четвертой части Тутышкин решил создать у себя собственное сыскное отделение. Книжек, что ли, начитался, дурак? Он перекрасил трем городовым волосы в ближайшей парикмахерской и послал их в пивные подслушивать разговоры. Парикмахер требовал плату за работу, но Тутышкин отнекивался безденежьем; скандал дошел до полицмейстера… Известного дрессировщика Дурова выслали-таки из города за циничные остроты и выходки. Он уехал, бросив и свою сожительницу, двадцатилетнюю девицу, и животных: осла, собаку, лошадь и ученых крыс. Девица в слезах: за квартиру не плачено, любовник сбежал со всей кассой, и теперь ей нечем платить за жилье и корм зверям. Но вдруг произошло новое убийство. У входа в публичный дом Михайлова, что на Песках, обнаружили труп фельдфебеля. Его зарезали тем же кинжалом, что и Делекторского. Доктор Онкель заявил об этом со всей определенностью. Длинный узкий клинок, у нас таких не водится. Что-то из африканского арсенала Сайтани? Лыков приехал на место преступления. Стояло хмурое октябрьское утро, из окон борделя пялились раскрашенные девки. Чем покойный помешал злодею? Но вскоре выяснилось, что он был фельдфебелем той самой роты, которая охраняла окружные склады. И наверняка участвовал в кражах оружия и боеприпасов. Сайтани заметал следы, убивал подельников. Догадка Алексея Николаевича подтвердилась тем же вечером. В полицию явился солдат из караула окружного артиллерийского управления. И потребовал спасти ему жизнь, поскольку его вот-вот зарежут. Он готов сделать признание о крупных хищениях со складов, но только не местному начальству, а большому чину из столицы. Солдата спросили почему, и он ответил: здешние все куплены, им веры нет. Васильев пригласил Лыкова и попросил его показать служивому свои документы. Тот протянул полицейский билет. Караульный по слогам прочитал: коллежский советник, чиновник особых поручений Департамента полиции, Санкт-Петербург, набережная реки Фонтанки, 16. То, что надо. И солдат – его звали Лукьян Непорожнев – начал рассказывать. По его словам, со складов воруют еще с июня. На глазах у свидетеля, например, вывезли тысячу винтовок, две сотни револьверов и пятьдесят ящиков с патронами. Приезжали в сумерках на подводе какие-то злые мужики в сопровождении фельдфебеля Струментова, того самого, которого только что убили. По разу отметились братья Лямины, первый и второй. И однажды появился высокий смуглый человек с решительным лицом. Он, видимо, был за главного, все остальные слушались его распоряжений. Фельдфебель называл его господин Свенх. «Точно ли ты запомнил фамилию», – усомнился коллежский советник. «Точно», – стоял на своем Непорожнев. Память у него сильная, кого угодно в роте спросите. Свенх. Видимо, это была очередная маска Вязальщикова. Солдату показали фотокарточки Варехи с Шиповым, и он опознал в них тех самых злых мужиков, что приезжали на телегах. – Почему раньше не приходил? – спросил караульного сыщик. – Боялся, – честно ответил тот. – Куда идти-то? Если все начальство в сговоре. Фельдфебель еще что, а вот братья Лямины – большие шишки, и туда же. Явишься со своей правдой, а они так все обернут, что тебя же и посадят. А они чистенькие останутся. Но когда узнал я, что Струментова мертвым нашли, понял, что буду следующим. И вот, пришел. После признания часового дело приняло новый оборот. Появился свидетель, отмахнуться от которого не мог никакой генерал Карасс. Лыков сделал копию показаний Непорожнева и отправился в губернское жандармское управление. Полковник Калинин прочитал бумагу и сказал: – Мы забираем это дело себе. Надеюсь, не возражаете? – Нет, Константин Иванович, не возражаю. У меня, вы знаете, другое дознание. Он связано с этим, оружейным. Но идет своим ходом, хоть и параллельно. С удовольствием уступлю его вам, при условии что мы будем по-прежнему обмениваться сведениями. – Согласен, – протянул ему руку полковник. – А мы не опоздали? И вообще, Алексей Николаевич, как так вышло? Оружие воруют с самого лета. Сейчас уже октябрь, а власти только спохватились. – Я тоже голову ломал. Хищения производились лишь на тех складах, где хранится неприкосновенный запас. То есть ружья и боеприпасы, которые понадобятся только в случае всеобщей мобилизации. Слава богу, это редкость. И пересчитывают неприкосновенный запас тоже реже, чем количество штатных вооружений. Чем и воспользовались жулики. А насчет того, опоздали мы или нет… Вам сейчас и карты в руки. Часть украденного отправлена в Абиссинию, где у Вязальщикова давние связи. Срочно запросите одесскую таможню насчет заграничных грузов. Вас должны интересовать те, которые вывезены по документам за подписью или Самсон-Гиммельстерна, или Цеге Мантейфеля, или Свенха. В них и будут винтовки с патронами. Если поторопитесь, то часть успеете перехватить. – Спасибо. – Калинин записал все три фамилии. – В качестве ответной любезности сообщаю следующее. Казанские эсеры приговорили вас к смерти. Лыков почувствовал, как у него деревенеет лицо. Этого только не хватало! Малолетков ведь предупреждал, а он в суете забыл… – Меня? А что плохого я сделал казанским эсерам? – Пресекли кражу оружия, которое они частично забирали себе. – Понятно. Что еще вам известно? – Известны имена исполнителей, – продолжил начальник управления. – Это те двое, которые бросили бомбы в коляску вице-губернатора Кобеко. Один – Михаил Зефиров, атаман здешних эсеров. Второй – ваш приятель Янычар, Виктор Васильев. Мы едва не захватили его на квартире некой Натальи Аристовой. Он скрывался у нее под именем Александра Ивановича Архангельского. Вот, гляньте, что сообщила эта дура… Лыков начал читать показания женщины, которая прятала беглого боевика. Ну и ну… Аристова призналась, что в первый раз она приняла дома Александра Архангельского еще в августе. Попросили эсеры, сказали: человек нужный, а документы у него плохие, в гостиницу с такими нельзя. Она дала незнакомцу переночевать, а утром, когда он ушел, обнаружила, что из комода пропало сто рублей. Кроме как «нужному человеку» украсть деньги было некому. Аристова пожаловалась Сергею Зефирову, брату Михаила. Сказала, что больше этого жулика прятать у себя не станет. Но Архангельский как ни в чем не бывало пришел опять. И признался хозяйке, что он на самом деле Виктор Платонович Васильев, террорист, убийца пензенского полицмейстера. Сбежал из психиатрической лечебницы, куда был прислан на обследование. Он человек смелый и сильный, а еще романтический. Полюбил Наталью с первого взгляда, и если она откажет ему во взаимности, то за себя не ручается. Или ее задушит, или себя застрелит. А может, обоих… В итоге Аристова испугалась и вступила с ним в сожительство. Во дают революционеры! Он ее обокрал, а она с перепугу легла с ним в постель. В конце Аристова подробно описала своего квартиранта. Особенно Лыкова насмешили детали: руки толстые, всегда грязные; вместо «спасибо» говорит «спасибочко». Когда он стал читать последний лист, то сделалось не до смеха. Женщина подтвердила, что Лыкова решено убить. За дело взялся сам Михаил Зефиров, уже давно разыскиваемый полицией. И спокойно посещающий при этом театры. Эсерам известно, что питерец живет в квартире пристава Ловейко, на втором этаже съезжего дома. Окна выходят на двор, на них – зеленые занавески. Сейчас где-то в подпольной лаборатории изготавливается бомба большой мощности. Зефиров с Янычаром хотят бросить ее сыщику в окно… – Ну как? – спросил полковник Калинин, забирая у Лыкова бумаги. – Может быть, вам на время уехать из города? Мы тут нацелим агентуру, глядишь, и отловим стервецов. – Да вы их уже который год ловите, – отмахнулся сыщик. – В Пензе вон поймали, а толку? Янычар покричал немного петухом, его сразу привезли сюда на экспертизу и даже охранять как следует не стали. – Но что-то вы должны сделать? – Конечно. Съехать от Анны Порфирьевны с Валентином Семеновичем, и немедля. А у них за стенкой еще квартира полицмейстера, в которой живут пятеро детей. Представляете, что может случиться? Спасибо за предупреждение, Константин Иванович. Завтра же я уеду жить в другое место. Причем съехать надо с помпой, с шумом, чтобы эсеры узнали об этом и оставили Ловейко в покое.